Под заинтересованным взглядом Гаттри я нацепил маску, перчатки, прихватил небольшую устричную сеть, тяжелую монтировку и прыгнул за борт. Под нами было сорок футов воды, и приятно было узнать, что мне по-прежнему хватает дыхалки, чтобы опуститься на дно и наломать полную сетку здоровенных двустворчатых моллюсков за один нырок. Почистив их на передней палубе, я припомнил наставления Чабби, выбросил пустые раковины за борт, старательно протер доски шваброй и отнес полное ведро свежего мясца на камбуз, где моллюски отправились в кастрюлю, а компанию им составили вино, чеснок, соль, пригоршня молотого черного перца и щепотка красного. Накрыв кастрюлю крышкой, я поставил ее на слабый огонь и вернулся на палубу.
Гаттри по-прежнему сидел в рыбацком кресле.
– Что такое, начальник? Заскучал без девочки? – заботливо спросил я. – Оно и понятно, лупцевать тут некого.
Он задумчиво прищурился, пытаясь сообразить, откуда мне известно о вчерашнем.
– Длинный у тебя язык, Брюс. Когда-нибудь подрежут.
Убивая время, мы то и дело обменивались подобными любезностями, но старались не повышать градус беседы. Наконец, когда на берегу появились две подвижные и голосистые фигурки, я снялся с якоря и поплыл их забирать.
Едва взобравшись на борт, они крикнули Гаттри и ушли на переднюю палубу, где устроили очередной сеанс групповой терапии. Все сильно волновались, но Джимми – сильнее остальных: жестикулировал, показывал на проток, говорил тихо, но жарко и убедительно. В кои-то веки все трое пришли к согласию, но к тому времени, как они договорили, нам оставался один лишь час солнечного света. Мейтерсон настаивал, чтобы мы и вечером продолжили наши изыскания, но я ответил решительным отказом: не было никакого желания ерзать тут по темноте, да еще во время отлива.
Твердой рукой я отвел «Танцующую» к безопасной бухте по другую сторону пролива, и к тому времени, как солнце ушло за пылающий горизонт, моя красавица уже мирно стояла на двух тяжелых якорях, а я сидел на мостике, наслаждаясь последними мгновениями дня и первым вечерним скотчем. Из каюты у меня под ногами доносился беспрестанный ропот: кто-то высказывал предположения, а потом вся троица их обсуждала. Я не обращал на них внимания, даже к вентилятору не стал подсаживаться, но потом в ушах у меня зазвенели первые москиты-разведчики, я спустился вниз, и в каюте тут же иссякли темы для разговоров.
Опрокинув второй стаканчик, я подал рагу из моллюсков с печеным ямсом и ананасовым салатом, и все молча сосредоточились на еде.
– Вот это да! – наконец выдохнул Джимми. – Даже сестра так не умеет.
Я ответил ему усмешкой. Наш юный Джеймс оказался гурманом. Что греха таить, в кулинарии я силен и очень этим горжусь.
Проснулся я за полночь и вышел проверить якоря. Они держались как влитые, и я остался на палубе полюбоваться луной.
На «Танцующую» снизошла великая ночная тишь, разве что перешептывалась с бортом легкая зыбь, а вдали погромыхивал прибой: громадные валы, накатывая с океана, разбивались о коралловые выступы Артиллерийского рифа на гром и белые брызги. Меткое название: от глухих ударов, в точности похожих на размеренные орудийные залпы, содрогался весь организм.
Луна омывала пролив мерцающим серебром, подсвечивая лысые макушки Дедов, и те сияли, как слоновая кость, а между ними вздымались из лагунных вод ночные туманы и корчились, словно души обреченных на вечные муки.
Вдруг я уловил за спиной шорох и развернулся. Гаттри подошел беззвучно, как скрадывающий добычу леопард. На нем не было ничего, кроме тесных коротких трусов, тело поджарое, мускулистое и совершенно белое в лунном свете. В опущенной руке у правого бедра он держал свой «сорок пятый», большой и черный. Пару секунд мы смотрели друг на друга, а потом я расслабился.
– Знаешь что, любовь моя? Пора бы тебе успокоиться. Пойми, ты совсем не в моем вкусе, – объяснил ему я, но из-за адреналина в крови голос прозвучал жестковато.
– Когда придет время тебе засадить, Флетчер, я вот что тебе засажу, – усмехнулся он и показал мне пистолет. – Засажу до упора, сынок.
