Это был уже приказ, а не приветствие, и Белл прекратил шаркать ногами.

– Да, сэр?

Сержант, остановившийся в своей непринужденной позе по другую сторону костра от офицера, не сделал попытки ни отдать честь, ни сесть. Лейтенант Гэкстон, нахмурившись, поднял голову. И у него были на то веские причины. От того, что он увидел, напряглась бы шея даже у самого неподходящего джентльмена из Конгресса.

Первый сержант Эммет Белл был ростом в шесть футов два дюйма и без помощи толстых драгунских ботинок. Его руки, тяжелые, как шпунты фургона, и вдвое короче, свисали почти до согнутых колен. Цвет его лица, что редко встречается у людей с волосами песочного цвета, был таким же темным от загара, как у сиу из прерий. Явная неопрятность его грязной синей формы вкупе с пыльно-рыжей щетиной короткой бороды и не таким уж слабым запахом сивушного масла, пропитывавшим всю его фигуру, довершали картину настоящего пограничного кавалериста – пьяного, грязного и непочтительного.

Гэкстон отвел взгляд от ожидавшего его сержанта и тяжело закашлялся. От глухоты этого звука челюсть Белла дернулась. Прежде чем он смог заговорить, Гэкстон жестом пригласил его сесть и с трудом откашлялся.

– Присядь, Эмм. Я должен тебе кое-что сказать. Давно хотел это сделать. И не говори ничего об этом проклятом кашле. Я знаю, что лучше не становится, но Рэндалл говорит, что беспокоиться не о чем.

– Что ж, это делает либо вас, либо Рэндалла бессовестными лжецами, – проворчал Белл, опускаясь на корточки. – У тебя больные легкие, Уилс.

– К чёрту, Эмм, Рэндалл сказал, что со мной все будет в порядке.

– Рэндалл сказал? Наплюй! Знаю я этот кашель. От того, как ты лаял последние шесть недель, охрипла бы и енотовидная собака.

– Забавно, Эмм, – последовал ответ только после того, как они долго смотрели друг на друга, – но я никогда не мог обогнать тебя. Ты всегда мог дать мне фору, а потом ждать, чтобы помочь пересечь финишную черту. Думаю, единственный раз, когда я победил тебя, так это с Калла…

– Забудь об этом! – Белл пропустил эти короткие слова мимо ушей. – Давай не будем ворошить мокрое сено. Что тебе сказал Рэндалл?

– Шесть месяцев.

Белл, занятый набиванием трубки, был не настолько занят, чтобы не бросить осторожный взгляд по ту сторону костра. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что хирург Рэндалл достаточно долго защищал свой прогноз. Бледность лица, яркий румянец на скулах, змеиный блеск глаз – всё это было на месте. Белл слишком часто видел это у индейцев нез-персе и кер-д'аленов. Один человек несколько недель лаял, как больная собака, а потом в один прекрасный день, когда тыльная сторона его ладони оторвалась от рта, на ней было яркое пятно.

– Послушай, Уилс. Ты забавляешься, говоря о стрелковом салюте и тягловой лошади, когда в твоём седле которой нет никого, кроме черной попоны.

– Только не я, солдат! – Гэкстон выдавил из себя смешок, что вызвало новый приступ кашля. Когда приступ прошел, он слабо улыбнулся. – Я приберегаю себя для выпускного вечера в Пойнте.

– Без легких у тебя ничего не получится, – проигнорировал Белл его напускную браваду. – Не строй из себя героя, Уилс. Рэндалл может устроить тебе переезд на юг. Тусон был бы подходящим местом…

– Может быть, после Колвилла, Эмм. Но я должен всё там закончить.

Белл не заметил напряженности, с которой его прервали, и раздраженно огрызнулся в ответ.

– Да черт с ним, с Колвиллом. Что такого важного в этом Колвилле? Там нет ничего такого, чего кто-то другой не смог бы сделать за тебя.

– Вот тут ты не прав, Эмм. – Напряжение в голосе больного наконец-то прорвалось сквозь пелену, которой окутала Белла порция бурбона. – Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Калла там.

