– Из-за ассоциации с Гитлером? – Рысь улыбается. – Она любила такие штучки. У нее было множество всяких причиндалов, большинство просто для демонстрации. Это все она и распродала: плети, трости, бандажи, наголовники, гардероб госпожи. Она их редко использовала, поэтому они были в прекрасном состоянии. – Рысь фыркает. – Я купила у нее австралийскую однохвостую плеть, Шанталь называла ее «Черный шип». Знала, как хлестать, но что-то я сомневаюсь, что она хоть раз испробовала плеть на клиенте. А инструмент роскошный…

Я моргаю.

– Я тебя смущаю?

– Все нормально. Слышала бы ты мои монологи! Пару дней назад ко мне в гости зашел друг, он ставит спектакли. Посмотрел на клетку и крест, а когда узнал, что раньше здесь жила госпожа, сказал, что вы, ребята, такие же артисты, как мы.

Рысь смеется.

– Да уж. Вся жизнь – театр. Я могу исхлестать задницу клиента до крови, но даже тогда мы оба знаем, что это игра. Шанталь всегда восторгалась сочетанием реального и имитации под реальность. А еще тем, что это сделка, а мы – поставщики платных услуг.

Я спрашиваю, знает ли она настоящее имя Шанталь.

– Шанталь Мари Марсо. Звучит как псевдоним, правда? Поверь, мои родители не называли меня Рысью! Она из канадских французов. Мать и отец – учителя. Когда они погибли в автокатастрофе, Шанталь бросила колледж и перебралась в Вену. Там встретила госпожу – Графиню Еву – из самых дорогих. Ева почувствовала к ней симпатию и пригласила к себе в ассистентки. Такой старомодный путь ученичества у мастера. Шанталь часто о ней рассказывала. Еве за пятьдесят, и, если верить Шанталь, она сдвинута на Фрейде. Проводила со своими клиентами чуть ли не сеансы психоанализа, укладывала их голыми на кушетку и выпытывала тайные фантазии. Если видела, что они сочиняют, то наказывала их за вранье, а потом, в конце сеанса, прижимала к себе и успокаивала. Именно с подачи Евы Шанталь стала думать о себе как о целителе. Графиня однажды приезжала сюда в гости, и мне выпало счастье с ней познакомиться. Невероятная женщина! Прямо излучает властность. Шанталь переняла ее мантру: «Болью защититься от боли».

Мне все больше нравится Рысь: она умная и адекватная. Я понимаю, почему они с Шанталь стали подругами.

– А у Шанталь есть братья или сестры?

– Есть брат, инструктор по лыжам в Вермонте. Наверняка он уже в курсе. Ты же сказала, что Джоша допрашивали копы. Полагаю, он объяснил им, как связаться.

– Не уверена. Джош говорил, что почти ничего о ней не знает.

Рысь трясет головой.

– Неправда. Знает. Не стоит ему верить. Он мошенник: подделывает картины и продает их тупым коллекционерам.

– Уверена?

– Так говорила Шанталь. – Рысь медлит. – Слушай, я не хочу поливать грязью твоего друга.

– Да он не то чтобы друг. Так, недавний знакомый.

– Ну… Так вот, у Шанталь был брат, но они не особо дружили. И все-таки я надеюсь, что ему сказали. Учитывая, в каком виде ее нашли, она заслуживает хотя бы достойных похорон.

Разговор возвращается к моей постановке. Как и Шанталь, меня привлекает сочетание естественного и нарочитого.

– Я готовлю новый спектакль. Мой персонаж – страшно богатая шестидесятилетняя дама. Снаружи – воплощенная элегантность, а внутри – обида и задавленная ярость.

– Похоже, будет интересно.

– Сегодня я репетировала, просматривала видео того, что получилось.