Позавтракали до восхода. Я забрал на мостик кружку кофе и повел «Танцующую» по лагуне к открытому морю. Мейтерсон сидел в каюте, Гаттри лениво развалился в рыбацком кресле, а Джимми стоял рядом, втолковывая мне задачу на сегодняшний день, он был напряжен и, казалось, подрагивал от волнения, словно молодой подружейный пес, учуявший дичь.
– Можно прицельный компас? – попросил он. – Замерю позицию по верхушкам Дедов, а там скажу, что делать дальше.
– Лучше дай мне исходные данные, Джим, а я проложу курс и доставлю вас на место, – предложил я.
– Нет, кэп, давайте сделаем, как я говорю, – грубовато ответил он, и я вспыхнул, не сумев скрыть раздражения:
– Ладно, будь по-твоему. Как погляжу, ты в скаутах до орла дослужился.
Он покраснел, отошел к левому борту и стал рассматривать холмы через визир компаса. Минут десять спустя опять подал голос:
– Можно на пару румбов левее, кэп?
– Запросто, – усмехнулся я, – но тогда налетим на оконечность Артиллерийского рифа и распорем катеру брюхо.
Следующую пару часов мы ощупью пробирались по лабиринту рифов, а потом я вывел «Танцующую» из лагуны в открытое море и развернул так, чтобы подойти к Артиллерийскому с востока.
Мы как будто играли в «холодно-горячо»: Джимми оперировал фразами «теплее», «горячо» и «опять мороз», хотя всего-то и надо было, что сообщить мне два заветных числа – широту и долготу, – после чего я отвел бы «Танцующую» именно в то место, куда он так стремился.
С востока к земле величавой процессией шествовали волны, почуяв отлогое дно, они вырастали, набирались сил, и по мере приближения к внешнему краю рифа «Танцующую» все сильнее бросало из стороны в сторону.
Там, где волна сталкивалась с преградой, гордыня ее сменялась внезапным приступом ярости. Вскипая, вздымаясь исполинскими фонтанами, неукротимый вал обрушивался на коралловый барьер, взрывался, словно пушечный снаряд, и тут же катил обратно в океан, низвергаясь по зловещим черным клыкам и оставляя на них сливочно-белую пену, а навстречу ему, вздыбив громадный гладкий хребет, шла в атаку новая волна.
Следуя указаниям Джимми, я неуклонно продвигался к югу, понемногу сближаясь с рифом, и понимал, что мы уже почти на месте. Парень то и дело щурил глаз, поглядывая сквозь визир компаса то на одного Деда, то на другого.
– Тем же курсом, но помедленнее, кэп! – крикнул он. – Сбросьте скорость, и пускай катер ползет прямо.
Я глянул вперед, на несколько секунд отвлекшись от щетинистых кораллов, и увидел, как накатывает и разбивается следующий вал – по всей линии рифа, за исключением узенькой бреши в пяти сотнях ярдов от нас. Там волна, не теряя прежней формы, устремилась к земле, а справа и слева расплескалась по коралловому барьеру.
Вдруг мне вспомнилась Чаббина похвальба:
«Девятнадцать мне было, когда вытащил своего первого групера из норы в Артиллерийском проломе. Один был, друзья отказались со мной идти, и правильно сделали. Я и сам теперь поумнел, так что больше туда ни ногой».
Артиллерийский пролом, понял я, вот куда мы путь держим, и стал в подробностях вспоминать, что о нем рассказывал Чабби.
«Если идешь с моря за пару часов до прилива, держись по центру прохода, пока не поравняешься со здоровенным шаром старого мозговика по правому борту, – проглядеть его невозможно. Проплывешь как можно ближе, круто заберешь вправо и окажешься в громадной заводи аккурат за линией рифа. Чем ближе ты к ее береговой стороне, дружище, тем лучше…»
Да, теперь мне ясно вспомнилось, как в пабе «Лорд Нельсон» Чабби допился до болтливого настроения и стал хвастать, что он один из немногих, кто бывал в Артиллерийском проломе.
«Никакой якорь там не удержит, стоять только на моторах… Заводь глубокая, дружище, очень глубокая, но групер там крупный, дружище, очень крупный. За день я поднял четыре рыбины, и самая маленькая потянула на триста фунтов. Поднял бы и больше, да время вышло. Из Артиллерийского пролома надобно выходить через час после прилива, не позже – воду оттуда высасывает так, словно весь чертов океан ее цепями тянет. Выходишь так же, как входил, разве что молишься чуть жарче, потому что на борту у тебя тонна рыбы, а воды под килем на десять футов меньше. Есть еще один выход, через лагуну позади рифа, но о нем я вообще говорить не хочу. Разок попробовал, на всю жизнь хватило».
