III. Калабарская гипотеза

Мне нравится железная дорога и, бывая в Южной Африке, я по возможности путешествую поездом, смакуя на открытой платформе ароматы тропиков, взбиваемые летящим составом в неповторимый коктейль. В сравнении со караванами Латинской Америки, неторопливо «скрипящими» по земле и пропахшими вонью от пота и мокрой шерсти живых тварей, вперемежку с дюжиной цветочных ароматов, наши поезда удручающе стерильны, и воздух в них тяжёлый, словно им уже кто-то дышал. Как бы то ни было, ритмичный стук колёс всегда располагает к созерцанию панорамы за окном, насыщая детские фантазии красками и светом.

Однако, покидая Нью-Йорк в этот раз, странным чувством освобождения я был обязан отнюдь не поездам. Озадаченный тем, как много мыслей и чувств пробуждалось в моей душе, я едва узнавал себя в окне купе. «На пограничье смерти» – сказанное Леманом бродило во мне словно призрак, выдёргивая из объятий сна, чтобы в одиночестве в пустом вагоне я отсчитывал час за часом мерным шарканьем шагов проводника.

Клайн и Леман. Оценивая их доводы и пытаясь найти спрятанный ключ к разгадке, я неизменно возвращался к голым фактам, о которых рассказали они же. Сами по себе эти факты говорили немного, но их было достаточно, чтобы отправиться в путь, кроме того, они стали благодатной почвой для моих собственных догадок.

Распылённая на пороге дома отрава предположительно проникает в организм сквозь подошвы босых ног. Если это так, то основные составляющие яда должны проникать сквозь кожу. Раз зомби описывали как «бродяг», значит, препарат приводит в состояние длительного психоза, а начальная его доза способна повергнуть жертву в неотличимое от смерти оцепенение.

Если это вещество органического происхождения, стало быть, её источником должно быть животное или растение, встречающееся на Гаити. Из чего бы оно ни было добыто, вещество это чрезвычайно сильнодействующее.

Не имея обширных знаний о токсинах животного мира, я перебирал в памяти ядовитые и психоактивные растения, знакомые мне благодаря шестилетнему сотрудничеству с Ботаническим музеем. Я вспоминал виды, способные убить, способные лишить рассудка. Только один из них отвечал критериям яда зомби. Это было единственное растение, чей сок я так и не решился отведать за долгий период моих исследований и странствий. Настолько опасный галлюциноген, что его не ни разу не пробовал даже бесстрашный экспериментатор Шултс.

То было излюбленное растение всех отравителей и колдунов на земле. Имя его – дурман (datura), «священный цветок Полярной Звезды».

Осколки моих утомлённых мыслей унеслись в далёкую ночь на вершине перуанских Анд, холодную и прозрачную как стекло. Бурая и пыльная тропа, петляя среди пышно цветущих агав, вела на веранду, с трёх сторон окружённую глинобитными стенами деревенского дома. Под одной из них сидел человек, которому нездоровилось, отстранённый и погружённый в себя. В прошлом сезоне рыба ловилась на славу, пока течением не принесло тёплые тропические воды, истребившие всю морскую фауну на южном побережье. И, словно по непреложному закону природы, личную жизнь этого мужчины постигла такая же участь – ребёнок заболел, жена сбежала с любовником. В результате этих событий несчастный пропал из деревни, чтобы месяц спустя появиться в ней нагим безумцем, краше в гроб кладут.

Две недели потратил местный шаман-курандеро^[23] на тщетные поиски источника всех этих бед. Оценив уже намётанным на материи вышнего мира глазом состояние своего земляка, он разложил на алтаре могущественные предметы, наделённые сакральной силой – окаменелые кристаллы, зубы ягуара, панцирь моллюска, именуемого Гребень Венеры, китовую кость и упрямо тянущие свои головы вверх из земли с незапамятных времён уакас^[24], обречённые стать урожаем для мечей конкистадоров. Во время ночных ритуалов на пару с пациентом они вдыхали отвар алкоголя и табака, поднося раковину гребешка так, чтобы испарения попадали в обе ноздри. Призывая имена Атауальпы^[25] и всех древних правителей Перу, они опьянялись соком ачумы – священного кактуса четырёх ветров. Сын шамана возил безумца на муле в горы, где расположены озёра Уарингас^[26] – источник духовной силы. Всё напрасно. Знамения были слабы и невнятны, не помогло даже омовение в целебных водах. Напасть упорно не хотела отпускать свою жертву.

Шаману-целителю оставалось лишь одно – сразиться с нею один на один, отыскав причину в ином мире, где обычным людям бывать небезопасно. Пациент сидел на прежнем месте, когда шаман улизнул из дома, накинув широкое пончо и такую же шляпу, из-под которой выглядывал только его подбородок, напоминавший носок старого сапога.

Теперь шаман прибегнет к видениям иного рода – путаным и сбивчивым, отталкивающим, ведущим неведомо куда. И будет работать с ними не как опытный знаток, способный управлять своим духовным миром, разгадывая его, а скорее, как проситель-соглядатай, едва заглянувший в открытый ему колдовской травой безумный мир.

Перспектива того, что он утратит и контроль над самим собой и память, потеряет чувство времени и пространства, была пугающей. Но у шамана не было выбора, и он приступил к тому, что ему предстоит осуществить, с решимостью смертельно больного человека.

