5

Лишь пару секунд она стоит в нерешительности…

Это не Максим. Это не может быть он. Я разговаривала с ним по телефону. Он ждет меня дома. Но вдруг я ошибаюсь?

… прежде чем бросится следом за мальчиком.

Внутри фургона ей перегораживают путь роторный турникет, похожий на те, что ставят в аэропортах или в метро и заваленная рекламными буклетами стойка кассира. С противоположной стороны от вертушки тянется узкий коридор, обшитый голубыми пластиковыми панелями. На стенах – в рамках фотографии животных, инструкция для посетителей и план зоопарка.

За мгновение до того, как в конце коридора хлопает неприметная металлическая дверь, в проеме мелькает тень мальчика.

– Эй, – Катя перекидывает ногу через турникет, надеясь перебраться через него, как какой-нибудь лихой герой блокбастера, но, так и не сумев достать до пола, виснет, вцепившись в верхнюю перекладину. Чертыхаясь и завидуя худенькому мальчику, который наверняка легко пролез в щель между крыльчаткой и ограждением, она видит свое отражение в висящем у стойки кассира зеркале. Зрелище комичное и жалкое.

Надеюсь, тут нет скрытых камер? – думает она. – Не хочется попадать в низкосортные передачи, заполненные закадровым гоготом.

Еще больше раскорячившись и изогнувшись, Екатерина, наконец, перебирается на другую сторону.

Через приоткрытую металлическую дверь, она попадает на огороженную фургонами зоопарка площадь. Составленные друг за другом прицепы образовывают правильный квадрат. Откинутые боковые стенки скрывают колеса и открывают посетителям клетки с толстыми прутьями, за которыми должны находиться животные.

Должны. Но не обязаны.

Сегодня клетки пусты.

Животных тоже эвакуировали? Но как? Прилетел волшебник в красно-белом вертолете и забрал из клеток всех тигров и мартышек? А попугаи полетели сами, будут добираться своим ходом? Глупость какая-то.

В центре площади установлен передвижной ларек, в котором когда-то, когда зоопарк работал и принимал посетителей, продавалось мороженое и сувениры.

Мальчика нигде нет. Она обходит вокруг ларька, надеясь, что он спрятался от нее за противоположной стеной. Дергает дверь, хотя и видит висящий на ней огромный амбарный замок.

– Малыш, – зовет она, оглядываясь. – Просто сними маску, и мы спокойно поговорим.

Не мог же он исчезнуть? – спрашивает она сама себя и тут же и отвечает на этот вопрос. – Мог. Если все это сон или бред. Если он привиделся мне. Как и этот кровавый дождь.

За стеклом ларька на прилавке две заплесневелые булки. Покрытые бурой и серой плесенью они выглядят отвратительно. При одном взгляде на них даже самый голодный человек не сможет не испытать ничего кроме рвотных позывов.

Я просто брежу. Иначе и быть не может.

Она прислоняется к стене ларька и закрывает глаза.

Может, в этот самый момент я нахожусь в шизофреническом отделении? Я привязана ремнями к кровати, и врач вводит очередную дозу транквилизатора в мою исколотую вену. Я ни в чем не могу быть уверенной.

Слезы обжигают веки. Она зажмуривается сильнее, и одинокая ледяная слезинка скатывается по щеке. Катя всхлипывает, вытирая ее рукавом.

Не реви, – приказывает она себе и, размазав по щекам слезы со следами кровавого дождя, вновь открывает глаза.

Прямо перед ней на ближайшей клетке, деревянная пластинка, прикрученная к прутьям кусками медной проволоки. На ней написано всего два слова «Glasiem umbra¹«.

Похоже на латынь. Екатерина привыкла, что на ней пишут либо названия лекарств, либо микробов и злобных паразитов, поэтому подобная надпись на клетке, где, судя по обилию веревок и торчащих из стен сучьев, должна содержаться обезьянка, не вызывает ничего кроме недоумения.

Позже, когда ей вспоминается…

… почему мои воспоминания то, как раздувшиеся трупы, медленно всплывают из глубин, на поверхность сознания, то выскакивают с идиотским смехом, как пружинный чёртик из шкатулки?..

… доставшаяся от родителей книга «История жизни», с реалистичными похожими на фотографии рисунками, недоумение сменяется настороженностью: изображенным в книге доисторическим чудовищам, ученые тоже давали названия на латыни.

