После

Доктор Эрнандес перестал записывать; пока я говорила, он не отрывал от меня взгляда.

– По-твоему, Нейт мог бы сделать так, как сказал? – спрашивает он.

Я качаю головой.

– Нет.

– Почему ты так уверена?

Пожимаю плечами. Я не уверена, не уверена на сто процентов. Я знаю – и сомневаться не приходится, так как я видела это собственными глазами, – что Нейту реально хотелось наподдать Люку, но сейчас лучше промолчу. Тем не менее я искренне считаю, что на убийство Нейт бы не пошел, так что чисто технически я не лгу.

– За ересь наказывали?

– Нет. – А вот это ложь, и такая явная, что я боюсь, как бы мое лицо не залила краска стыда.

– А за нарушение правил?

– Нет.

– Значит, страха никто из вас не испытывал?

Я не отвечаю.

– Мунбим? – Доктор Эрнандес смотрит на меня с прищуром. – Члены Легиона боялись отца Джона?

– Что ты ему рассказала? – тихо, по-змеиному шипит Люк. – Что ты напела Чужаку?

Его лицо в паре сантиметров от моего, я вжимаюсь спиной в стену, а мои Братья и Сестры молча, испуганно взирают на нас. Я вспоминаю слова доктора Эрнандеса о том, что КСВ всегда проходит под наблюдением, и прикидываю, сколько еще это будет длиться, прежде чем кто-то войдет в кабинет групповой терапии и прервет сеанс.

– Ничего, – вру я. – Я начала рассказывать про отца Джона, про то, что Пророк был прекрасным человеком, в сто раз лучше него, но он не захотел меня слушать и отослал. Это все, Люк, клянусь.

Люк делает полшага назад. Долго – не знаю сколько – прожигает меня глазами, потом наконец ухмыляется и проводит костяшками пальцев по моей щеке. Я сдерживаю дрожь.

– Вот и хорошо, – произносит он. – Ты молодец. Они пытаются настроить нас друг против друга – именно сейчас, когда нам важно оставаться сильными. Но у них ничего не получится. Правда же?

Я киваю. Во взгляде Люка все еще сквозит безумие – пляшущий огонек, при виде которого к моему горлу подкатывает тошнота. Точно такой же огонек я видела в глазах отца Джона в самом конце, когда все вокруг полыхало.

– Так-то, – заключает Люк и поворачивается к остальным. – Мы не позволим им ослабить нас. Пророк Вознесся, как и было обещано. Наши Братья и Сестры Вознеслись, как и было обещано. Вы сами видели, как они отправились на небеса, и если думаете, что нас оставили тут по недоразумению, то, значит, вы лжете себе и в ваших сердцах одно лишь притворство. Бог испытывает всех и каждого из нас, и каждый должен доказать свою веру, подтвердить, что он достоин предстать перед Господом и воссоединиться с Семьей. Это понятно?

Слышится робкий шелест голосов – да, понятно, – но и только. Люк недовольно хмурится.

– Не слышу. Вам понятна истина, о которой я говорю?

Снова шелест голосов, чуть громче. Воодушевление, на краткий миг охватившее слушателей, когда Люк говорил о Вознесении, угасло. Возможно, его слова, практически те же, что много лет повторял отец Джон, утратили способность вдохновлять в этой новой реальности – в этом помещении, этом месте, а может, у моих Братьев и Сестер просто иссякли остатки мужества. В огромной комнате под ярким светом флуоресцентных ламп они выглядят теми, кто есть на самом деле: напуганными детьми, очутившимися далеко от дома. Я смотрю на них, и мое сердце сжимается от боли, а потом перевожу взгляд на Люка и понимаю: он видит то же самое. Стиснув кулаки, Люк делает шаг вперед и предпринимает еще одну попытку.