– О, Боже, только не Калла.

Эти слова вырвались у здоровяка так, словно их вырезали из него тупым ножом.

– Да. Да простит меня Бог, Эмм…

– Бог может, Уилс. – В голосе Белла слышна была глухая злоба. – Я никогда.

С этими словами Белл вскочил на ноги, и его тень, похожая на пугало, нависла над невысоким мужчиной. Он постоял так мгновение, и странный, блекло-серый цвет его глаз потемнел. Сосновая веточка шевельнулась в камине, послав вверх сноп искр. Их недолгий полёт бросил красноватый отблеск на поднятое лицо – он задержался там достаточно долго, чтобы стало видно, как смягчился широкий рот и прояснились непроницаемые глаза.

– Спокойной ночи, Уилси.

Слова сопровождались движением руки, которая замерла на плече с серебряной полосой. Когда лейтенант поднял глаза в ответ на это прикосновение, он был один в бледнеющем круге света от костра.

– Эмм, подожди! Я не говорил тебе, почему Калла вышла. Эмм, ты, чертов болван, я…

Жалобный крик молодого офицера был прерван хриплым кашлем, а когда спазм прошел, в ответ на него не раздалось больше ни звука. Белл ушел.

Бледнолицый мужчина у костра бессильно откинулся назад. Вскоре он снова закашлялся, вытирая рот тыльной стороной ладони, прежде чем пошевелить седеющий пепел костра. Неровные отблески потревоженных углей осветили тыльную сторону протянутой ладони, на мгновение высветив на ней ярко-красное пятно.

Перед палаткой, которую он делил с тремя оставшимися первыми сержантами, Белл обнаружил все еще горевший небольшой костер. Присев на корточки рядом с пламенем, он просидел минут десять, глядя на черные безлунные воды реки.

Отблески пламени, казалось, играли, пытаясь придать мягкость и сентиментальность неподвижным чертам сурового, словно изваянного из камня лица. И все же, возможно, это была не только иллюзия. И не обман. ведь, в конце концов, какой человек сможет обратить свой разум к мыслям о доме без того, чтобы усталые верстовые столбы памяти не оставили следа на его лице?

Белл достал из-за пазухи клеенчатый пакет, медленно развернул его и вынул грязный конверт. Столь же аккуратно он вынул единственную страницу этого письма и развернул её на песке, освещенном костром. Он прочитал письмо, шевеля губами, как человек, который не видит его, но знает наизусть.

Снова сложив письмо, сержант вложил его обратно в конверт. Мгновение он изучал сторону, на которой был написан адрес, и его губы скользили по заветной надписи.

Мисс Калла Ли Рейнсфорд,

генеральный директор Генри Клей Рейнсфорд,

Сикоморы,

Линчберг, Вирджиния.

Теперь он перевернул его обратной стороной, обнаружив грязное тиснение фирменного бланка:

ВОЕННАЯ АКАДЕМИЯ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ

ВЕСТ-ПОЙНТ

Выпуск 1854 года

Младший лейтенант Эммет Деверо Белью

На этот раз губы Белла шевельнулись лишь после того, как он оторвал взгляд от конверта, и то лишь тогда, когда он едко сплюнул в дымящийся костёр.

– За выпуск пятьдесят четвертого, – мрачно объявил он, опрокидывая фляжку. – И за старшего сержанта Эмметта Д. Белла.

Утро 13-го выдалось жарким и совершенно ясным. Соответственно, все люди из колонны впервые за неделю приняли настоящую ванну. То, что её принимали, обливаясь потом и в полной походной форме, ничуть не снижало её эффективности. К полудню каждый человек в отряде потерял с потом не меньше кварты, а Белл, по крайней мере, выпил одну.