Слово umbra более или менее знакомо и похоже на английское umbrella. Но какому же животному могли дать название «… зонтик»? На ум приходят только, грибы и медузы.

Еще – инопланетяне. Картина инопланетных медуз, свисающих с верёвок, спящих на торчащих из стен сучьях и общающихся друг с другом телепатически, вызывает у нее улыбку.

Когда она подходит к следующей клетке и замечает надпись Ego² comprehend улыбка медленно сходит с ее лица.

Третья клетка и новая надпись – Anima³.

Слова кажутся знакомыми.

Эго, Анима – это ведь что-то из психологии? Фрейдизм и прочая хрень? Определенно, я слышала эти термины раньше.

Во время учебы в университете, на третьем курсе их кафедре в расписание поставили дополнительные гуманитарные курсы. Никто не знал, зачем будущим программистам и технарям знания по истории религии или изобразительному искусству. Не знал этого, в том числе и сморщенный старый пень, который в затхлой каморке на первом этаже главного корпуса читал им основы клинической психологии. Лекции всегда проходили уже затемно, поскольку этот пень был каким-то важным профессором, и днем у него на них не было времени. Каждую лекцию он начинал с вопроса:

«Вы можете спросить меня – зачем нам все это надо? Я и сам не знаю. Но поскольку вам поставили в расписание мой курс, я его прочту. Хотя прекрасно понимаю, что по прошествии месяца вы не вспомните ничего, из того, о чем я тут разглагольствовал».

Не менее странная, чем все предыдущие фразы на табличке на прутьях клетки четвертого фургона снова кажется термином из психиатрии – Persona⁴ Nulla. Хотя на первый взгляд она и поддается переводу…

… Пустой человек? Человек пустоты? Может это термины психических болезней? Называют же аутистов – людьми дождя после того старого фильма с Крузом и Хоффманом?

… смысла она несет в себе не больше, чем все остальные.

6

Точно напротив вагончика с металлической дверью, из которого она попала на площадь, в образованном фургонами квадрате есть разрыв. Направляясь к нему, она заглядывает в пустые клетки.

Ни мальчика, ни его следов нигде нет.

Достав из сумочки телефон, и, проигнорировав блеклую и перечеркнутую иконку показывавшую силу сигнала сотовой сети, пытается позвонить Максиму. Но чуда не происходит. После пары коротких гудков звонок обрывается.

Поперек разрыва стоит невысокое переносное ограждение, из тех, которыми огораживают проход на важные мероприятия и демонстрации. Есть надежда, что это препятствие она сможет преодолеть более элегантно и женственно чем турникет на входе. Оно кажется легким настолько, что его могла бы передвинуть даже хрупкая женщина. За разрывом возвышается ломаный колосс дворца спорта, аллея с мокрыми скамейками и разлившаяся Волга, больше похожая на вскрытую наполненную кровью вену, чем на реку.

На следующей клетке после ограждения опять (как и на первых четырех) висит табличка. Подойдя ближе, Екатерина читает написанное неаккуратными мелкими буквами слово. Ожидая вновь увидеть название на латыни, она не сразу понимает написанное. В этот раз надпись на родном русском языке, и это ни название животного, ни загадочный медицинский термин.

На серой в кровавых подтеках пластинке написано…

ВИНОВЕН.

7

Несмотря на рассеянное красноватое свечение солнца, скрытого багряными тучами, внутри клетки, от стены к стене растекается тяжелый венозный полумрак. В центре с потолка свисает огромный раскачивающийся кокон. Сквозь бледную паутину проступают детали одежды, пальцы плотно прижатых к телу рук и кроссовки.

В коконе человек.

Свободные от паутины подбородок и нижняя челюсть в густой щетине. Морщинистый лоб прикрывает бейсболка, развернутая козырьком назад. Руки стянуты и плотно примотаны к телу тонкими, но прочными нитями. Под зажмуренными веками, лихорадочно двигаются зрачки, губы едва заметно шевелятся. Ей кажется, она слышит его шёпот.

– Не меня. Нет. Только не я. Оставь меня.

Обитает ли на земле существо, которое смогло бы сплести подобный кокон? Из темного бездонного океана памяти показываются лишь гигантские пауки-людоеды из фильмов и книг ужасов. Наверняка тело мужчины уже заполнено личинками и маленькие паучки, питаясь его внутренностями, пробираются наружу.

