только окно это глухо:
невесть, что там за восторги
в плюще и проблеске слов – пугливые крылья
нежного бархата ясную высь придавили;
 
 
цветение света;
 
 
меня нет нигде;
 

 
là où j’ai cru vivre le vide se durcit
les oiseaux chassent l’espace des règnes illusoires
mirage des séjours et sécheresse et sable
emportez vos vendanges mémoires invincibles
 
 
féerique tempête délivre-nous des craintes
plus haut que le hasard et que les combles de neige
j’ai pu grandir en toi ma peine foudroyée
dévore ses limites et l’air s’emplit de peur
 
 
l’été est sur nos pas dit-on des nuits de glace
je n’ai connu que glace où l’herbe folle se frotte
à peine une étincelle mais des milliers de nuits
ont vu sous le même toit l’amour fermé à clé
 
 
il fait un lourd jardin d’orage sous la pluie
le jour viendra je sais je parle de ce jour
j’écoute son remous et je connais son heure
éclatante de la beauté plus belle que l’attente
 
 
elle viendra vivante parmi les vies perdues
souffrance après souffrance c’est la maison bâtie
(—)
 

 
там, где думал я жить, пустоты стынь,
устремляются птицы в даль иллюзорных миров,
жилищ миражи и скудость, песок;
на сбор винограда пора, упрямая память;
 
 
намети нам из сказок, буря, тревог
превыше костяшек судьбы и сугробов;
я мог бы с тобою взрослеть; нас разящая кара
поедает пределы свои, и воздух страхом пропах;
 
 
лето уже за спиною, твердят, в мерзлую ночь:
не ведал я, как из льдин или сорной травы
можно высечь хоть искру, но тьма ночей
находила под той же крышей любовь взаперти;
 
 
ожили садом буйные ливня кроны;
знаю, наступит день, о нем говорю:
слышу, как он прорастает, знаю, когда пробьется,
въявь во всей красоте, прекраснее ожиданий;
 
 
он наступает вживе среди утраченных жизней:
страдание за страданьем – таков этот дом, разбитый,
 

 
où devinant sa place entre les décombres
l’homme a détourné le cours de l’espérance
 
 
tout est à sa place
il n’y a qu’une seule présence et elle n’est pas pour moi
 
 
ô rêve d’une douceur telle qu’on y perdrait son ciel
vin de cette entente qui fait tourner le monde
déchirez-vous coeurs au long des chants divins
sur vos lambeaux les filles s’essayeront les pieds
 
 
roches parmi nous qu’aucun secret ne lie
rompez cassez tout ce qui coupe votre route
je ne vous connais plus paroles lourdes de coeur
mensonges aux mensonges cousus avec le fil des fleurs
 
 
j’ai vu la mort tapie derrière les volets
j’ai vu les lents soleils des voix rouler par terre
je n’étais nulle part
 
 
le brouillard velu du minuit des cavernes
(—)
 

 
там, где, наметив место среди развалин,
человек потерял дорогу своих надежд.
 
 
есть всему свое место;
одно предстоящее явно, но только не для меня;
 
 
о, греза! сладостная настолько, чтобы утратить небо,
вино согласья, способного перевернуть весь мир,
откройте сердца под звуки божественных песен,
о ваши лохмотья ноги девы вытрут свои7;
 
 
скалы меж нами, кого не связует тайна,
рушьте, дробите всех, кто стоит на вашем пути;
знать не хочу вас более, тяжелые сердца слова —
ложь на лжи, прошитая нитью цветочной;
 
 
я видел смерть, что стучала в ставни,
видел: неспешное солнце речей лилось по земле;
меня нет нигде;
 
 
клубящийся туман из полночи пещерной
 

 
descend au fond têtu de ma mémoire
puis la douce grisaille d’un devenir flûté
où couche dans le foin une allégresse nouvelle
 
 
j’ai compris la joie cachée entre de secrètes rives
n’a jamais vu la terre elle coule dans un lit aveugle
 
 
il y en a une autre pour ceux de la passion
naissante à fleur de la vitre fine de l’absence en moi
 
 
victoire victoire au prix d’une paix fêlée
étoile des fugitifs j’ai pu serrer ta main
c’était une courte pensée qui a troublé la chaîne
des sûrs passés dévisageant nos âmes
 
 
je vous vois briques de Céret nudité de la Nouvelle
et vous Albères silences serrés dans des bouquets de soirs
 
 
je te vois Collioure tes routes courent autour des miennes
et dans le piège de leur couronne d’épines
mon sort retourne désespérément
(—)
 