– Хороший метод. Мы тоже работаем под запись. Клиентам, само собой, не говорим; ведь они все повернуты на конфиденциальности. Но мы с Шанталь всегда записывали: для страховки от всяких обвинений и – как ты – убедиться, что все разыграли как надо. Смотрели запись и обменивались впечатлениями.

Мне хочется увидеть Шанталь за работой. Но я молчу: вдруг Рысь откажет. Вместо этого говорю:

– На курсах актерского мастерства это называется критическим анализом.

Рысь кивает:

– Узнай об этом клиенты, они бы нас убили.

При слове «убили» мы смотрим друг на друга, а потом моя собеседница зажимает ладонью рот.

– Господи Иисусе! Я совсем не имела в виду…

– Однако наводит на мысли, верно…

– А если кто-то и вправду узнал? Мы-то записывали из профессиональных соображений. Не занимались никаким «шантажом по согласию»: многие мужчины хотят, чтобы их вынуждали к покорности под угрозой рассказать всё близким и начальству. Мы всегда обращались с клиентами уважительно и честно. И как только необходимость в записи исчезала, сразу ее стирали.

– А в лофте Шанталь тоже делала записи?

– Да. Она очень серьезно к этому относилась.

– А где располагалась камера?

– У нее было две, обе в клетке: одна там, где решетка крепится к стене, а вторая – в противоположном углу. Если не знать – не заметишь. Придешь домой, посмотри.

– То есть они все еще там?!

Я начинаю нервничать. Разве Шанталь не должна была их снять при отъезде?

Рысь замечает, что мне не по себе, и снова объясняет необходимость делать записи.

– Это еще вопрос безопасности. Скажем, клиент приходит на встречу, и у него съезжает крыша. Ты изо всех сил стараешься его утихомирить, привести в себя – но гораздо лучше, если кто-то следит за сеансом в режиме реального времени. Если наблюдатель, а обычно это парень, которому ты доверяешь, видит, что ситуация выходит из-под контроля, он может войти и оказать помощь. Если ты с постоянным клиентом, то камера, скорее всего, будет выключена. А вот с новым, про которого ты ничего не знаешь, ты точно захочешь подстраховаться. Раньше мы выходили из комнаты и быстро звонили другу, который ждал внизу в машине, – произносили кодовое слово, например, «зеленый свет», и он знал, что с тобой все в порядке. Однако живая картинка с камеры лучше, если на другом конце дежурит тот, кому ты доверяешь.

– А кто дежурил во время сеансов Шанталь?

И не успеваю я задать вопрос, как понимаю, что знаю ответ.

– Джош. Она говорила мне, что ему нравится смотреть на сеансы со стороны. Любитель понаблюдать. Отличное качество для охранника. Он сидел у себя на шестом этаже, готовый при необходимости прибежать к ней наверх. Жаль, что в моем здании такого соседа нет.

Да твою же мать!

Я иду домой и размышляю стоит ли припирать Джоша к стенке, ведь он мне наврал. Рысь советует не верить его словам. Вообще. Больше и не буду.

У себя в лофте я проверяю в указанных Рысью углах – камеры на месте, действительно тщательно скрытые. Не расскажи Рысь, куда смотреть, я бы и не заметила. Не рискуя демонтировать всю конструкцию, срезаю крошечные микрофоны и заклеиваю камеры черным скотчем.

Мне несколько жутко. Может быть так, что они еще работают? Неужели все эти недели Джош шпионил за мной – или у меня паранойя? А вдруг тут есть камеры и микрофоны, о которых Рысь не знает…

Джош лгал мне, что ничего не знает о клиентах Шанталь и о том, как именно она с ними работала. Но тогда зачем он навел меня на Рысь? Он ведь должен был понимать, что та, скорее всего, расскажет, что он был гарантом безопасности Шанталь. Какую хитрую игру он ведет? Или он хочет, чтобы я узнала о его слежке?

