Глава 8

Трейси окинула взглядом такие знакомые стены кабинета Дэвида Харгривза: рождественские открытки от коллег и благодарных учеников покрывали каждое свободное местечко – и безнадежно подумала: через несколько дней занятия закончатся, и если бы Ник сумел продержаться чуть дольше…

Ей пришлось познакомиться с директором средней школы Ника почти так же близко, как когда-то с директором начальной школы миссис Дженсен. Бедная миссис Дженсен! Удивительно, как она сумела сохранить рассудок после всего, через что ей пришлось пройти с Николасом.

– Дело в том, миссис Шмидт, что это не просто вопрос денег. То, что сделал Николас, – вопиющий акт неуважения.

Трейси серьезно кивнула, стараясь прогнать из головы образ мистера Харгривза, громко пукающего в якобы пустом коридоре.

Ник, сидевший рядом с матерью, принял оскорбленный вид.

– А как же насчет свободы художественного творчества? На прошлой неделе учитель сказал нам, что искусство не знает границ.

– Замолчи! – в унисон воскликнули Трейси и директор.

Решение Ника пробраться в комнату отдыха после уроков и расписать стены карикатурами на некоторых учителей, скорее всего, стало вехой, отметившей конец его учебы в средней школе имени Джона Ди. Вместе с кем-то из друзей он изобразил учителей в различных смешных, как им казалось, позах (к примеру, миссис Финч, противную жирную учительницу математики, Ник нарисовал в виде начинки хот-дога – она лежала в булочке, а тренер футбольной команды выдавливал на нее кетчуп). И, говоря по правде, нарисовано было очень даже неплохо, но, как сказал директор Харгривз, суть не в этом.

– После выходных я намерен выступить на школьном совете, – заключил директор. – Скажу прямо: я сомневаюсь, что у нас остались какие-то аргументы в защиту вашего сына. Николасу множество раз давали шанс.

Директору Харгривзу вовсе не хотелось терять такую родительницу – умницу и красавицу. Может, ее сын и сорвиголова, но сама миссис Шмидт – образец для подражания. А что еще важнее, все эти годы она очень щедро жертвовала школе деньги. Вот и на этот раз Трейси предложила гораздо больше, чем нужно для компенсации ущерба, нанесенного Ником, однако руки у директора были связаны.

– Я понимаю, – медленно проговорила Трейси. – И очень ценю, что вы хотя бы готовы это обсудить. Пожалуйста, сообщите совету, что я всем вам очень благодарна.

После разговора с директором она больше не произнесла ни слова, пока не выехала с территории школы, и только потом яростно обрушилась на сына:

– Как ты не понимаешь! Ты должен ходить в школу, Николас. Это закон. Если тебя выпрут отсюда, учиться все равно придется, просто где-нибудь в другом месте, где могут быть условия строже здешних, а друзей и вовсе нет.

– Ты можешь обучать меня на дому, – простодушно предложил Ник. – Это будет круто.

– О нет! – помотала головой Трейси. – Нет, мистер, на это у тебя ноль шансов. Я лучше глаза себе выколю.

Заниматься с Ником дома – все равно что пытаться обучить дикого шимпанзе хорошим манерам.

– Предлагаю в качестве альтернативы интернат. Как тебе такой вариант?

Ник в ужасе округлил глаза:

– Нет, ты этого не сделаешь!

«Он прав, – подумала Трейси. – Не сделаю, потому что не проживу без него ни дня».

– Запросто.

– Я оттуда сбегу. И вообще зачем мне все это? Дядя Джеф бросил школу в двенадцать лет, а все, что ему требовалось, он выучил в ярмарочном заведении своего дяди Вилли.

– Дядя Джеф не лучшая ролевая модель.

– Почему? Он богат, удачлив, у него отличный бизнес, который дает возможность путешествовать по всему миру.

– Это… не в этом суть! – Трейси чувствовала, как в ней поднимается отчаяние: о Джефе и его «отличном бизнесе» говорить не хотелось.

– Ну хорошо, а Блейк? – стоял на своем Ник. – Он-то ведь хорошая ролевая модель, верно?