Ну а теперь Джимми уверенно вел нас в самый центр пролома.
– Все, конечная, дальше катер не идет! – крикнул я, открыл дроссельные заслонки и крутанул штурвал, чтобы сперва как следует развернуться, а потом уже дать отпор возмущенному Джимми.
– Черт, мы же почти на месте! – бесновался он. – Могли бы и ближе подойти!
– У тебя там проблемы, сынок? – осведомился Гаттри с кокпита.
– Нет, все нормально! – отозвался Джимми и в бешенстве повернулся ко мне. – Вы, мистер Флетчер, связаны контрактом…
– Дай я тебе кое-что покажу, Джим. – И я отвел его к штурманскому столу.
На адмиралтейской карте пролом имел лаконичное обозначение: «30 фатомов» – ни названия, ни руководства по навигации. Я по-быстрому отметил карандашом координаты двух крайних Дедов, провел два отрезка к пролому, взял транспортир и замерил получившийся угол:
– Сюда нам надо?
Джим смотрел на мои расчеты.
– Сюда, верно? – настаивал я.
– Да, место правильное, – неохотно кивнул он, и я во всех подробностях рассказал ему об Артиллерийском проломе.
– Но нам все равно туда надо, – сказал он, словно не слышал ни слова из моей тирады.
– Никак, – объяснил я. – Лично мне теперь надо только в одно место: в Гранд-Харбор острова Сент-Мэри.
И «Танцующая» незамедлительно легла на вышеупомянутый курс, потому что я поставил крест на нынешней фрахтовке.
Джимми юркнул вниз и через некоторое время вернулся с подкреплением. У Мейтерсона и Гаттри был сердитый и даже возмущенный вид.
– Только слово скажи, я этой скотине руку оторву. И буду бить его, пока не сдохнет. Окровавленным концом его же руки, – со смаком выговорил Майк Гаттри.
– Парень сказал, вы дали задний ход? – уточнил Мейтерсон. – Как-то это нечестно, вы не находите?
Я повторил рассказ об ужасах Артиллерийского пролома, и они мгновенно протрезвели.
– Подведите нас как можно ближе, а остаток пути я проплыву сам, – попросил меня Джимми, но я ответил напрямую Мейтерсону:
– Вы его потеряете, без вариантов. Неужели хотите рискнуть?
Он не ответил, но я и без того понимал, что рисковать он не намерен: Джимми представлял для них слишком большую ценность.
– Дайте хоть попробовать, – настаивал парень, но Мейтерсон раздраженно помотал головой. – Раз уж кэп не хочет идти в пролом, давайте я хотя бы на тобогане вдоль рифа сплаваю, – продолжил Джимми, и я понял, что скрывается под брезентом на передней палубе. – Сделаю пару проходов у кромки, сразу за проломом.
Теперь он почти умолял нас, и Мейтерсон вопросительно глянул на меня. Такие подарки судьба преподносит крайне редко. Я знал, что могу подвести «Танцующую» к рифу на расстояние плевка, но озабоченно нахмурился:
– Чертовски опасная затея… Но если, как водится, договоримся о надбавке за риск…
Деваться Мейтерсону было некуда, и я разул его на двойную таксу – еще пять сотен долларов, причем авансом.
Пока мы решали деловые вопросы, Гаттри помогал Джиму избавить тобоган от обертки и отволочь его в кокпит.
Я убрал стопку банкнот с глаз долой и отправился крепить буксирный канат. Тобоган был прекрасен: идеально сконструированные сани из пластика и нержавейки, вместо полозьев для катания со снежной горки – два тупоконечных стабилизатора, руль и гидрокрылья, а для управления всей этой красотой – короткий джойстик под защитным экраном из оргстекла «Перспекс».
В носу кольцо для троса, с помощью которого я потащу тобоган в кильватере «Танцующей», в то время как Джимми ляжет на живот за прозрачным защитным экраном и будет дышать сжатым воздухом из двух баллонов, встроенных в шасси. На приборной панели имелись циферблаты глубины и давления, таймер и компас. С помощью джойстика Джимми сможет задавать глубину погружения и отклоняться влево или вправо от кормы катера.