– Знаю, вам сейчас плохо и страшно. Вы тоскуете по родителям. Это вполне естественно, хотя в душе все мы знаем, что этот грешный мир лишь временное пристанище. Но не время впадать в уныние, Братья и Сестры! Здесь и сейчас, в эту минуту, мы должны держаться за веру крепче прежнего, не отступать от учения нашего Пророка и доказать, что достойны Вознестись вслед за ним. Веруйте в него, как веровали всегда. Веруйте, и, обещаю, он нас не подведет.

Уиллоу начинает хныкать. Я нисколечко не виню ее – девчушке всего десять, и она стояла за спиной матери, когда пуля снесла той часть черепа. Полагаю, в этот самый момент ей трудно держаться за веру, что бы там ни говорил Люк.

Он подходит к Уиллоу, приседает на корточки и, как может, утешает. Доброта никогда не была свойственна Люку, однако он старается, и, с неохотой признаю я, это уже кое-что. Через минуту-другую Уиллоу перестает плакать, но ее личико все так же искажено горем. Как можно рассчитывать, что она поймет произошедшее на ее глазах? Разве хоть кто-нибудь сумеет помочь ей преодолеть этот кошмар?

Люк берет Уиллоу за руки.

– Отец Джон научил меня особым вещам, – вполголоса говорит он. – Тайным способностям. Тайным силам. Прислужникам Змея их не распознать. Если в скором времени мы не Вознесемся, я прибегну к этим силам. Воспользуюсь ими, освобожу всех нас отсюда, мы переберемся в другое место и будем ждать того дня, когда Пророк призовет нас к себе.

Уиллоу кивает, на ее губах появляется слабая улыбка.

– Трепло ты, Люк, – не выдерживает Хани. – Перестань ей врать.

Улыбка Уиллоу исчезает, девочка поднимает взор на Люка, в широко распахнутых глазах – сомнение. Однако Люк ее даже не замечает, его взгляд прикован к Хани.

– Сама увидишь, – говорит он. – Причем очень скоро. Ты и не представляешь, на что я способен.

– Ошибаешься, – возражает Хани. – Я тебя насквозь вижу.

Люк зловеще улыбается, затем снова переключает внимание на Уиллоу.

– Не слушай ее. Все будет замечательно. Бояться нечего.

Я пристально смотрю на него. Смотрю и не говорю ни слова. Ни единого слова. Потому что все не так. Даже сейчас, после пожара, града пуль и моря крови, нам есть чего бояться. Есть кого бояться. И прямо сейчас он стоит передо мной.

После

В две минуты одиннадцатого доктор Эрнандес открывает дверь «Кабинета для интервью № 1», но не проходит к столу, как обычно, а стоит на пороге и адресует мне широкую улыбку, которая смотрится не слишком убедительно.

– Доброе утро, Мунбим, – здоровается он. – Как дела?

– Нормально, – отвечаю я. Мои брови собираются в складку. – Вы не собираетесь заходить?

– Собираюсь, конечно, – произносит он все с той же приклеенной улыбкой. – Только, если не возражаешь, сегодня наш сеанс пройдет немного иначе. Помнишь, я говорил, что с тобой планируют пообщаться и другие люди?

Я ощущаю укол беспокойства.

– Помню.

– Отлично. Здорово. Гм, так вот. Один из них хотел бы побеседовать с тобой прямо сейчас. Что думаешь?

– И кто же это?

– Агент Эндрю Карлайл, – сообщает доктор Эрнандес. – Он из ФБР. Знаешь, что такое ФБР?

«ОН ИЗ ФЕДЕРАЛОВ! – взрывается в моей голове голос Пророка. – ПРАВИТЕЛЬСТВО! ФЕДЕРАЛЫ! НИЧЕГО НЕ ГОВОРИ! БЕГИ ОТТУДА! УНОСИ НОГИ!»

Я мотаю головой. Доктору необязательно знать, что отец Джон едва ли не каждое воскресенье клеймил агентов ФБР и сотрудников всех прочих госорганов как прислужников Змея.