– Конечно.

– Он начал работать на ранчо своего отца в моем возрасте, причем на полную ставку.

Они уже доехали до дома. Было еще только время ленча, и Трейси подумывала отправить Ника в его комнату – минус компьютер, телефон и прочие информационные средства. Но даже сама мысль, что ему придется сидеть взаперти целый день и погрузиться в мрачные раздумья, приводила ее в ужас. В результате она отправила сына с двумя работниками расчищать сугробы на верхних пастбищах.

– Хочешь работать на ранчо на полную ставку? – сказала она потрясенному Нику, заталкивая его на заднее сиденье грузовика. – Можешь начать прямо сейчас.

Если повезет, несколько дней боли в спине и обмороженные пальцы излечат его от этой романтической идеи. Кроме того, ей еще придется объяснять последнюю выходку Николаса Блейку Картеру. Трейси буквально слышала слова старого ковбоя: «А я тебя предупреждал!»

– А я тебя предупреждал, – сказал Блейк. – Мне жаль, Трейси, но это правда.

– Не похоже, что тебе жаль, – недовольно отозвалась Трейси, подавая ему тарелку горячего супа-пюре с говядиной и овощами: в дни стресса она любила все измельчать. – Я, знаешь ли, не посылала его туда рисовать. Он не игрушка, которой я могу управлять.

– Согласен. Только на мальчика ты оказываешь огромное влияние, особенно тем, что продолжаешь поощрять подобные поступки.

– Неправда! – воскликнула Трейси. – Как, интересно, я его поощряла?

– Сказала, что рисунки получились хорошие.

– Они и правда очень хорошие.

– Трейси, – нахмурился Блейк, – когда директор Харгривз показал тебе карикатуру с учительницей математики в булочке, ты засмеялась! Прямо при Нике! Ты сама мне об этом сказала.

Трейси беспомощно пожала плечами.

– Знаю. Мне не следовало смеяться, но это было так забавно! Ник очень веселый, и я люблю в нем это, вот в чем проблема, Блейк.

Правда заключалась в том, что Трейси любила в своем сыне абсолютно все: каждый волосок на голове, каждую улыбку, каждый хмурый взгляд. То, что она стала матерью, было для нее величайшим чудом. Появление на свет Николаса оказалось единственным чистым, по-настоящему хорошим делом в ее жизни, не испорченным сожалениями, не омраченным потерей или болью. И Трейси обожала мальчика безоговорочно, несмотря на любой его проступок.

– Было очень сложно сохранять бесстрастное лицо в том кабинете, – призналась она Блейку. – Стоило мне взглянуть на Харгривза, и я вспоминала видео, где он громко пукнул.

Трейси хихикнула, а потом так расхохоталась, что уже не могла остановиться. Все это время Блейк молчал с каменным лицом.

– Мне очень стыдно, – наконец, отсмеявшись, произнесла она.

– Да ну? Что-то непохоже, Трейси. Ты хочешь, чтобы мальчик стал таким же, как его отец?

Трейси отшатнулась, будто ее ударили. Блейк никогда раньше не затрагивал тему происхождения Ника, ни разу. Хотя знал, что отец Ника – Джеф Стивенс. Сначала это были всего лишь подозрения, но, когда Джеф приехал на ранчо и Блейк увидел их с Ником вдвоем, подозрения переросли в уверенность. Однако он никогда не заговаривал об этом с Трейси, не расспрашивал о подробностях, не осуждал… до настоящего момента.

К собственному удивлению, Трейси внезапно захотелось защитить Джефа Стивенса.

– Ты имеешь в виду, хочу ли я, чтобы Ник был веселым, обаятельным, отважным, свободолюбивым?

– Нет, – сердито отрезал Блейк. – Я имел в виду совсем не это, а вот что: хочешь ли ты, чтобы твой сын стал преступником, лжецом и вором. Если да, то ты на верном пути.

Трейси оттолкнула свою тарелку и встала. В глазах ее сверкали слезы.

