Переправа отняла больше времени, чем рассчитывал Пенрод, и когда они снова тронулись в путь, на востоке уже появилась светлая полоска, предвещающая скорый рассвет. Верблюды важно покачивали наполненными водой животами и охотно откликались на нетерпеливое постегивание седоков. Несмотря на свои старания, они так и не смогли устранить все следы и надеялись, что ветер и речная вода помогут им оставаться незамеченными, пока их не обнаружат разведчики дервишей.

Однако как только они вышли на караванную тропу в пустыне Монассир, Пенрода охватило дьявольское предчувствие беды, не отпускавшее ни на минуту. С каждым часом оно возрастало и в конце концов привело его к нерадостному решению вернуться назад к реке и проверить обстановку. Недолго думая, он выбрал самого низкорослого и послушного верблюда, поскольку успел уже ознакомиться со всеми животными, оседлал его и повернул назад, приказав Якубу следовать намеченным маршрутом. За несколько миль до реки он свернул в сторону и поехал вдоль высоких холмов, которые приметил еще во время переправы. Они нависали над гладью воды и позволяли незаметно подобраться к берегу. Он спешился, стреножил верблюда и ползком приблизился к обрыву, откуда открывался вид на реку. То, что он увидел на берегу, потрясло его до глубины души. Сердце чуть не выскочило из груди, а нервы напряглись, как натянутая струна.

На берегу Нила находился небольшой отряд спешившихся дервишей, которые уже обнаружили на покрытой толстым слоем ила поверхности следы верблюдов и людей. В бинокль он хорошо рассмотрел неприятеля. Одним из шестерых, по всей вероятности, был тот самый дервиш, которому удалось избежать горькой участи своих товарищей в пустыне возле оазиса Марбад-Тегга. Правда, он не был до конца уверен в этом. Поджарые и чрезвычайно выносливые арабы пустыни, вероятно принадлежавшие к племени беджа, были в цветастых джиббах, которые обычно носили сторонники Махди, вооруженные длинными изогнутыми саблями, остроконечными копьями и небольшими круглыми щитами. Опершись на рукоятки своих копий, они оживленно размахивали руками, то и дело показывая на следы и энергично обсуждая план дальнейших действий. Один из них махнул рукой на юг, в направлении возвышавшихся холмов. Остальные посмотрели туда же, и Пенрод больше не сомневался – они смотрят в его сторону.

Капитан инстинктивно отпрянул и, укрывшись за скалой, стал лихорадочно обдумывать сложившуюся ситуацию. Совершенно очевидно, что дервиш, ускользнувший от него в пустыне, первым добрался до реки и предупредил передовой отряд. Даже если его нет среди этой группы, он все равно рассказал им о нападении и, возможно, указал нужное направление. По всей видимости, один из полевых командиров выслал вперед этот небольшой отряд, чтобы осмотреть берег в районе переправы и перехватить их. Пенрод с первого взгляда определил аггагиров, то есть лучших и храбрейших воинов дервишей. Соотношение сил было один к трем, к тому же эти люди начеку и готовы сражаться до последнего. Он даже думать не хотел о вооруженном столкновении. Единственным их шансом на спасение была скорость верблюдов и надежное укрытие.

Пенрод снова посмотрел в бинокль. Каждый дервиш имел превосходного арабского скакуна, и только один верблюд нес на спине кожаные сумки с боеприпасами и запасами еды на несколько дней. Но у них не было бурдюков с водой – следовательно, это передовой отряд разведчиков, которые могли обследовать узкую прибрежную полосу, но не углубляться далеко в пустыню. Значит, чтобы перехватить караван Пенрода, им придется сделать большой круг вдоль берега и выйти на противоположную от Хартума сторону. Этот путь был почти на двести миль длиннее предстоящего им с Якубом. Пенрод облегченно вздохнул, прикинув, что даже самые быстрые арабские лошади не смогут добраться до Хартума раньше их.

– Все в руках милосердного Аллаха, – усмехнулся он и хотел было вернуться к верблюду, чтобы нагнать Якуба и поделиться с ним новостью, но в последний момент краем глаза заметил какое-то странное движение среди дервишей и снова припал к скале, настроив бинокль. Два дервиша, подбежав к груженому верблюду, заставили его опуститься на колени, открыли кожаную сумку и вернулись назад. Один из них уселся на землю, скрестив ноги, и стал что-то писать в небольшом блокноте, причем делал это с усердием, старательно выводя буквы.