– ФБР расшифровывается как «Федеральное бюро расследований», – поясняет доктор Эрнандес. – Туда передают самые серьезные дела – тяжкие преступления, более масштабные и сложные, чем те, которыми занимается обычная полиция. Важно с самого начала понимать: он просто задаст тебе несколько вопросов, и это вовсе не означает, что тебя в чем-то подозревают. Никто не заставит тебя отвечать, если ты не захочешь, однако, если ты согласишься поговорить или хотя бы выслушать вопросы, это очень поможет в расследовании того, что случилось с твоими братьями и сестрами. Кроме того, лично я считаю, что тебе это тоже пойдет на пользу.

– Зачем ему говорить со мной? – спрашиваю я. – Я ничего не знаю.

– Он лишь расспросит о том, что ты видела. Во время пожара и до этого. Так что скажешь? Согласна пообщаться?

– Разве у меня есть выбор?

– Выбор всегда есть, – веско говорит доктор Эрнандес. – И все же твое содействие во многом облегчит и нашу с тобой работу. Конечно, звучит похоже на торг, а может, так оно и есть, однако это правда.

– Квипрокво, – шепчу я.

Доктор Эрнандес хмурится.

– Именно. Откуда тебе известна эта фраза?

Узнала от Хорайзена. Еще в детстве, когда нам разрешалось учиться новому.

Я качаю головой.

– Не помню. Наверное, слышала где-то.

– Значит, ты поговоришь с ним? С агентом Карлайлом?

– Ну да, – пожимаю плечами я.

На лице доктора Эрнандеса вновь появляется улыбка, такая же широкая и неубедительная, он выскальзывает в коридор и плотно закрывает за собой дверь. Я буравлю ее глазами, пытаясь унять колотящееся сердце.

Спокойно. Ты единственная, кому известна правда, и заставить тебя говорить они не могут. Они ничего не знают. Просто сохраняй спокойствие.

Доктор Эрнандес возвращается в кабинет, следом входит мужчина с пластиковым стулом в руках. Он выше психиатра, у него темные волосы, аккуратно зачесанные на боковой пробор, и синие глаза, ярко выделяющиеся на загорелом лице – видимо, этот человек много бывает на свежем воздухе. На нем белая рубашка и темно-серый костюм. Он опускает стул на пол и кивает мне.

– Мунбим, это агент Карлайл, – представляет его доктор Эрнандес.

– Приятно познакомиться, – говорит – прислужник Змея – вошедший. – Как себя чувствуешь сегодня?

– Хорошо. – Гляжу на него и стараюсь, чтобы голос звучал ровно. – А вы?

– Прекрасно, – отзывается он. – Спасибо, что поинтересовалась. И что разрешила прийти.

Как будто у меня был выбор.

– Без проблем.

Доктор Эрнандес выкладывает на стол свои блокноты и ручки, а агент Карлайл тем временем снимает пиджак и накидывает его на спинку стула. Когда он оборачивается, я замечаю у него под мышкой черный предмет неправильной формы, и меня как будто переклинивает: я понимаю, чтό это. Краткий миг я просто смотрю на предмет, а в следующую секунду с вытаращенными от ужаса глазами перелезаю через спинку вишневого дивана. Ушибаю забинтованную кисть о стену – боль просто жуткая, но я ее не почти не чувствую, потому что из горла рвется крик – вопль, который я сдерживаю последним, невероятным усилием воли.

– Мунбим? – моментально реагирует доктор Эрнандес, его голос напряжен от тревоги. – Что такое? В чем дело?

Я трясу головой. Если только я открою рот, вопль вырвется наружу, ведь перед глазами у меня маячит пистолет агента Карлайла, а в ушах стоят грохот автоматных очередей, свист пуль и крики моих Братьев и Сестер. Меня окутывает едкий запах гари, все кружится, и внезапно я сознаю, что вот-вот грохнусь в обморок.

Доктор Эрнандес оглядывается по сторонам – выискивает, что же я такого увидела, что заставило меня искать укрытия. Внезапно его глаза широко распахиваются, он вскакивает и за плечи выдергивает агента Карлайла из-за стола.