Несмотря на безжалостное солнце, полуденный привал застал людей в отличном расположении духа. Драматическое заявление Стедлоу о том, что путь отряда меняется, и его загадочная ссылка на их настоящую задачу просочилась через восторженных офицеров его штаба и дошла до самого неопытного человека в отряде. Белл, нахмурившись от атмосферы пикника, царившей во время всего этого мероприятия, вспомнил мрачное предупреждение Тимоти о том, что лучше бы оставаться на военной дороге в Колвилл, и горько выругался. Идиоты. Бедные, слепые, тупые, белые дураки. Беззаботно идущие вперед по земле краснокожих, где договор запрещает белым появляться, как будто Камиакин и его разъяренные дружки – всего лишь жалкие подхалимы из резервации!

Несмотря на дурные предчувствия сержанта, послеполуденный марш начался так же бодро, как и утренний. Но день клонился к вечеру, и до переправы Нез-Персе у Красного Волка оставалось еще десять миль, когда оказалось, что солдаты, задницы которых были стерты в кровь, начинают отставать. Стедлоу, не особенно торопясь и проявляя свой профессиональный нюх на подобные невидимые симптомы, объявил привал в четыре пополудни, то есть примерно за пять минут до того, как первый сержант Белл почувствовал бы необходимость объявить привал вместо него. Оставшиеся долгие часы дневного света были потрачены на то, чтобы присматривать за взмыленными лошадьми, почистить нашивки, и без того безупречные, и вычистить драгоценные гаубицы полковника.

Через час после наступления сумерек Белл, почувствовав себя лучше после ужина, состоявшего из трех трубок крепкого табака и половины фляжки бурбона, лежал, привалившись спиной к гостеприимной стене палатки. За неимением лучшего времяпрепровождения он, как обычно, молчал, присоединившись к обычной беседе у костра со своими товарищами-сержантами – бесконечному и полному клятв пересказу славных событий прошлых кампаний, некоторые из которых были военными, а большая часть – любовными.

Вскоре ораторы в шевронах закончили свои выступления – им не хватало новых сюжетов, чтобы разнообразить свои старые надоевшие придуманные байки, и они, по обоюдному согласию, сменили последовавшую за этим тишину на журчание текущей реки и ржавый стрекот расстроенного сверчка под соседней стеной их палатки.

– Сержант…

Хотя количество нашивок у самого младшего из них было бы втрое больше, чем у Белла, они зарезервировали это обращение для своего младшего по званию рыжебородого. Об этом несоответствии никогда особо не задумывались, и Белл не придавал этому значения.

– Да, Мик?

– Сыграй нам какую-нибудь мелодию, парень. – Широкогрудый, волосатый, как эрдельтер, сержант Эрин Харриган обратился с этой просьбой со своим акцентом покрытого торфом графства Донегал. – Я не выношу дьявольского бормотания этой чёртовой реки.

– И я тоже, и стрёкот сверчков, да. – Бык Уильямсон закатил свои крошечные глазки в сторону палатки, подтверждая свои слова тем, что, сложив большой и указательный пальцы правой руки, протянул руку к сверчку. – У нас дома говорят, что пение сверчка в доме означает смерть в семье. Сыграй нам мелодию, как говорит Мик, сержант. У меня настроение паршивое.

Белл с отвращением посмотрел на гиганта из Кентукки. С точки зрения сэра Джорджа Белла, дородный житель холмов, как по размерам, так и по воспитанию, был ближе всех остальных представителей рода человеческого к быку херефордской породы. Тот факт, что этот быкообразный бегемот решил продемонстрировать свою тупую преданность первому сержанту Беллу, никак не повлиял на расположение к нему этого своенравного человека. Тем не менее Белл, полагая, что каждому подобию Божьему дано нести какое-то непосильное бремя на протяжении всей жизни, устало принимал Булла Уильямсона как своего.

– Ладно, Булл. Что будет на этот раз? Старый Курильщик или Синехвостая Муха?

– На вершине Старого Курильщику! – Уильямсон просиял, как ребенок, которому дали монетку в пять центов без каких-либо условий. – Играйте помедленнее, сержант, чтобы я мог произнести слова.

– Боже правый! Только не снова эта панихида!