Каковы бы ни были мотивы Джоша, ясно, что доверять ему нельзя, однако с выяснением отношений лучше подождать. Пусть гадает, что я думаю, – может мне нравится быть объектом слежки…

Что же, признаюсь хотя бы себе: что-то в этом есть привлекательного – только не тайно, не без моего согласия. Выходит, мне по вкусу, что с самого переезда за мной тайком подглядывает вуайерист… Хорошая тема для следующего разговора с доктором Мод.

Отправляюсь на пробежку, продолжаю размышлять, почему же солгал Джош, а еще о брошенной Рысью фразе, что госпожа может стать целителем, который использует телесную боль, чтобы защитить клиента от внутренней, душевной боли.

Я снова спрашиваю себя, отчего меня так волнует судьба мертвой женщины, с которой я едва была знакома. Если следовать логике доктора Мод – я хочу понять Шанталь, чтобы использовать образ в спектакле, – и якобы по этой подсознательной причине при переезде я решила оставить клетку и крест. Однако я вижу, что есть что-то еще – глубже – странное чувство родства с Шанталь, ощущение, что наши жизни не просто случайно пересеклись, а связаны в каком-то смысле мистически.

За этими мыслями я не особо смотрю по сторонам, и внезапно понимаю, что бегу мимо букинистического магазина в квартале от дома. Останавливаюсь перевести дыхание, и решаю заглянуть или нет. Вот будет странно, если выяснится, что Шанталь продала свои книги именно сюда. Слишком странно. Или не слишком? Это ближайший к дому магазин, а если перед отъездом Шанталь нуждалась в наличных…

Футболка мокрая, лоб в испарине. В свете неистового солнца витрины и окна зданий ослепительно сияют. Закрываю глаза и подставляю лицо солнечным лучам. Затем возвращаю мысли к делам насущным – и шагаю к двери.

Звякает колокольчик. Внутри холодно и пахнет по-особенному – пыльными старыми книгами, как в библиотеке. Напротив двери прилавок, за ним – уткнувшийся в компьютер пожилой мужчина с седой бородкой. Едва уловимый запах виски. Надо же, любитель книг и хорошего скотча. Я приветливо улыбаюсь, но он даже не поднимает глаза от монитора.

Чуть дальше сидит женщина – за шестьдесят, поседевшие волосы убраны в пучок. Я подхожу к ней, она окидывает внимательным взглядом мой наряд и вопросительно улыбается.

– Просто посмотреть, – говорю я.

Она кивает и возвращается к работе.

Я иду по длинному проходу. По обе стороны – подписанные полки: ИСКУССТВО, ЗАГАДКИ И ТАЙНЫ, ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА, ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ ГОМОСЕКСУАЛИЗМА, РОССИЯ, БЕЙСБОЛ, ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА.

Между полками пять широких проходов, в конце каждого – коробки с нерассортированными книгами. Между ними еле протиснешься, и чем глубже я захожу, тем больше там хаоса: книги высятся неровными, готовыми вот-вот рухнуть кипами, порой почти до самого потолка. Проходы совсем узкие. Во втором зале – еще хуже, места нет совсем. ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА, ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ, ПУТЕШЕСТВИЯ, ЭРОТИКА. К некоторым полкам вообще не подойти, приходится рассматривать издалека. Можно представить, какие сокровища здесь таятся.

Возвращаюсь к прилавку. Седой Пучок поднимает на меня глаза с тем же вопросительным выражением.

– Не знаю, тот ли это магазин, – говорю я. – Подруга недавно продавала книги, но не уверена, что вам.

Седой Пучок интересуется:

– Описать подругу можете?

– Красивая. Очень белая кожа, длинные темные волосы. Жила в высотке за углом.

– А, знаю, о ком вы, – влезает Седая Бородка. – Да, это мы купили ее библиотеку. – Теперь его очередь меня изучать. – Вы сказали, жила. С ней что-то случилось?

Я не знаю как лучше рассказать о случившимся.

– Недавно она умерла.

