– Это мой старший, – с нежностью пояснила хозяйка. – Есть еще дочь. Так вы от кофе отказались? Справедливо. Но можете попросите у соседки. Она часто сует нос не в свои дела. Кроме того, рассказывает то, что нам знать вовсе необязательно. И любит хвастаться тем, что у нее новое все-что-только-можно-представить.
– Да, – по инерции поднялась Жаклин и направилась к двери в коридоре.
Женщина проводила ее взглядом и рассеянной улыбкой. Но у самой двери следователь обернулась и задала контрольный вопрос:
– Никаких вещей он не оставил?
– Во всяком случае, не в нашей квартире.
Жаклин задержалась еще на минуту, чтобы насладиться красотой женщины. Она крайне ей симпатизировала, и сдержать мысли на этот счет было сложно.
– Вы как-то очень хорошо выглядите.
– Что ж, спасибо, – улыбнулась та.
Жаклин перевела взгляд на фотографию невзрачного и немного раздутого в брюхе мужчину и бутылку крепкого напитка на столе.
– Этот тип имеет на вас права?
– Да, – смутилась женщина, не переставая улыбаться. – Так уж вышло. Я его любила. И ничего менять не хочу.
– Но ведь он вас недостоин, – справедливо заметила Жаклин.
– Не нам выбирать достойных нас, – ответила с печальной улыбкой хозяйка.
– Досадно, – завершила знакомство она.
Шорох за дверью напротив следователь услышала еще прежде, чем позвонила. Как только цепь заиграла, она выставила документ под нос пожилой женщине.
– Жаклин Врана, полиция Стокгольма. У меня к вам несколько вопросов. И первый вопросом не является. Почините дверь, если не можете так долго ее отпереть. Я слышала, как вы подошли к ней, когда звонила вашей соседке, Наташе Гуттенберг. И второе, тоже не вопрос. Налейте мне кофе. Желательно эспрессо без сахара. Но если есть ореховый или ванильный сироп, можете добавить пару капель. А теперь перейдем к вопросам, которые лучше задавать сидя.
Старуха застыла с приоткрытым ртом, и девушке пришлось чуть отодвинуть ее в сторону и переступить порог. Квартира выглядела действительно намного лучше соседской. С ремонтом и встроенной техникой. Она даже напомнила Жаклин дом сестры. Такой же обильно обставленный и в розово-персиковых тонах. Выбежала навстречу и принялась облизывать нос ее сапога маленькая собачка. Из собак Жаклин предпочитала только крупные породы, маленькие откровенно ее раздражали. Поэтому следователь тряхнула ногой, так, что та отлетела к стене, и нагнулась, чтобы протереть сапог от слюней одноразовым платком.
– Тинкерли, – пришла на выручку животному хозяйка. – Будьте осторожнее с моим сокровищем. Она очень любит гостей.
– Сомневаюсь, что это взаимно. Я сяду на диван в той комнате. Он мне больше нравится.
– Пожалуйста, – пропустила ее старуха.
Жаклин села на подушки. Хозяйка прибежала из кухни с чашкой эспрессо.
– Моя машина все делает.
– Я за нее рада.
– И капучино, и мокачино.
– Разве что сироп не добавляет, – отпила Жаклин. – И мелет зерна?
– Нет, – проскрежетала старуха.
– А моя мелет, – равнодушно призналась девушка, не замечая, как потемнела хозяйка, и отставила чашку на стеклянный столик. – Итак, фру…
– Называйте меня просто Молли, – приторно улыбнулась та.
– Я могу вас называть как угодно, только для отчета требуется полное имя.
– Молли Якобссон, – снова потускнела женщина.
– Для Молли вы откровенно стары. Значит, коренная шведка.
– В отличие от соседей, я никакая не иммигрантка, – воздела подбородок она. – А вот у вас имя и фамилия далеко не шведские. Жаклин…
– Нет, правильно Жаклин, – исправила она с паузой между слогов.
– Жаклин, – повторила она, как и в первый раз.
– Жаклин. «А» короткая, «и» тянется. Жаклин. Я, знаете ли, горжусь французскими корнями. Хотя не знаю, с какой стороны им взяться. Скорее всего, от бабушки по материнской линии.
– Так вы метиска? – чуть заметно поморщилась та.
– Вы даже не представляете, насколько.
– А фамилия какого происхождения?