– Симпатичная штуковина, – заметил я, а Джимми покраснел и радостно сообщил:
– Сам сделал. Спасибо, кэп.
Потом стал натягивать толстый неопреновый гидрокостюм, а пока голова его скрывалась под черными складками, я наклонился рассмотреть табличку, приклепанную к шасси тобогана, и хорошенько запомнил надпись:
Производитель: «Подводный мир Норта»
Павильон-Аркейд, 5
БРАЙТОН, САССЕКС
Я выпрямился, и в тот же миг в прорези капюшона появилось лицо Джимми:
– Пять узлов – в самый раз для буксировки, кэп. Если будете держаться в сотне ярдов от рифа, я смогу идти вдоль самой кромки.
– Договорились, Джим.
– Если выброшу желтый буек, не обращайте внимания – это значит, я что-то нашел. Позже вернемся к этому месту. Но если увидите красный, у меня неприятности: снимайте меня с рифа и тащите к борту.
Я кивнул и предупредил:
– У тебя три часа. Потом начнется отлив, из пролома хлынет вода, и надо будет отойти от кораллов.
– Трех часов должно хватить, – согласился он.
Мы с Гаттри спустили тобоган на воду, и он закачался на волнах. Следом спустился Джимми, устроился за экраном, проверил управление, поправил маску. Потом, закусив мундштук дыхательного аппарата, громко задышал сжатым воздухом и показал мне два оттопыренных больших пальца.
Я тут же вскарабкался на мостик и открыл дроссельные заслонки. «Танцующая» набрала скорость, тобоган остался за кормой, а Гаттри принялся стравливать толстый нейлоновый трос. Сто пятьдесят ярдов нейлона нырнули за борт, после чего тобоган дернулся и пошел следом за нами.
Джимми помахал рукой, и я раскочегарил «Танцующую» до стабильных пяти узлов. Описал широкий круг и пошел на сближение с рифом, принимая волну в борт, из-за чего на катере началась жуткая болтанка.
Джимми снова помахал мне и сдвинул управляющий джойстик вперед. Стабилизаторы вспенили воду, тобоган опустил нос и ушел вниз. Угол наклона нейлонового каната стремительно менялся, наглядно демонстрируя глубину погружения, а потом Джимми свернул в сторону рифа.
Из-за натяжения канат дрожал, словно вонзившаяся в мишень стрела. Из-под волокон били фонтанчики воды.
Неторопливо двигаясь вдоль рифа, мы приближались к пролому. Я с почтением поглядывал на коралловую полосу, избегал резких движений и воображал, как глубоко внизу Джимми беззвучно парит над самым дном, держась поближе к высокой подводной стене. Должно быть, волнующий аттракцион. Я завидовал нашему пловцу и решил сам прокатиться на тобогане, если представится такая возможность.
Мы оказались напротив пролома, миновали его, и я тут же услыхал возглас Гаттри. Бросил быстрый взгляд за корму и увидел прыгающий на волнах здоровенный желтый шар.
– Он что-то нашел! – снова крикнул Гаттри.
Джимми оставил на дне полый линь со свинцовым грузилом, а сифонный газовый баллончик автоматически наполнил буек углекислотой, и теперь нужное место было отмечено желтым маркером.
Я не торопясь двигался вдоль рифа. Спустя четверть мили угол троса выровнялся, и тобоган выскочил на поверхность в сопровождении шквала воды.
Я отошел на безопасную дистанцию от коралловой преграды, а потом спустился, чтобы помочь Гаттри подтянуть подводные сани к борту.
Джимми вскарабкался в кокпит. Когда он сорвал маску, губы его подрагивали, а серые глаза горели огнем. Схватив Мейтерсона за руку, Джим увел его в каюту, забрызгав морской водой всю палубу, в которой Чабби души не чаял.
Мы с Гаттри свернули трос и затащили тобоган на борт. Я вернулся на мостик и, включив самый малый ход, повернул «Танцующую» ко входу в Артиллерийский пролом.
На подходе к рифу на мостик поднялись Джим с Мейтерсоном. Видно было, что Мейтерсон заразился Джимминым волнением.
– Малой хочет кое-что поднять.
Я прекрасно понимал, что вопросы о природе находки останутся без ответа, и вместо этого осведомился:
– Какого размера?
Взглянул на наручный хронометр. Через полтора часа начнется отлив, и в пролом хлынет вода.
– Скромного, – заверил меня Джимми. – Весом фунтов пятьдесят, это максимум.