Седая Бородка, помолчав, произносит:

– Печально. Очень приятная молодая дама. Не торговалась. Пригласила меня в свой лофт. Я все оценил, предложил цену, и она согласилась. Я заплатил и отправил рабочих упаковать и забрать книги.

– Они все еще у вас?

Торговец смеется.

– Конечно! Даже не распакованы. Полагаю, руки дойдут через год, не раньше.

– Можно взглянуть?

– Хотите их купить?

– Может быть. Я сейчас живу в ее лофте. Помнится, у нее были некоторые очень интересные книги, – вру я. – Думаю, если я какие-то из них обнаружу, то захочу приобрести.

Седая Бородка и Седой Пучок обмениваются взглядом. Наверно думают, что я еще одна ненормальная.

– Вытащить их и разложить не получится. Но если вы настроены на покупку, жена покажет вам коробки – ройтесь в них, выбирайте. Найдете что-то, мы назовем цену. Но только если вы и впрямь настроены на покупку.

Я заверяю его, что очень даже настроена.

Седая Бородка кивает Седому Пучку.

– Отведи юную леди.

Сурово смотрит на меня.

– Книги не перепутайте. Они лежат в коробках в том порядке, в каком стояли у вашей подруги на полках. Если порядок нарушится, я не смогу потом расставить их как положено.

Я обещаю быть очень аккуратной.

Седой Пучок ведет меня в конец зала, потом по тесной лестнице вверх в длинную узкую комнату над магазином. Пыльное окно в дальнем конце выходит на улицу. И там же оказываются двадцать коробок с надписью «Дефорж».

– Откройте верхнюю и посмотрите. Возможно, так будет легче сориентироваться.

Первая же книга – биография Зигмунда Фрейда с выделенными абзацами и пометками на полях.

– Половина в таком состоянии. Вот почему мы не смогли предложить ей высокую цену, – объясняет Седой Пучок. – Разумеется, наши клиенты не ждут, чтобы книги были новехонькие, но предпочитают делать на полях собственные записи.

Подхожу ко второй стопке, тянусь к самому верху. «Взлет и падение Третьего рейха» Уильяма Ширера, тоже густо испещрена заметками. Ниже обнаруживаю биографию Лу Андреас-Саломе, источник изречения на арке, в середине книги между страницами выглядывает краешек письма.

– Да, внутри некоторых книг есть письма. Такое впечатление, что хозяйка использовала свою библиотеку еще и как секретер. – Старуха хихикает. – Как-то раз покупатель нашел внутри Библии стодолларовую купюру. Поскольку за книгу он уже заплатил, купюра перешла в его собственность.

Я разворачиваюсь к ней.

– Письма были проданы вместе с книгами?

– Ну да. А почему нет?

– За сколько вы их отдадите?

– Оценку делает муж. Вы действительно хотите их купить?

– Если цена будет разумной, то я я куплю все собрание.

– Пойдемте вниз. Поговорим.

Переговоры завершаются быстро. Седая Бородка заявляет, что не любит торговаться. Я спрашиваю, сколько он заплатил за книги Шанталь. Делая вид, что с трудом вспоминает, он называет сумму в шестьсот долларов. Вряд ли он заплатил больше трехсот, но я не спорю. Говорю, что посмотрела только несколько томов сверху, и покупаю вслепую; предлагаю семьсот, если он обеспечит доставку обратно в тот же лофт.

Старик смотрит на меня.

– С полок, вниз по лестнице, вверх по лестнице и обратно на те же полки. Интересно. Тогда семьсот пятьдесят вместе с доставкой. А если вы доплатите моим парням, они вам все еще и по полкам расставят.

Он улыбается. Седой Пучок закрыла лицо ладонью, чтобы скрыть ухмылку.

Улыбаюсь ей в ответ. Отец всегда говорил: лучшие сделки те, где обе стороны считают, что обдурили партнера.