– Чешского. И хотя это вас не касается, была зачата в Праге. Информация не конфиденциальна, поэтому могу добавить, что дед по стороне отца – норвежец, а по стороне матери – исландец.
– У вас полная сборная солянка в крови.
– В крови у меня эритроциты, а кофе у вас отвратительный. Но это к слову. А теперь к вопросам. Как хорошо вы знали подозреваемого?
– Я знаю, что он был большим лентяем. Мало работал и много развлекался. Настолько ленив, что даже семью не успел к своим сорока с лишним завести. Эта квартира досталась ему от матери.
– Она жива?
– Сомневаюсь. В последний раз я видела ее пятнадцать лет назад, и уже тогда она была старше, чем я сейчас. Может, вы неохотно поверите, но мне уже шестьдесят.
– Почему же не поверю? – простодушно удивилась Жаклин. – Весьма охотно. Я думала, больше. Значит, в данный момент ей должно быть около восьмидесяти.
– Я не сказала, насколько больше. На тот момент ей было за семьдесят. Нет ее сейчас в живых. Люди столько не живут.
– Почему же? В Швеции довольно приличная продолжительность жизни.
– Но не до ста же лет! – возмутилась фру Якобсон.
– Кто знает?
– Я знаю, – поджала губы старуха. – Никому не хочется жить так долго.
– С этим я согласна. Особенно если позаботиться о тебе некому.
– О ней этот эгоист не заботился. Не то, что мой милый Влади.
– Сын часто вас навещает?
– Не так, чтобы часто… Зато он много чего здесь купил, – поспешила добавить она. – Да-да, вот это все – то, на чем вы сидите, из чего и что пьете, – привозит он.
– Значит, забота для вас определяется материальными подарками.
– А для вас нет? – натянула улыбку старуха, скрывая дрожь в голосе.
– А для меня все равно, – равнодушно призналась Жаклин. – Ваш сосед, вероятно, поджарил электричеством одну из своих знакомых.
– Он кого-то убил? – упала челюсть фру Якобсон.
– Вы не замечали его в компании с женщиной?
– Разумеется, нет! Вряд ли он мог позволить что-то, кроме бутылки пива. Нет, прекрасное ему было чуждо. Иногда он снимал каких-то дешевых проституток, но только по праздникам. Он мало работал и, как следствие, мало зарабатывал.
– Действительно дешевых или это какое-то очередное фигуральное выражение? – аккуратно задала свой больной вопрос Жаклин.
– Самых дешевых! Страшных, как… Даже моя жизнь не настолько страшна.
– А никто из них не мог, скажем, внезапно разбогатеть?
– Сомневаюсь, что одна из них нашла иной способ заработка.
– Ни с кем из них у него конфликтов не было? Вы не слышали криков из его квартиры?
– Ему даже скандалить было в тягость, а вы говорите о спланированном убийстве! Все, что он хотел от жизни, так это умереть и спать спокойно. Я, кстати, была на его похоронах. Кроме меня никого на них не было. Приставной судья и какой-то тип, крадущий права на его квартиру. Какой-то государственный чиновник. Ни одного родственника или близкого. Думаю, на его могиле цветов нет совсем, а единственный букет, который, кстати говоря, мой, уже давно завял. Печально, когда никто о тебе не вспоминает после смерти. Печально и страшно. Будто и не жил вовсе.
– Будто и не жил вовсе, – завороженно повторила Жаклин. – Да, досадно.
Взгляд ее оставался стеклянным, когда она покидала квартиру старухи. Она представила себя на месте мужчины. Себя, на одиноком кладбище с единственно загнившим букетом цветов от какой-то незнакомой соседки, такой же одинокой и брошенной. В компании с червями, медленно пожирающими ее плоть. Такая готика ей по вкусу не пришлась, и она подумала написать завещание, в котором просила себя кремировать. На случай внезапной смерти от пули преступника.
Жаклин бросила пустой взгляд на болтливый навигатор и заткнула механическую женщину. Солнце еще не собиралось вставать, и панорама переливалась ее любимым и умиротворяющим голубым. Она свернула в узкий двор по украшенным звездными шарами улочкам. Ей пришлось сложить боковые зеркала внедорожника, чтобы не оставить их на снегу. Она проезжала мимо развилок с привязанными к фонарям велосипедами и подумала о том, что неплохо бы и ей приобрести это приятное средство передвижения. Везде проходимое и не замирающее в пробках.