 
в строптивые скользит глубины памяти;
затем нежная серость пейзажа сгущается там,
где дремлет на сеновале новая радость;
 
 
постиг я, что тайный восторг неведомых берегов
не видел земли никогда – русло его обмелело;
 
 
есть и восторг иной для тех, чья страсть
цветет на хрупком витраже в моем небытии;
 
 
победа! победа! ценою покоя вдребезг;
светило беженцев – руку твою сжимаю;
это лишь краткий проблеск мысли, что тронул цепь
лет былых, в души глядящие наши;
 
 
я вижу вас, кирпичи Сере, наготу Нувели,
безмолвие Альбера в настое вечерних букетов;
 
 
я вижу, Коллиур8, тебя – твои дороги близ меня
под гнетом своего тернового венца9;
моя судьба опять в отчаянье швыряет
 

 
au temps qui n’a cessé de marcher de tuer
 
 
mais autour d’un tombeau aimé il y a de sèches prisons
là-même où naquit la lumière ma lumière
 
 
des sacs de nuits entières et l’or sauvage des tours
s’entassent autour de moi et dans leur pauvreté
de lentes agricultures sonnent les jours anciens
et glissent sur les écailles d’eau et de sévères fruits
 
 
à quoi bon retourner la terre promise et reprise
tour à tour chargée de goût de malheur
et du temps qu’il va faire lorsque la bonté
aura mis la constance sur les choses qui l’entourent
 
 
assez levé de plaintes dans l’orge du matin
vous qui écoutez que guette la fumée
où d’autres se sont pris dans des cordes de rêves
tournez votre regard vers l’avenir des pierres
 
 
là tout se meut dans de candides faces
(—)
 

 
меня в те дни, где марши сплошь, убийства;
 
 
а близ родной могилы пустошь тюрем10,
и то же там, где брезжит свет, рассвет мой;
 
 
дорожная кладь да дикость золота куполов
округ меня, и селенья окрестные в нищете,
неспешные поселяне, былого долгие звоны,
скользят по чешуйкам речек и наливным плодам;
 
 
зачем возвращаться вновь к обетованной земле,
отнятой,
пядь за пядью пропитанной горечью зла,
и к первозданной поре, когда еще доброта
придавала весомость вещам вокруг;
 
 
хватит стенать на серебристом рассвете
вам, следящим, что предвещает дым11,
и вам, что под музыку грез охмелели;
обратите взоры к грядущим каменьям;
 
 
там все застывает на простодушных лицах,
 

 
impassibles les yeux des enfants abandonnés
connaissent déjà la pierre qui pèse sur le ciel
le plomb revenu dans les poignées de mains
 
 
en bas les blancs troupeaux peuvent toujours cheminer dans
les plis rapides
laissez près des ruisseaux pleurs et mélancolie
c’est le soleil qui tisse la couronne vivante
les taureaux de vent pur emporteront la peine
 
 
ainsi parla l’homme au milieu du chemin
j’étais parmi les feuilles et les figues et les abeilles
et ce qu’on ne voyait pas
 
 
puissance de l’être je ne désespère pas de te retrouver
à ces limites finissantes qui nous tendent les mains
naissantes à fleur de la vitre fine de l’absence en moi
 
 
je pense à des pays entiers qui sûrement avancent
à la conquête de la grâce et à la lumière du monde
ils n’ont jamais cessé
 

 
взгляд безучастен младенцев, брошенных в мире,
уже понимает камень, смыкающий свод небес:
вновь угрожает свинец рукопожатьям;
 
 
ниже белых отар мелтешенье на тропах извечно
меж склонов крутых,
оно навевает чистым источникам грусть и тоску;
вот солнце сплетает венки из цветов луговых,
и ветер уносит на бычьих плечах печаль;
 
 
так говорил человек посреди дороги:
а я жил меж листвы и смоковниц, и пчел,
меж тем, что незримо;
 
 
я еще не отчаялся чувствовать силу вещей
у конечных пределов, шагающих бодро навстречу,
силу цветка за окном небытия моего.
 