Неожиданно глаза человека распахиваются. Он смотрит сквозь нее как алкоголик, проснувшийся после затяжного запоя.

– Вы живы? Эй!

Взгляд человека проясняется. Он замечает ее.

– Ты?… Слава всемогущему, – мужчина отплевывается от налипшей на губах паутины. – Посмотри, в дверях справа от клетки торчит ключ?

Противоположные углы, заваленные всевозможным хламом – колоннами из стоящих друг на друге коробок, раздутыми мусорными пакетами, – скрадывали тяжелые тени. Только сейчас она обращает внимание на тихий шорох, раздающийся из-за них.

Что это? Мыши? Или…

… воображение услужливо нарисовало прячущейся в темном углу выводок огромных мохнатых пауков…

… крысы?

– Ключ? – не унимается человек. – Видишь ключ?

– Нет, – она дергает ручку. Неприметная среди нарисованных джунглей дверь не сдвинулась даже на миллиметр.

– Посмотри. Может он валяется где-то поблизости?

Трава под ногами вытоптана. На жирной, раскисшей под дождем, земле подсыхают следы рифленых подошв. Чуть в стороне, у чахлого куста, сереет вдавленная в грязь обертка от мороженого.

– Не вижу.

– Значит, он уволок его с собой, – кокон закачался, человек силился выбраться. – Прошу, найди его. Он где-то рядом. Я уверен. Найди и попроси открыть дверь. Скажи ему, что ты жива!

Слышится тихий треск похожий на звук рвущейся бумаги. Одна рука мужчины на свободе, и он остервенело раздирает паутину. Широкие лопухи падают на грубый деревянный пол.

– О чем вы?..

… Что? Она должна найти ключ и попросить его открыть дверь? И как ей следует ей сделать? Детсадовской кричалкой? Ключик, ключик золотой, в сказку дверку мне открой! Там сердитый дядька ждет, топором меня убьет?..

– … Кому и что я должна сказать?

– Ему! Кому же еще?! – он смог отлепить от тела вторую руку и с отвращением сдирает паутину с головы. – Скажи, что теперь винить меня не в чем.

Показалась серая бейсболка и воротник рубашки в крупную клетку. Испуганные блестящие глаза, щетина. Она понимает, что видела его раньше.

– Я не заслужил всего этого, – мужчина достает из кармана рубашки мятую пачку «балканской звезды» и вынимает из нее дешёвую китайскую зажигалку. – Конечно, я не снимаю с себя ответственности совсем.

Чиркает кремень, вспыхивает маленький огонек, и остатки паутины, скручиваясь, падают к его ногам.

– Мне надо было смотреть по сторонам, снизить скорость, но, черт побери, ты ведь жива, на тебе вообще ни царапины. Значит, все обошлось. Все просто замечательно. Разве нет?

Катя узнала его.

– Вы…

… На нее вновь надвигается радиаторная решетка, над которой, через покрытое грязными разводами стекло, видно удивленное лицо небритого водителя «Скании». Бейсболка сдвинута козырьком назад, из уголка рта торчит на половину выкуренная сигарета, глаза широко раскрыты …

– … водитель. Управляли фургоном, который чуть не сбил Максима.

– Тихо… – шофер прикладывает к губам палец. – Слышишь?

Из темного угла за коробками и мешками опять раздается шуршание.

– Что это? – спрашивает она полушёпотом. – Там кто-то есть?

– Это либо крылья, либо лапы по полу скребут. Я понятие не имею что это. Никогда не видел ничего подобного. От одного вида этой твари можно обделаться.

– Твари? Той, что оплела вас паутиной?

– Ну. Ёпть. Последнее что я помню после того, как твой лживый пацан заманил меня сюда, – удар в спину, и толчок. Затем все, провал…

– Погодите, – она поднимает руку, чтобы прервать шофера, но он не обращает на ее жест никакого внимания.

– … Открываю глаза, а я уже весь оплетен липкой гадостью. Она же сидит напротив, что-то среднее между тараканом и комаром, размером с овчарку. Мерзкая отвратительная тварь. Огромные глаза как у мухи и длинный загнутый хобот-жало…

– Остановитесь, наконец! – она хватается за прутья, сожалея, что не может таким же образом схватить шофера за воротник рубашки и хорошенько его встряхнуть.