– Знаешь, Блейк, не имеет значения, чего хочу я или хочешь ты. Ник похож на Джефа. Просто похож! Ты думаешь, что сможешь нотациями или наказаниями выбить из него это? У тебя ничего не получится.

– Допустим. – Блейк тоже встал. – И все же попытаюсь. Сегодня вечером хочу отвезти его в город поужинать и поговорить как мужчина с мужчиной. Кто-то ведь должен объяснить мальчику, что правильно, а что – нет.

– А это еще зачем? – выкрикнула вслед ему Трейси. – Ты у нас что, святее всех святых, Блейк Картер? Ты когда-нибудь задумывался, почему мы с тобой только друзья и не больше? Знаешь ли, ты не идеален!

Блейк не остановился, и Трейси в гневе продолжила:

– Если Ник вырос хулиганом, таким его воспитал ты, не Джеф Стивенс! Ты! Посмотри на себя в зеркало… лицемер!

Блейк кинул на нее взгляд, полный настоящей боли, и вышел, захлопнув за собой дверь.

Остаток дня Трейси посвятила бумажной работе, вечером устроила уборку на кухне, мыла и терла до тех пор, пока все поверхности не засияли, потом переставила книги в библиотеке. Дважды.

«Почему Блейку непременно нужно всех критиковать? И хуже того, почему он всегда оказывается прав?»

День перешел в вечер, вечер – в ночь, работники вернулись с поля, но Ника с ними не было.

– Приехал мистер Картер и забрал его, – объяснил один из них. – Вроде бы отправились в город. Хотите, чтобы мы съездили и привезли его сюда, мэм?

– Нет-нет, все нормально, – успокоила его Трейси. – Идите отдыхать.

Ночь выдалась холодная: без снега, но такая ветреная, что кожу буквально обжигало. Обычно в подобные зимние ночи Трейси любила свернуться клубочком в кресле у камина с книжкой, наслаждаясь теплом и драгоценными одинокими часами, но сегодня поймала себя на том, что не может понять ни слова из прочитанной страницы. Вздохнув, она побрела на кухню приготовить себе что-нибудь, но поняла, что не голодна. Будь Ник дома, они бы вместе посмотрели какое-нибудь шоу, что-нибудь глупое и забавное, вроде «Симпсонов». Но смотреть телевизор в одиночестве она терпеть не могла. В конце концов Трейси сдалась и принялась просто расхаживать по комнате, снова и снова перебирая в голове спор с Блейком, пока не пришла к выводу, что не стоило называть его лицемером: возможно, высоконравственным, надменным и косным, но никак не лицемером.

Он ушел такой обиженный – она действительно поступила жестоко. С другой стороны, Трейси тоже оскорбилась. Неужели она в самом деле заслуживает наказания за то, что любит в Нике свободный дух? За то, что считает его обаятельным и веселым, даже когда он ведет себя несносно? За то, что всегда встает на его защиту?

Родители Трейси давно умерли, но они тоже всегда были на ее стороне, в особенности отец, хотя, будучи ребенком, она никогда не давала им повода для беспокойства, не переступала черту, не устраивала неприятностей в школе.

«Я была образцовой “хорошей девочкой”. И посмотрите, чем обернулась моя жизнь».

Вполне вероятно (что бы там ни говорил Блейк Картер и все прочие), повзрослев, Ник может стать миссионером или социальным работником. Мальчик-бунтарь вовсе не обязательно превращается в мужчину-бунтаря, правда ведь?

И все-таки не следовало говорить Блейку те слова. Она сразу же перед ним извинится, как только он привезет Ника домой, и поблагодарит за сегодняшний вечер.

Трейси взглянула на часы – 22:15. Уже очень поздно. Большинство ресторанов в Стимботе закрываются в девять вечера. Трейси представила себе, как Блейк, устроившись в кабинке ресторана, разглагольствует перед Ником на тему моральной ответственности до тех пор, пока уши бедного мальчика не свернутся в трубочку.

Надеюсь, с ним все в порядке!