Особенно ей нравились ярко-желтые дома на фоне призрачно-синего марева. Они напоминали ее пальто. В сущности, саму Жаклин. Они будто говорили, что здесь ее настоящий дом.
Вскоре показались вязы Лесного кладбища. Время от времени Жаклин навещала здесь того, кто помог ей подняться и устроиться в теперь уже своей стране. Офицер полиции Отто Нильс. Человек, который подарил ей крышу над головой и, в конце концов, жизнь. Именно он нашел ее в лесу замерзшей и потерянной после того, как та оставила дом и купила билет на ближайший рейс. Отто устроил девочку в контору, и первое время она жила у него. Теперь, после его давней смерти, все эти воспоминания превратились в потертую пленку с погоревшими кадрами.
У самого офицера Нильса семьи не было. Он не любил об этом рассказывать, но с девочкой поделился в обмен на ее откровенность. Жена и маленький сын погибли в автокатастрофе. В машине, которую он вел. Он задавался вопросом, почему не ушел вместе с ними, почему оставлен страдать в одиночестве. Жаклин ответила на его вопрос наглядным примером. Для того, чтобы спасти ее.
Жаклин презирала отца, а к матери, что еще хуже, вообще ничего не испытывала, потому что сильно от нее отдалилась и потому что та держала ее на вытянутой руке слишком долгое время, для того чтобы обрушить на нее удушливую опеку, какой окружала сестру все годы отсутствия Жаклин. Отто заменил ей обоих родителей, всю семью. А когда его не стало, она окончательно определилась с профессией. Несмотря на то, что ее семья еще существовала, смерть лишь одного человека – а для ее сознания всех родственников – отрезала девочку от остальных и поселила на материк под названием Одиночество. Когда-то она делила его с таким же потерянным, но теперь училась справляться своими силами. Она хотела спасать, оберегать и справедливо наказывать, но скорее из долга и мести, а не от большой любви к человечеству.
Лесное кладбище Жаклин навещала часто. Его заснеженные просторы, пышные кроны вяза, как в саванне, цепь свечек в знак памяти об усопших. Машину она оставила у входа, в конце липовой аллеи, а путь продолжила по сугробам пешком. Долгие пешие прогулки, особенно на подъеме по лестнице, обычно ее утомляли, но не в этом случае. На последней ступени ее ожидали Уве с Локом.
– Опросила старуху? – бросил мужчина, разворачиваясь к тропе.
– Да, ничего особенного. А это кому? – заметила букет в его руке Жаклин.
– Отто. Подумал, что ты, как всегда, забудешь, а ему внимание приятно.
– Вот кто меняет ему цветы, когда забываю я, – догадалась девушка.
Уве был одним из лучших друзей Нильса и по совместительству его коллегой и младшим помощником. Он был свидетелем убийства мужчины и понимал, каким ударом обернется эта потеря для девочки, поэтому опеку о ней после его смерти принял на себя.
– Всегда найдется тот, кто принесет цветы ему на могилу, – опустила голову она.
– Хорошему человеку не жалко всех полей мира, – согласился Уве.
Лок появился в отделе только пару лет назад, когда оканчивал институт на первой стажировке, поэтому о ком идет речь, понимал смутно.
– Мы уже опросили рабочих, – вступил в разговор он, чувствуя неловкость. – Наш подозреваемый покоится по левую сторону от часовни. В нескольких метрах и около пятнадцати по глубине в лес.
– То есть почти километр от этого места, – заключил Уве.
Этот километр троица посвятила тишине и созерцанию. В конце тропы их поджидал пожилой служитель кладбища. Он показал остаток пути, отвечая на вопросы касаемо личности погребенного.
– У вас великолепная память, – восхитился Уве. – Помнить каждого – большой подвиг.
– Не так уж часто к нам заселяются, – рассмеялся старик. – Но этого действительно легко забыть. Его никто не навещает. Пришлось поменять цветы самому. Кажется, у него совсем нет родственников. Печально не быть знаменитостью. Он не Грета Гарбо, которую навещают толпами. Знаете, молодой человек… – обратился к Жаклин служащий. – Может, это прозвучит странно и даже абсурдно, однако вы на нее очень похожи. Было в ней что-то мальчишеское. Или даже мужественное.
– Или во мне что-то женское, – заметила она, чем ввела мужчину в краску. – Грета…
– Актриса, – ответил на ее вопросительный взгляд Уве.