Впервые в разговор вступил четвертый мужчина. Демуа был прежде гусаром Великой французской армии, с пышными усами, пятнадцать лет прослуживший в американской регулярной армии, что нисколько не омрачало его воспоминаний о несравненной континентальной кавалерии. Предпочтение сабле, естественно! Эта верность, наряду с его галльским предпочтением улаживать все личные проблемы с помощью самого совершенного куска закаленной стали снискали ему огромное уважение и скромную любовь среди его товарищей с шевронами.

– Заткнись, Френчи.

Белл, сопроводив это замечание легкой ледяной усмешкой, чтобы убедиться, что оно воспринято как просьба, а не как оскорбление, выбил скопившийся в кармане мусор из своей гармошки, сыграл пару хриплых гамм и принялся выводить «Старый Курильщик». На втором печальном припеве Уильямсон, закрыв глаза и раскачиваясь всем телом, начал петь.

– На вершине Старого Курильщика, весь покрытый снегом,

Я потерял свою настоящую любовь из-за робости.

……………………………………………………………..

А теперь подойдите все, юные леди, и послушайте меня,

Не вешайте свою привязанность на зеленую иву.

………………………………………………………………

Ведь листья завянут,

А корни засохнут

Оставив тебя покинутой, не понимая почему.

Когда странно красивый голос огромного кентуккийца затих, Белл постучал по язычкам губной гармошки мозолистой ладонью и удивленно покачал головой.

– Если бы бедный бессловесный бык только мог думать так, как он умеет петь.

Реплика повисла в недолгой тишине, последовавшей за церемонией чистки губной гармошки.

– Он заставил тебя думать за него, – сказал Мик. – И это хорошо.

– Хорошо для чего, во имя Господа? – раздраженно спросил Белл.

– И он поет для тебя, – продолжил ирландец, игнорируя вопрос Белла. – И это тоже хорошо.

– Может быть, – проворчал Белл, понимая, что Мик намекает на его, Белла, привычку держать рот на замке, – но все равно от этого голоса у меня мурашки по коже. Господь никогда не хотел, чтобы у такого животного был такой голос.

– Да, – смущенно пробормотал Мик. – В теле мертвого быка, с благословенным сердцем птицы.

– Et un ame de boue! – сердито добавил Демуа.

– Ну же, малыш. – Приземистый Харриган укоризненно хмыкнул, глядя на Демуа. – Я предупреждал тебя, чтобы ты не использовал свой нехристианский язык. Теперь ты снова заставишь меня спросить у мистера Белла, что ты сказал.

– И душа из грязи, – без улыбки перевел Белл, не дожидаясь просьбы с угрозами.

Дальнейшее копание в простонародной глине души Булла было прервано приближением вразвалку идущего ординарца Стедлоу.

Честолюбивый солдат, аккуратный как иголка и еще не достигший двадцати лет, капрал Роджер Бейтс числился в язвительном каталоге Белла как «исключительно деловой и без брюха. Он чисто ел, чисто выглядел и чисто спал и, по его собственному часто высказываемому убеждению, был «заготовкой офицера» самого высокого класса. Он появился в сержантской столовой со всем достоинством, какое только возможно в рубашке сорок второго размера при двадцать восьмом в обхвате груди.

– Полковник Стедлоу вызывает сержанта Белла, – драматично объявил он. – И пусть сержант прибудет немедленно!

Белл, подняв глаза, продемонстрировал эту сбивающую с толку привычку, характерную для спокойных людей – смотреть прямо на кого-то так, словно вообще его не видишь. Уильямсон и Демуа сосредоточили свое внимание на созерцании реки. Это заставило Харригана, волосатого, проникнуться состраданием, присущим кельтской натуре, и он почувствовал необходимость нарушить молчание.

– Теперь верь, парень. Неужели ты так и не научишься? Просто посмотри ещё раз на своего дядю Эрина. Это последний раз, когда я готов показать тебе, как обращаться к начальству в армии этого человека.