– … Боюсь, она не просто прячется, – окончательно выбравшись из кокона, водитель подходит к краю клетки, – она выжидает момент, чтобы сожрать меня.

– Вы сказали мой лживый пацан? Вы говорите о моем сыне?

– Да! О нем! Это все его рук дело! Он нацепил на себя отвратительную маску, думал, что я его не узнаю. Вынудив меня забраться в клетку, маленький говнюк запер дверь и сказал, что каждый должен искупить свою вину. Искупить вину, слышишь? Он кем себя возомнил? Богом? Кто дал ему право судить меня? Что я должен был делать, когда ты вылетела прямо под колеса? Он что-нибудь знает о времени реакции, о тормозном пути? Да я при всем желании не смог избежать столкновения с тобой. Скажи ему, что я не заслужил этого.

– Где он? Вы видели, куда он пошел?

– Каким образом? Я же потерял сознание. Но думаю, он где-то рядом.

– Макс! – кричит Катя, оглядываясь по сторонам. – Максим!

Но вокруг лишь пустые клетки, за которыми застывшими всполохами молний, бьющими сквозь землю из самой преисподней в низкие нависшие над головой багровые тучи, ветвятся голые кроны деревьев. Мертвые каштановые и красновато-коричневые кирпичные «хрущевки». Огромный, зловеще молчаливый, карминовый с серым колосс Дворца спорта «Взлет». Залитый кровавым дождем, более безмолвный, чем сама смерть, мир пуст и одинок. В нем нет никого кроме усталой потерянной женщины с выбивающимися из-под капюшона мокрыми слипшимися волосами и испуганного шофера.

Обступившая Екатерину тишина рассыпается миллионами осколков. В онемевший мир врывается мелодия «Крейзи Фрог» из мультипликационного клипа про лягушонка с отчетливо выраженными первичными половыми признаками.

У нее перехватывает дыхание: эта мелодия стоит на звонке ее сына.

Пару лет назад она ему очень нравилась. Каждое утро, уходя в садик, он переключал телевизор на канал Bridge TV, где, в то время как раз шла программа «Baby Time». Набор мультипликационных клипов всегда был один и тот же на протяжении всех этих лет. И обязательно среди них присутствовал Crazy Frog. Максима невозможно было заставить собираться, пока не начинался этот клип, и только увидев своего любимого «лягушонка с пипиской», он, зевая, принимался надевать носки.

Она достает из сумочки смартфон и видит на экране фото сына.

– Где ты, мамочка, – слышит Катя, когда подносит телефон к уху.

– Я в зоопарке.

– Почему? Когда ты придешь?

– Я уже иду, мышь. Уже скоро. Скажи – это ты был на лестнице?

– На какой лестнице? Я все время был в своей комнате. Смотрел на дождь и ждал тебя. Но тебя все нет.

У нее сжалось сердце. Захотелось оказаться рядом с сыном и, обняв его, прижать к груди.

– Максим, уже скоро. Я уже рядом с домом.

– Я тут так давно. Кажется, целую вечность. Тут плохо и одиноко.

Ей показалось, что он сейчас расплачется.

– Сыночек, мама уже рядом, скоро мы увидимся.

– Правда?

– Правда-правда. Ты же знаешь, я никогда не обманываю своего мышонка.

– Но злой человек с бородкой как у чёрта он говорит, что это не так. Он говорит такие ужасные вещи. Я не хочу его слушать, пожалуйста, вернись.

– Оставайся. Оставайся дома! И никому не открывай! Я уже иду!

Она убирает телефон и оборачивается к шоферу.

– Вы ошибаетесь. Я только что говорила со своим сыном, он ждет меня дома. Так что запер вас тут не он. Он не мог хотя бы, потому что Максиму всего семь. Мальчик в жуткой красной маске это кто-то другой. Они похожи, я тоже приняла, его за сына.

– Хорошо. Ладно. Вероятно, это был не твой сын. Просто я постоянно думаю о нем. Сам не знаю почему. Он не выходил у меня из головы с того момента, как я проснулся. И это странно. Я бы понял, если бы это была ты, ведь сбил-то я тебя.

– Вы видели Макса потом? После того как… ну после ДТП? Он все говорит о каком-то человеке, мужчине с бородкой как у черта. Я просто боюсь, не похитили ли его?