Другой араб в это время вынул из сумки маленькую клетку, отбросил хлопчатобумажную накидку и вытащил на свет божий птицу с круглой головой и белым оперением. У Пенрода даже дыхание перехватило от волнения. Это был почтовый голубь.

К этому времени дервиш закончил писать, свернул листок, и они, немного повозившись с птицей, высоко подбросили ее в воздух. Голубь захлопал крыльями и стал кругами подниматься все выше и выше над рекой. Дервиши молча наблюдали, запрокинув головы, а потом закричали хором, так громко, что Пенрод без труда разобрал слова.

– Лети голубка на крыльях ангелов Господних!

– Лети быстро к груди святого Махди!

Голубь тем временем превратился в крошечную точку на голубом небе и вскоре исчез в южном направлении, где находилась ставка Махди в Омдурмане.

Пенрод отполз в сторону и побежал к верблюду. Вскочив в седло, он пришпорил животное и помчался назад к Якубу, то и дело поглядывая туда, где только что исчез почтовый голубь с донесением дервишей. Этой птице придется преодолеть расстояние не менее пятидесяти миль, но она все равно будет в Омдурмане до наступления ночи, а им с Якубом предстоят двести пятьдесят миль по безводной пустыне. Только сейчас Пенрод осознал всю трагичность их положения и ту ужасную гонку, которую придется выдержать, чтобы благополучно добраться до Хартума и доставить секретное послание Китайцу Гордону.

Осман Аталан шел в огромной толпе правоверных к большой мечети Омдурмана. Над его головой развевался личный флаг, подаренный самим Махди. Он был украшен словами из Корана, а несли его два аггагира. Люди вокруг стучали в огромные военные барабаны и громко возносили хвалу Аллаху, Махди и его халифу. Жара давила на толпу, обволакивала с ног до головы, напитанная плотной пеленой пыли, поднимавшейся в раскаленный воздух от множества ног. По мере приближения к мечети возбуждение нарастало, поскольку все знали, что сегодня хвалу Аллаху и его пророку вознесет сам Махди – светоч ислама. Ансары начали традиционный танец. Когда-то их называли просто дервишами, но Махди запретил это название, считая его унизительным.

– Благословенный пророк разговаривал со мной несколько раз и строго-настрого предупредил, что если кто-нибудь назовет моих последователей дервишами, то будет семь раз бит колючими прутьями и разжалован. Неужели я не дал гордое название и обещание рая моим самым преданным и храбрым воинам, одержавшим триумфальную победу на поле битвы под Эль-Обейдом? Разве я не приказал называть их ансарами – моими верными помощниками и последователями? Пусть они будут известны как ансары и да прославят в веках это гордое имя.

Ансары исполняли свой ритуальный танец на палящем солнце, кружась, как пыльные дьяволы, все быстрее и быстрее, и порой казалось, что их босые ноги не касаются земли. А сомкнувшиеся вокруг тесные ряды фанатичных поклонников громко визжали и выкрикивали все девяносто девять имен Аллаха: «аль-Хаким – Мудрый, аль-Маджид – Славный, аль-Хакк – Истинный…» Один за другим танцующие ансары входили в состояние священного транса, падали на землю, бились в судорогах, закатывали глаза и натужно хрипели перекошенными ртами.

Осман вошел в ворота мечети, представлявшей собой большое открытое пространство, отгороженное от остального мира стеной из глинобитного кирпича высотой не менее двадцати футов. Площадь мечети превышала восемьсот шагов в одну сторону, и всю эту громадную территорию заполняли стоявшие на коленях верующие, облаченные в традиционную джиббу. А в самом дальнем конце мечети оставалось небольшое свободное пространство, огражденное от людей плотным кольцом ансаров в черных одеждах – личных палачей Махди.

Осман медленно прошествовал к этому почетному месту сквозь густую толпу правоверных, которые услужливо расступались, давая ему дорогу, и награждали молитвами, как самого важного из всех великих эмиров. В первом ряду верующих его аггагиры расстелили на земле молитвенный коврик из прекрасно обработанной шерсти, а рядом положили шесть больших бивней слонов, добытых во время охоты в долине Атбара. Осман не спеша опустился на коврик и повернулся к узкой двери в стене, ведущей в личные покои Махди.

Постепенно дикий галдеж верующих перешел в тихий ропот, сменившийся гулкой тишиной, за которой последовали торжественные звуки омбейи, и через открывшуюся дверь в стене на площадь вышла небольшая процессия. Во главе ее величественно шествовали три халифа. Предварив таким образом свое появление, Махди всецело следовал древнему обычаю, установленному еще первым пророком Мухаммедом.