В парадную дверь заколотили, прервав ее размышления. Вернулись! Должно быть, Блейк забыл ключи. Трейси метнулась к двери, а когда распахнула ее, прежде всего заметила мигалку патрульной машины, освещавшую темноту то синим, то белым, затем уставилась на стоявших перед ней двух полицейских.

– Миссис Шмидт?

– Да, – едва слышно ответила Трейси.

Один из копов снял фуражку и посмотрел на нее так, что у нее подкосились ноги.

– Боюсь, произошел несчастный случай.

«Нет, этого не может быть!»

– Похоже, автомобиль мистера Картера слетел с дороги около Кросс-Крика.

«Нет, нет! Блейк очень осторожный водитель».

– Мне очень жаль, миссис Шмидт, но он скончался на месте.

Трейси вцепилась в дверной косяк.

– А Ник? Мой сын?

– С вашим сыном все в порядке. Его отвезли в больницу. Медицинский центр «Ямпа-Вэлли».

Ноги у Трейси подкосились: Блейк мертв – ее Блейк, ее скала! – но в тот миг она испытала только облегчение. Ник жив! Стыдно признаться, но это единственное, что имело значение.

– Его пришлось вырезать из автомобиля, но он в полном сознании сам дошел до «Скорой помощи». Если хотите, мы вас к нему отвезем.

Трейси молча кивнула и направилась к патрульной машине, спотыкаясь в снегу, как зомби.

– Может, накинете пальто, мэм? – предложил коп. – Сегодня очень холодно.

Но Трейси его не услышала и холода не почувствовала.

«Я иду, Ник. Иду, мой родной!..»

В медицинском центре «Ямпа-Вэлли» Трейси Шмидт все знали – она была одним из самых щедрых местных спонсоров, поэтому медсестра сразу же проводила ее в палату к Нику. К огромному облегчению Трейси, Ник был в сознании.

– Привет, мам.

Лицо у сына было все в ссадинах и синяках, нижняя губа дрожала. Трейси крепко прижала его к себе, словно боялась отпускать, и он заплакал.

– Блейк умер…

– Я знаю. Знаю, родной. Ты помнишь, как это произошло?

– Не очень, – всхлипнул Ник. – Блейк сказал, нас кто-то преследует. Вроде бы женщина.

– Какая женщина? – Трейси нахмурилась. – Почему он так решил?

– Не знаю. Я ее толком не видел. Но вроде бы Блейк немного отвлекся. Сначала мы ехали, а потом…

Ник разрыдался.

– Ш-ш-ш. Все будет хорошо, Ники, я обещаю.

Погладив сына по затылку, Трейси ощутила под ладонью шишку величиной с куриное яйцо и, приказав себе не паниковать, спросила:

– Ты себя нормально чувствуешь?

– Вроде да, только голова кружится и хочется спать, а врачи то анализы делают, то обследование какое-нибудь…

– Вот и славно, – весело отозвалась Трейси. – Ты отдохни немного, а я пойду поищу твоего доктора и узнаю, что к чему.

Далеко идти не пришлось. Доктор Нейл Шеридан уже шел по коридору ей навстречу, когда она закрывала за собой дверь палаты Ника. Трейси познакомилась с этим доктором на благотворительном мероприятии по сбору средств для больницы, которое они с Блейком посетили прошлым летом. Помнится, она была тогда в красном бальном платье и с бриллиантовыми сережками, подаренными Джефом в день свадьбы. Блейк сиял от гордости за нее, хотя все вокруг точно знали, что они не пара. Теперь казалось, что это было в другой жизни.

– Миссис Шмидт?

– Я нащупала шишку, – выпалила Трейси, – у него на голове. С ним все в порядке?

– Боюсь, что нет, – мрачно ответил доктор Шеридан.

Все внутри Трейси оборвалось, будто она ехала в лифте, и кто-то внезапно перерезал кабель.

– Что? Что вы хотите этим сказать?

– Необходима операция, причем срочно.

Трейси, не понимая, моргнула. На том торжестве, припомнилось ей, доктор Шеридан показался ей красавчиком, а сейчас омерзительным, как сам дьявол. Зачем он говорит такие ужасные вещи?