– Хорошо, – кивнула она, когда рабочий остановился у могилы со знакомым всем именем. – А теперь раскопайте.
– Что? – опешил старик. – Но это запрещено?
– Это запрещено? – перевела вопрос помощникам она.
– Это запрещено, – подтвердили те, поджав губы. – Без разрешения, да.
– Вы мешаете следствию, – настояла Жаклин. – А это будет рассматриваться как сокрытие улик и соучастие в преступлении.
– Но беспокоить усопшего – кощунственно! – взмолился рабочий.
– Этот человек, возможно, и не усопший вовсе. Вероятно, три дня назад совершил зверское убийство. Так вы отказываетесь с нами сотрудничать? Будете беречь мертвых или спасать живых?
Она развернулась, и старший следователь подыграл ее трюку, тогда как Лок уловки не понял и остался у плиты, растерянный и лишенный дара речи.
– Ладно, постойте, – остановил их старик. – Сейчас позову могильщиков. И через двадцать минут…
– Приятно иметь с вами дело, – резко развернулась и пожала ему руку Жаклин. – А мы пока проведаем нашего старого знакомого.
Следователь направилась к своему покойному родственнику. Уве поспешил следом и вложил букет белоснежных лилий ей в руку.
– Это не мое, – попыталась вернуть букет она, но мужчина покачал головой. – Это нечестно.
– Он хотел бы, чтобы ты их положила.
– И желательно купила.
Лок остался наблюдать за рабочими. Посещать того, кого он не знал, казалось ему неловким.
Земля у плиты Нильса была усеяна цветами.
– Не мы одни его навещаем, – умиротворенно заметила девушка.
– Здравствуй, Отто.
Жаклин обернулась, втянув шею от удивления. Остальные двадцать минут они провели в тишине, погруженные в думы и общение со старым знакомым. Их размышления прервал крик Лока.
Первым отреагировал Уве. Жаклин задержалась еще на пару минут, чтобы коснуться плиты друга. В присутствии постороннего ее это смущало. Она потерла покалывающий нос и заложила руки в карманы.
К ее приходу гроб уже вынули на поверхность. Еще новый, но из очевидно дешевого материала. Неаккуратно сложенные доски раскрошились, ржавые гвозди вылетали от малейшего нажатия. Рабочие отступили, предоставляя дальнейшие действия следователям.
Жаклин приблизилась к ящику и постучала по заиндевевшему дубу. Раздался отзвук пустой скорлупы от грецкого ореха. Она приложилась к нему ухом и задержала дыхание, будто рассчитывала услышать биение сердца. Затем решительно выпрямилась и дернула за одну из досок. Любопытные рабочие, успевшие приблизиться вплотную, дрогнули от неожиданности. Уве предложил помощь, но девушка раздраженно отмахнулась и помогла себе ногой. Мощная подошва сапог прорывалась и застревала между досками. Один из рабочих этой сцены не выдержал и предпочел наблюдать с безопасного расстояния. Наконец нога ее полностью провалилась, и ручка изнутри щелкнула. Она освободила ногу и пригнулась, убирая непослушные волосы за уши. Рабочие замерли, Уве подошел ближе и вынул пистолет на всякий случай.
Жаклин дернула крышку, и содержимое открылось окружающим во всем своем отвратительном великолепии. Восприимчивому Локу снова сделалось нехорошо, Уве опустил оружие, закрыв глаза, Жаклин потерла переносицу и тихо чертыхнулась. Гробница не пустовала. Хозяин ее, уже порядком разложившийся, мирно спал. Одежда сильно истлела и потрепалась, кожа проваливалась между костями в черепе.
– Его осматривали? – спросила Жаклин, перебирая пальцами рабочую форму механика.
– Нам это неизвестно, – ответил старик. – Кажется, его похоронили в том, что на нем было в последний момент.
Девушка запустила руку в карман оранжевой куртки, потускневшей от холода и грязи. Что-то зашуршало между ее пальцами. Она бросила гневный взгляд на рабочих и скорбный – на своих коллег.
– Мы здесь ни при чем, – оправдывались первые, в то время как она вынимала поблекший снимок паспортного образца.
– Кто бы сомневался. Это какая-то игра обиженного ребенка. Кажется, у нас это называется испорченным телефоном. Или переводом стрелок, – она подняла фотографию над головой и продемонстрировала Уве обратную сторону со словами «Он меня убил».
О проекте
О подписке