Правда, здесь должен был быть еще и четвертый халиф – аль-Сенусси, правитель Киренаики, но тот отказался признать святость Махди. Некоторое время назад он послал своего эмиссара в Судан, чтобы тот навел справки о человеке, которого все называют Махди. Посланник прибыл на место в самый разгар резни в Эль-Обейде. Он с ужасом наблюдал, как ансары казнили людей, подвергая их чудовищным пыткам, как кромсали маленьких детей и насиловали женщин. Посланник так и не решился навестить Махди, а просто сбежал оттуда и, благополучно добравшись домой, сообщил халифу о зверствах, которые видел своими глазами.

– Это чудовище не может быть истинным Махди, – заключил аль-Сенусси. – Я не хочу иметь с ним ничего общего.

Таким образом, в распоряжении Махди оказались лишь три халифа, первым из которых был, разумеется, Абдуллахи. По сравнению с ним двое других являлись полным ничтожеством. Абдуллахи повел их к молитвенным коврикам, расстеленным на небольшом возвышении. После того как они заняли свои места, наступила еще одна томительная пауза. Служитель мечети крикнул в очередной раз, и на площадь вышел главный оруженосец Махди, несший в руках символ могущественной власти своего хозяина – длинный меч, сверкающий на солнце. Его золотая рукоятка, украшенная многочисленными бриллиантовыми звездами и полумесяцами, завершалась золотым двуглавым орлом Священной Римской империи, под которым виднелась выгравированная надпись «Vivat Carolus»^[10]. Эта вовсе не исламская реликвия, принадлежавшая христианским крестоносцам и являвшаяся фамильным достоянием одного из европейских монархов, через несколько столетий каким-то образом оказалась в руках Махди. А за оруженосцем на площадь вышел и сам пророк Аллаха собственной персоной.

Махди был в белоснежной джиббе, искусно украшенной замысловатым золотым шитьем. Голову венчал золотой шлем с цепочкой драгоценных камней, которая могла принадлежать одному из военачальников легендарного Саладина. Он величественно ступал по дорожке между склонившимися перед ним правоверными, и многие шейхи, эмиры, муллы и воины припадали к земле и пытались подползти поближе к своему кумиру и поцеловать его ноги, оставляя перед ним священные дары. Постепенно возле пророка вырастала гора золотых украшений, драгоценных камней, бесценного жемчуга и искусных изделий из серебра. Махди подносили рулоны шелка и дорогой парчи, украшенной золотым шитьем. Он отвечал ангельской улыбкой и прикасался рукой к склоненным головам, благодарно принимая каждый подарок. А пока преданные ансары следовали за ним по пятам и собирали подношения, он читал молитву и благословлял дарителей.

– Аллах беседовал со мной много раз и постоянно напоминал, что вы не должны носить дорогую одежду и драгоценные украшения, поскольку они отвлекают вас от истинной веры и порождают гордыню. Надевайте традиционную джиббу, которая подчеркивает вашу любовь к пророку и Махди. Вы поступаете мудро, отдавая мне на хранение свои побрякушки и погремушки.

Многие верующие не слышали этих слов, поэтому стоящие на коленях в первых рядах громко повторяли их, передавая откровения Махди, и воздавали хвалу Богу за то, что им выпала большая честь приобщиться к мудрости пророка.

А правоверные тем времен сыпали под ноги Махди золотые и серебряные монеты, сверкающие на солнце талеры Марии Терезии, золотые мухуры^[11] и английские соверены.

Осман Аталан пополз вперед, таща за собой самый большой бивень, а его слуги волокли остальные. Махди улыбнулся Осману и даже остановился, чтобы обнять его.

Позади послышался удивленный шепот, вызванный таким знаком внимания со стороны божественного пророка.

– Ты знаешь, что эти богатства не обеспечат тебе достойного места в раю, – глубокомысленно заявил Махди. – Если кто-то укрывает дома сокровища и не приносит их мне по доброй воле и без принуждения, Аллах сожжет его священным огнем, а земля поглотит бренное тело. Слушайте мои слова и повинуйтесь им. Верните мне все то, что припрятали для себя. Пророк, да благословенно имя его, неоднократно говорил мне, что любой человек, который пытается скрыть от меня все, что портит его душу и мысли, будет безжалостно уничтожен. Покоритесь благословенным словам пророка.

Верующие снова закричали от радости, что услышали слова Господа, его пророка и божественного Махди, и заспешили в первые ряды, чтобы вручить последнему свои драгоценные подношения.