– Вот бланки согласия на операцию.

Трейси непонимающе посмотрела на доктора, потом на бланки, которые он совал ей под нос, и, запинаясь, пробормотала:

– Но мы с ним разговаривали только что…

– Да, такое случается. Травмы головы подобного рода не всегда проявляются сразу, порой проходит несколько часов.

– Но он ведь хорошо себя чувствовал! – не желала верить его словам Трейси. – Он почти здоров…

Доктор Шеридан положил ладонь на руку Трейси.

– Нет, миссис Шмидт. Мы провели обследование. Ничего хорошего. Мне жаль. Шишка, которую вы нащупали, – результат обширной травмы головного мозга. Это огромное везение, что он не погиб на месте.

Трейси покачнулась, едва не потеряв сознание.

– Пока еще есть шанс на выздоровление, – сообщил доктор. – Однако без операции ваш сын умрет.

На губах Трейси сформировалось слово «нет», но наружу не вырвалось ни звука.

– Простите, что я вынужден говорить вот так прямо, поскольку время не на нашей стороне. Нужно, чтобы вы подписали эти бланки, миссис Шмидт. Прямо сейчас.

Трейси уставилась на ручку в своей руке. В горле пересохло. Она попыталась сглотнуть, но не получилось. Оглянувшись, Трейси увидела неестественно высокую медсестру, вошедшую в палату Николаса. Ее грязные кроссовки оставили на чистом больничном полу следы. Трейси уставилась на эти пятна, пытаясь осознать реальность, так как то, что говорил доктор Шеридан, реальным не было. Не могло быть.

«Это всего лишь розыгрыш. Ужасный, но розыгрыш. Когда я напишу этой ручкой свое имя, мне в лицо брызнут водой, и все начнут хохотать».

– Вот тут.

Доктор Шеридан показал на строчку внизу страницы, и Трейси нацарапала свою фамилию.

– Спасибо. Мы подготовим его к операции немедленно.

– С ним… все будет хорошо? – прохрипела Трейси, с ненавистью ощутив страх в своем голосе. – После операции? Вы же сможете его вылечить, правда?

Доктор Шеридан посмотрел ей в глаза.

– Мы поймем это, когда начнется операция, потому что снимки не дают полной картины.

– Но…

– Я обещаю сообщить результаты сразу же, как только мы закончим, миссис Шмидт.

И он ушел.

Трейси сидела перед операционной и молилась. Она не верила в Бога, но все равно пыталась заключить с ним сделку: «Пусть он выживет, и я сделаю для тебя все, что угодно. Забери лучше меня, а он пусть выживет…»

Если бы только она не затеяла ту идиотскую ссору с Блейком! Он всегда был таким осторожным водителем. Неужели он отвлекся, потому что все еще злился на нее?

Нельзя было позволять ему везти Ника в город. Нужно было дать ему успокоиться.

Все это бесконечно крутилось в голове у Трейси. «Что, если бы я отправила Ника в его комнату, а не на ранчо? Что, если бы его повезла обедать я, а не Блейк? Что, если бы они поехали домой другой дорогой?» И в конце концов, Трейси вообще утратила способность мыслить. Окончательно измучившись, она опустила голову на руки. Если бы Блейк сидел рядом и держал ее за руку! Но Блейка Картера больше никогда не будет рядом. Блейк мертв, ушел навеки, а у Трейси не нашлось ни секунды, чтобы его оплакать: Ник заполнял каждый атом ее существа.

«Просто пусть он выживет, Господи. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он выживет!»

Доктор Шеридан – лучший нейрохирург в Колорадо, один из лучших во всей стране. «Забудь о Боге: Ника спасет доктор Шеридан».

На Трейси упала чья-то тень, и, резко очнувшись, она виновато подумала: «Как я могла заснуть в такое время?»

Затем она всмотрелась в лицо доктора Шеридана, и чувство вины сменилось чем-то куда более страшным…

Последним, что услышала Трейси, перед тем как потерять сознание, был ее собственный душераздирающий крик.