С подчеркнутым терпением Харриган встал и отошел от костра, чтобы через мгновение вернуться, идеально имитируя походку Бейтса, напоминающую бег. Топнув каблуком перед развалившимся Беллом, он деликатно проревел:

– Поднимай свою здоровенную задницу, ты, пьяный разгильдяй! Старик хочет срочно тебя видеть

– Спасибо, сержант Харриган.

Спокойное приветствие Белла было маленьким чудом невозмутимой серьезности. – Пожалуйста, примите от меня искреннюю благодарность за службу. Армия Соединенных Штатов вполне может гордиться такой незабываемой преданностью своему тяжелому и опасному долгу, какую вы только что продемонстрировали, явившись сюда с посланием полковника Стедлоу. Я поздравляю вас, сэр!

– О, да благословит вас бог, генерал Белл, сэр. – Слова Харригана прозвучали патетически. – Вспомните обо мне, когда соберется следующая комиссия, сэр.

– Непременно, сержант. Вы, несомненно, настоящий офицер. Любой дурак это видит.

Капрал Бейтс постоял мгновение, разрываясь между душившим его желанием пристрелить оставшихся троих негодяев и непониманием того, что именно первый сержант Уильямсон намеревался сделать с прикладом своего мушкета, который он раскачивал, держа за ствол. К тому времени, когда стало очевидно, что здоровенный сержант твердо решил приложить изделие из орехового дерева к трясущимся ягодицам Бейтса, было уже слишком поздно.

Капрал Роджер Лерой Бейтс, штаб-квартира девятой пехотной роты, бросился вслед за удаляющимися формами первого сержанта Белл, неся в своем пылающем сердце жажду черного убийства.

Поскольку за четыре года, проведенных на северо-западной границе, Белл кропотливо изучил все тонкости гортанного диалекта чинуков, на котором говорят пять основных племен – нез-персе, кер-д'алены, якима, палузы и споканы, и неоднократно демонстрировал способность ладить с непредсказуемыми краснокожими, Стедлоу давно уже сделал его разведчиком. Индейцы, объединяющие эту силу, все нез-персе, нашли, что сержант, хоть немногословен и при этом резок на язык и любит солёные шутки, всё же может найти с ними общий язык и хорошо их понимает. Что касается неписаной сделки, которую заключил Белл, то он был так же одинок, как и большинство людей с его весьма непростым характером, и поэтому с удовольствием принимал искреннее уважение своих поклонников из числа нез-персе.

Пока Белл направлялся к палатке Стедлоу, его мысли опережали его неторопливую походку. Если бы он не ошибался в своей догадке, а это редко случается с человеком, мысли которого так сходятся с мыслями полковника Стедлоу, старик сейчас как явно не в себе из-за отсутствующего Тимоти. И из-за того, что проклятая река поднялась вровень с берегами. Мозги полковника были словно мельница, которая мелет слишком медленно, но при этом превосходно.

– Черт возьми, сэр! – Стедлоу был южанином и всегда вставлял это «сэр», независимо от того, обращался он к военнослужащему или нет. – Насчет того индейца, которого вы так бесцеремонно отправили в Колвилл. Я тут подумал, знаете ли. Я спрашиваю, вы действительно доверяете этому негодяю, сержант? Вы доверяете? Так вот, сэр, а я нет. И вам следовало бы знать это с самого начала. Как будто человек не знает этого «с самого начала» о любом офицере на границе! И ещё кое-что, Белл. Разве тот индеец не говорил вам, что эта чёртова река будет высокой ещё максимум двадцать четыре часа? Так вот, сэр, прошло уже два дня, и даже слепому видно, что она поднимается. Говорю вам, приятель, я не доверяю этим прохвостам. И я не собираюсь выслушивать еще одну из ваших лекций о том, какой замечательный у них характер, если обращаться с ними, как с равными. Так вот, Белл, вы должны отправиться с отрядом вверх по реке и найти подходящую переправу, если и когда вы обнаружите, что Красный Волк непроходим. Вы можете начать еще до рассвета, и…