Закончив обход мечети, Махди вернулся на самое почетное место и уселся на свой шелковый молитвенный коврик. Один за другим к нему подходили халифы, опускались на колени и подносили свои дары. Первый из них хлопнул в ладоши, и его слуги ввели на площадь резвого жеребца черной масти, сиявшего на солнце как тщательно отполированный обсидиан. Его седло было вырезано из эбонита, а уздечки и поводья сделаны из золотых ремней, украшенных перьями марабу и орлов.

Второй халиф преподнес пророку королевский ангареб – широкую кровать с пышными подушками и покрывалами, каркас которой был искусно вырезан из слоновой кости и инкрустирован золотом.

Абдуллахи лучше других знал своего хозяина и преподнес божественному Махди женщину, но не совсем обычную. Он сам ввел ее на территорию мечети и подвел к хозяину. Она была покрыта арабской накидкой с ног до головы, но даже это просторное одеяние не могло скрыть прекрасные формы, делающие ее похожей на юную газель, а босые ноги поражали изяществом и красотой. Халиф подвел женщину к Махди и открыл переднюю часть накидки, так чтобы скрыть ее от глаз посторонних.

Она была совершенно голой. Махди подался вперед и придирчиво осмотрел это прекрасное дитя эфиопского племени оромо. В свои четырнадцать лет она имела черные как смоль глаза, нежную, словно масло, кожу и двигалась грациозно, будто только что проснувшаяся самка оленя. Ее груди были упругими, по-детски миниатюрными, но при этом созревшими, как налитый соком финик. На самой интимной части ее шоколадного тела не осталось ни единого волоска, и розовые края внутренних губ стыдливо выпирали, будоража воображение, – еще одно свидетельство ее нежного и непорочного возраста. Махди сладострастно ухмыльнулся, а она скромно потупила взор и захихикала, застенчиво прикрывая пухлые губы ладонью.

Халиф Абдуллахи опустил накидку, а Махди удовлетворенно кивнул:

– Отведи ее в мои покои. – Он встал, торжественно распростер руки и снова обратился к верующим: – Пророк много раз говорил мне, что мои ансары – избранные и благословенные люди. А еще он строго-настрого запретил вам курить и жевать табак. И ни в коем случае не употреблять алкоголь. Кроме того, правоверным непозволительно играть на музыкальных инструментах за исключением барабанов и омбейи. Вы не должны танцевать, если, конечно, это не танец во славу Аллаха, не смеете допускать супружескую измену, вступать во внебрачные половые отношения и воровать. И пусть вам будет наглядным уроком незавидная участь тех, кто нарушает мои законы.

Махди хлопнул в ладоши, и через заднюю дверь его покоев личные палачи вывели пожилого человека. Он был босым, изможденное тело прикрывала лишь грязная накидка, редкие седые волосы слиплись от пота и грязи. Он выглядел несчастным и совершенно беспомощным, а его шею охватывала петля. Когда старик остановился у первых рядов верующих, один из палачей сильным ударом поверг его на землю, к ногам еще четверых палачей с длинными плетями в руках.

– Этого человека застали за курением табака. Теперь его ждет наказание в виде ста ударов плетью.

– Во имя Аллаха и победоносного Махди, – простонал обвиняемый хриплым голосом, пока палачи готовились к исполнению наказания.

Первый удар был настолько сильным, что на спине несчастного появилась багровая полоса, а после второго брызнула кровь. Жертва громко визжала и билась, а верующие поддерживали его глухими стонами. С последним ударом он уже не мог шевелиться и пластом лежал на окровавленной земле. Палачи оттащили бездыханное тело в ту самую дверь, откуда недавно вывели, оставляя позади темный кровавый след.

Вторую жертву привели в мечеть на веревке, и Махди презрительно усмехнулся:

– Этот человек украл весло в хижине своего соседа. По заветам пророка, ему нужно отрубить руку и ногу.

В тот же миг один из палачей взмахнул саблей и отсек несчастному ногу на уровне лодыжки. Тот рухнул на землю и простер руки к Махди с мольбой о пощаде. Палач наступил на его правую кисть и уверенным движение отсек ее. После этого культи погрузили в чан с кипящей водой, подняли с земли окровавленные обрубки, привязали их веревкой к шее преступника и потащили его обратно в боковую дверь.

– Хвала справедливости и милосердию Махди! – завопили правоверные. – Аллах велик, и нет Бога, кроме Аллаха!