– Какого черта? – восклицает тот, побагровев от возмущения. Он хочет вывернуться, однако психиатр, не ослабляя хватки, толкает его к двери. Агент Карлайл сопротивляется и негодует, пока доктор Эрнандес не шипит ему в ухо:

– Оружие, идиот!

Лицо агента Карлайла заливает смертельная бледность, он замирает, а затем покорно дает вытолкать себя в коридор. Выйдя вслед за ним, доктор Эрнандес хлопает дверью, но замок не срабатывает, и она остается чуть приоткрытой. Я гляжу в тонкую щелочку, а сердце в груди бухает, и до меня вдруг доходит, что я давно не дышу.

В животе как будто бетонная глыба. Я продолжаю смотреть через дверную щелочку на полоску серого коридора, сосредотачиваю на ней все свое внимание и приказываю себе успокоиться. Бесконечно долгую секунду стоит тишина и ничего не происходит, но после мне удается со свистом втянуть тонкую струйку воздуха, и оцепенение едва заметно, самую малость спадает. Может, дело обойдется и без обморока. Я вдыхаю глубже, снова и снова. Тяжесть в груди и шум в ушах проходят, я слышу из коридора приглушенные голоса.

– Боже правый, вы о чем вообще думали? – резко, холодно спрашивает доктор Эрнандес. – Неужели вам нужно объяснять, почему являться с оружием на сеанс психотерапии недопустимо? Скажите же, что вы сами все понимаете.

– Да ни о чем я не думал, – отвечает агент Карлайл. – Это привычка, ясно? Утром надеваю кобуру, вечером снимаю. Сожалею, что так вышло.

– Сожалеете, – повторяет доктор Эрнандес. – Ладно. Отлично. Можно задать вам вопрос?

– Конечно.

– Вы хоть представляете, через что прошла эта девочка? Вы ведь читали отчеты, так? Понимаете, чтό она видела?

В пустой комнате я морщусь от досады. С одной стороны, меня коробит, что обо мне говорят как о подопытном кролике, а с другой стороны, приятно, что доктор Эрнандес так бурно реагирует, защищая мои интересы. Я давно не ощущала ничьей поддержки, не испытывала ее даже на краткий миг.

– Хорошо, хорошо, – бормочет агент Карлайл. – Уже снимаю. Видите?

– Не забудьте сделать это перед тем, как прийти в следующий раз, – напоминает психиатр. – Буду предельно откровенен, агент Карлайл. Если я сочту, что ваши действия – любые – ставят под угрозу прогресс в реабилитации Мунбим, то не премину доложить об этом вашему руководству. Я не шучу.

Повисла долгая тишина. Я сижу на краешке дивана, навострив уши.

– Все верно, – признает агент Карлайл. – Виноват. Этого впредь не повторится.

– Благодарю, – говорит доктор Эрнандес, и в его интонацию отчасти возвращается характерная теплота. – Просто помните, где находитесь и где побывала она. Она сильнее, чем я смел надеяться, и все же не стоит недооценивать серьезность ситуации. Ее состояние крайне неустойчиво.

– ПТСР?^[2]

– Я еще не закончил первичную оценку. Пока ничего не исключаю, в том числе ПТСР. Так что будьте поделикатнее, хорошо?

– Я вас понял. – Агент Карлайл тяжко вздыхает. – Ей столько же, сколько моей дочери. Ну, может, полгода разницы. Вы в курсе?

– Примите это как факт, – сурово произносит доктор Эрнандес. – Думайте трезво. Не стоит приплетать сюда ваши личные переживания и опыт, это не поможет ни вам, ни ей.

– Я работаю в ФБР восемнадцать лет. – Я почти слышу в голосе агента Карлайла улыбку. – Вы знали? За это время я провел более семисот интервью.

– К чему вы клоните?

– Ни к чему. Просто решил, что вам может быть интересно. Ну что, возвращаемся?