 
я думаю о целом континенте, шагающем, конечно же,
навстречу благородству, к заре всемирной12,
как всегда, грядущей;
 

 
multitude j’ai vu les soleils des saveurs premières
intactes parmi nous auprès de nous la joie
 
 
mais à peine le monde devint souffle
à peine respirait-il la fleur de son devenir
l’homme dépouillé de ce qu’il crût être l’homme
des oripeaux déchus anges aux fenêtres
que déjà la bête aux masques de monde
vint mettre l’acier de sa patte au collet de l’enfant
et de ses mille ruses de mère d’épouse d’amante
fit le signe amer de la moquerie comme une croix sur son
front
 
 
le temps de la dureté
ce fut ainsi et je regarde en arrière en avant
il n’y a plus rien à dire
un bloc de solitude repose où le soleil
avait à faire frémir les ventres maternels
promis des jours de rire aux enfants que nous sommes
 
 
mais les jours sont venus où les mères de printemps
tueraient les enfants pour le plaisir de leurs yeux
le mensonge est roi la bête a vaincu
je ne reconnais plus le monde de ces jours
(—)
 

 
и сколько раз вдыхал я запах солнца,
ничем не тронутый, и радость узнаванья;
 
 
едва лишь мир становится дыханьем,
едва уловит бытия цветенье
и человек свой прежний сбросит облик,
и тяжесть штор оконных тронет ангел,
как тотчас тварь в привычной маске мира
стальною лапой хвать дитя за ворот,
уловки тысяч матерей, супруг, любовниц
гримасой отвращенья оставляя, крестом на лбу;
 
 
очерствения время,
так было, и я озираюсь, заглядываю вперед;
говорить больше не о чем;
одиночества глыба покоится там, где на солнце
подрагивает слегка материнское чрево,
обещая счастливые дни нам – своим детям;
 
 
но наступили дни, когда матери по весне
убивали своих детей зрелища ради;
воцаряется ложь, побеждает зверь:
я более не узнаю мир этих дней;
 

 
que j’ai cru voir resplendissants à l’orée du bonheur
où l’on tue désormais les enfants sur les prés des agneaux
 
 
mes yeux sont pleins encore des lents soleils des voix
plénitude du coeur puissance de l’homme retrouvé
naissante à même la fleur de la vitre fine de l’absence
 
 
rien n’empêchera que des étoiles fragiles
descendent parmi nous dans la mer de grillons où nous
sommes plongés
et la fraîcheur attendue dans la force de l’innocence
qu’elle sonne l’heure grave
où le sommeil lui-même ne saurait pénétrer
 
 
tant l’appel irrésistible de l’aube s’annonce frémissant
pour la terre qui nous porte et la nourriture de la révolte
que l’unique feuille d’arbre de la conscience dresse la tête
et tant qu’il fera jour au creux des pains tendus
l’insecte lent du réveil tourne la rose des croissances
un avenir une croyance
la sauge le fenouil la brise dans le mûrier
et la conduite de l’homme sur la voie de sa maîtrise
 

 
что же хотел я найти на щедрой опушке счастья,
где отныне детей забивают на овечьих лугах;
 
 
в глазах моих все еще солнечный луч голосов,
глубина души, человеческой силы тепло
даже там, где распустился цветок на окне из небытия;
 
 
что помешает этим светилам хрупким
погрузиться с нами в море сверчков, куда
нас окунуло;
и желанная свежесть неведенья силы пусть
отзвенит свой тревожный час,
когда и в сон ничто уж не проникнет;
 
 
как отчаянный зов, дрожащий вспыхнул рассвет
на земле, что нас носит, и, питая бунт,
подъемлет голову последний лист на древе сознания;
пока занимается день на кресте подносимой лепешки,
медлительным насекомым пробуждается роза
произрастания
будущего, надежды;
шалфей, запах укропа, ветер в тутовнике
и человека вера на пути к своему превосходству
 

 
mais déchirant déchiré frère du vent
tu te faufiles dans nos demeures les plus secrètes
où vit toujours debout le brin d’herbe celui qui luit
et nous conduit comme une lanterne dans l’obscurité de la
lutte
 
 
je t’ai reconnu mon frère entre toutes les présences
témoin d’une grave intimité entre la joie et la déroute
sur la braise de la vague phosphorescente du matin
tu brilles déjà la crinière en feu ô taciturne
 

 
терзай же терзаньями, ветра брат,
проникая в укромнейшее из наших жилищ,
где вот-вот встрепенется стебель светлый травы,
ведущий нас, как фонарь, в потемках сражений;
 
 
вновь узнаю тебя, брат мой, во всем, что вижу,
свидетельство истинной радости и крушения;
на легкой зыби волны, флуоресцирующей на рассвете,
уже пламенеет грива огнем, о! молчаливый13