– Уверен, Джеймс? Не больше? – Ясно, что в пылу энтузиазма он мог недооценить масштабы своей находки.
– Клянусь.
– Думаешь подцепить к нему поплавок?
– Да, подниму на поплавке, а потом отбуксируем от рифа.
Я повернул «Танцующую» к желтому шару, весело прыгавшему над грозной коралловой челюстью пролома. Крикнул в кокпит, что все, ближе нельзя. Джимми махнул мне – мол, слышу, – по-утиному доковылял до кормы и внес коррективы в комплект снаряжения: захватил пару поплавков с чехлом от тобогана и вооружился мотком нейлонового троса.
Потом глянул на желтый буек сквозь визир компаса на запястье, еще раз поднял глаза на мостик и, кивнув мне, спиной вперед перевалился за корму и скрылся под водой.
Поверхность усыпало пузырьками от его равномерного дыхания. Пузырьки направились к рифу, а Гаттри принялся стравливать страховочный трос.
Я удерживал «Танцующую» на месте, в сотне ярдов от южной оконечности пролома, время от времени чуть сдвигая катер то вперед, то назад.
Наконец, Джиммины пузырьки сблизились с буйком и зависли рядом с желтым маркером. Начались работы. Я представил, как Джим возится с нейлоновым тросиком, привязывая к своей находке спасательный поплавок – пустой, но все равно объемистый, – а подводные возмущения у пролома мешают ему, как только могут. Закрепив тросы, Джимми начнет надувать поплавки сжатым воздухом из баллонов акваланга.
Если он не ошибся с размерами, потребуется совсем немного воздуха, чтобы приподнять загадочный предмет, а как только он разъединится с морским дном, мы отбуксируем его в более безопасное место, а там поднимем на борт.
Минут сорок я усмирял «Танцующую», призывая ее оставаться на месте. Наконец за кормой вздулись два блестящих зеленых холма: Джимми поднял свой трофей.
Рядом с поплавками незамедлительно показалось его лицо, обрамленное капюшоном гидрокостюма. Джимми высоко вскинул руку, давая сигнал к началу буксировки.
– Готов? – крикнул я стоявшему в кокпите Гаттри.
– Готов!
Он уже закрепил трос, и я повел «Танцующую» прочь от рифа, тихонько и аккуратно, чтобы не перевернуть поплавки вверх тормашками, отчего из них вышел бы весь воздух и приз Джима снова канул бы в океанскую пучину.
В пяти сотнях ярдов от рифа я поставил «Танцующую» на нейтраль и хотел спуститься, чтобы выудить из воды пловца с его тучными зелеными поплавками, но, как только ступил на лесенку, Мейтерсон рыкнул:
– На место!
Пожав плечами, я вернулся к штурвалу. «Ну их всех к черту», – подумал я и закурил чируту… Но весь иззуделся от любопытства, пока они волокли поплавки вдоль борта к носу катера и помогали Джимми взобраться на борт. Он сбросил с плеч на палубу тяжелые баллоны со сжатым воздухом, сдвинул маску на лоб, и до меня, облокотившегося на поручни мостика, четко и ясно донесся звонкий и надломленный от волнения голос:
– Джекпот! Там…
– Тихо! – осадил его Мейтерсон. Джеймс осекся, и все трое задрали головы к мостику.
– Считайте, что меня тут нет, парни, – усмехнулся я и весело помахал им чирутой.
Они отвернулись, встали голова к голове и начали совещаться. Джимми что-то зашептал, а Гаттри громко сказал: «Господи Исусе!» – и хлопнул Мейтерсона по спине, а потом все бросились к релингу и стали извлекать из воды поплавки с грузом, при этом громко смеясь и издавая радостные возгласы. Получалось у них не очень ловко, «Танцующую» заболтало, а я подался вперед, чувствуя, как любопытство проедает дырку у меня в животе, – но едва не разругался от досады и огорчения, увидев, что предусмотрительный Джимми завернул свой трофей в чехол от тобогана и на борт подняли мокрый и неопрятный брезентовый узел, обвитый нейлоновым тросом.
Судя по тому, как с ним обращались, я пришел к выводу, что сверток тяжелый. Но не громоздкий, размером с небольшой чемодан.
Положив предмет на палубу, все выстроились вокруг него с довольными лицами, и Мейтерсон с улыбкой окликнул меня:
– Ладно, Флетчер, идите смотреть.
О проекте
О подписке