Он уединился в каменной избушке, заперев ветхую дверь. Его резкие жесты, мелькавшие через трещины двери, казались молниеносными вспышками света из-под земли, устремлённого ввысь. Сквозь трещины мне было видно, как его призрачная фигурка движется, «нарезая» круги всё уже, как делают собаки, устраиваясь на ночлег. Присев на землю, он снял шляпу, обнажив искажённое и безликое лицо – вздутые сине-чёрные губы и отвислый нос, болтавшийся на уровне рта. Кожа на скулах осунулась, глаз во мраке не было видно. Он сидел молча, бессознательно принимая услуги своего помощника, который заботливо соорудил постель, поставил большое корыто воды и эмалированную чашу с чем-то чёрным. Проделав это, служка шамана скромно устроился возле двери, поманив меня сесть рядом. Мы оба замерли, вглядываясь в темноту. Лёгкий ветерок шевелил жестяную кровлю, заглушая наше дыхание.

Схватив обеими руками эмалированный сосуд грубым жестом сельского батюшки, курандеро, поклонившись четырём углам хижины, приступил к поглощению его содержимого. Пил он подчёркнуто медленно, слегка поморщившись, полностью опустошил посудину. Затем мирно уселся с подчёркнутым спокойствием – пути назад уже не было.

Напиток подействовал быстро. Через полчаса шаман был в тяжёлом ступоре – пустые глаза уставились в одну точку на полу, губы плотно сжаты, а лицо вдруг покраснело и распухло. Вскоре ноздри его зарделись, он начал вращать орбитами глаз, пуская ртом пену, и всё тело охватили жуткие конвульсии. Он всё глубже и глубже проваливался в бездну безумия. Задыхаясь, скрёб землю костлявыми пальцами, точно кошка, тщетно пытаясь не сорваться в пропасть безумия.

Вопли агонии прорезали ночную тьму. Он пытался встать, но снова валился пластом, продолжая колотить пустоту обеими руками. Внезапно он метнулся к корыту с водой, словно охваченный пламенем или умирающий от жажды. Затем его передёрнуло в последний раз, он рухнул и затих.

Так действует симора – кустарник-принадлежность злого орла, ближайший сородич дурмана в растительном мире.

Бледная лавандовая синева зари сквозила сквозь матовое стекло окна вагона, подсвечивая видимость жизни вокруг, пока, наконец, пассажирский поток не вывел меня с Южного вокзала на улицы утреннего Бостона.

Город только начинал просыпаться, а я был слишком возбуждён, чтобы спать. Я попал в Ботанический музей к часу его открытия и застрял в толпе школьников, которых учитель вёл к экспонатам, пока не протиснулся к железной лестнице, ведущей в частную библиотеку на последнем этаже.

В помещении, как обычно, пахло плесенью, значит, экспонаты на месте. Из-за дубового шкафа со старинными фолиантами и оригиналами трудов Карла Линнея я достал несколько нужных книг и, сгорая от нетерпения, приступил к поиску первой зацепки, способной упрочить мои предположения.

Зацепку я обнаружил в видавшем виды каталоге сорокалетней давности с потемневшими от времени страницами. Там было сказано, что на Гаити действительно произрастает дурман. Целых три вида, и все они завезены из Старого Света. Прошерстил перечень распространённых его именований. Одним из видов дурмана значился datura stramonium. Дурман обыкновенный, или вонючий дурман, у гаитян носит имя concombre zombi – огурец зомби! Удовлетворённый находкой, я рухнул в любимое кресло и вскорости заснул.

Снаружи повернули ключ. Со стопкой книг под мышкой вошёл профессор Шултс.

– Ты же обычно спишь у себя в кабинете? – поддел меня он. После обмена любезностями я вкратце поделился предварительными результатами по делу зомби.

Шултс принял моё первоначальное предположение касательно дурмана, и мы провели то утро, совместно сооружая досье.

Действие дурмана при местном воздействии неоспоримо. На севере Мексики колдуны индейского племени яки натирают гениталии, ноги и ступни мазью на основе листьев дурмана, чтобы создать иллюзию полёта. По мнению Шултса, этот метод они заимствовали у испанцев, поскольку среди европейских ведьм было принято натираться беленой, белладонной и мандрагорой, а всё это родственные дурману виды растений^[27]. Их необычное поведение вызвано этими веществами, а отнюдь не контактами с дьяволом.

Особо эффективен способ нанесения этого снадобья на слизистую поверхность вагины, а самым подходящим аппликатором традиционно считается помело. Популярный образ старухи на метле – порождение средневековых суеверий. Будто бы в полночь ведьмы летают на шабаш – непристойное сборище демонов и чародеев. На самом деле, колдуньи путешествовали не в пространстве, а на бескрайних просторах бреда в своём одурманенном мозгу.

Самим названием это растение обязано способностью вызывать оцепенение. Оно происходит от dhatureas – так в древней Индии звали разбойников, применявших дурман для опаивания намеченных жертв^[28].

Живший в шестнадцатом веке португальский путешественник Кристобаль Акоста^[29] был свидетелем того, как индийские проститутки умело используют зёрна дурмана с аналогичной целью, удерживая клиента в бессознательном состоянии дольше, чем тот намеревался провести.

Его коллега Иоганн Альберт Де Мандельсло^[30] тоже наблюдал, как жёны ревнивых мужей, воспылав страстью к диковинным для тамошних мест европейцам, усыпляют супруга дурманом, наставляя ему рога даже в его присутствии, пока тот сидит с раскрытыми глазами, ничего не соображая.

Новый Свет нашёл более жестокое применение препарату ведьм из Старого Света. Индейцы племени чибча – аборигены высокогорной Колумбии, накачивали разновидностью дурмана рабов и жён умершего вождя, прежде чем закопать их живьём вместе с их усопшим господином.