Я понял, что мы опять начинаем дискуссию теологического свойства, но тут царь сам поменял тему разговора:

– Что ты ещё успел увидеть в этом городе?

– Очень странную ограду. Такую безвкусицу не делают в Иерусалиме. Без единого узора, с толстыми железными прутьями, заостренными на конце.

– Ты слыхал, Шанпоч? – с тревогой произнёс царь.

– Уж не глухой, – ответил шут, который, вдруг, откуда-то очутился рядом с нами, – пускай новый лекарь сегодня ночью укажет нам эту мастерскую.

Я с недоумением посмотрел на них.

– Веселись, Соломон Бахтеци. Сегодня твой день, – с громким хохотом произнёс шут.

В трапезную вошли музыканты, и заиграла приятная музыка. Вслед за ними бесшумно проскользнули изящные танцоры и танцовщицы. Они закружились на мраморном полу, и их полупрозрачные одежды взвились, обнажая стройные тела. Царедворцы, с восторгом разглядывали танцующих, затем подходили и приглашали к столу. Вниманию удостаивались не только особы женского пола. Я заметил, что молодые танцоры пользовались у придворной публики большим спросом, нежели танцовщицы.

В этой обстановке веселья пир продолжался до глубокой ночи и прекратился лишь тогда, когда царь в компании нескольких прелестниц направился в свои покои. После этого остальные тоже удалились.

То ли от большого количества выпитого вина, не то ли от близости прелестниц, почивавших со мной на ложе, но спал я беспокойно. Перед глазами стоял образ Лии. Она была ещё жива и тихим голосом молила меня о помощи. Я бросился к ней, но тут почувствовал, что меня самого распинают, и вскоре я, пригвождённый по рукам и ногам, висел на кресте рядом с Лией.

– Вставай, господин лекарь, – прервал мой кошмарный сон зычный голос дворецкого.

Я с трудом приподнял тяжёлые веки. Было ещё темно, и я недовольно поморщился. Вблизи меня белели тела красавиц-гетер.

– Тебя дожидается царский шут, – сказал дворецкий.

Вскоре я, полусонный, шагал по длинному дворцовому коридору. Во дворе при свете факелов я разглядел небольшой вооружённый отряд. Их предводитель выдвинулся вперёд, и я услышал знакомый циничный голос:

– Доброе утро, господин придворный лекарь. Надеюсь, мы не очень тебя потревожили, прервав сладкий сон посреди ночи.

Я пригляделся и узнал Шанпоча. От прежнего шута не осталось и следа. Передо мною стоял коренастый лихой воин.

– Не удивляйся, Соломон, – произнёс он, подойдя ко мне вплотную, – у меня тоже есть второе имя. Мои солдаты называют меня Вреж. Вреж – означает "месть". Месть всем тем, кто мешает царю благополучно править Великой Арменией. Пошли, покажешь нам ту мастерскую.

Я немного замешкался, и Шанпоч Вреж, уловив мою неуверенность, спросил:

– Думаешь, не найдёшь? Пошли мы поможем.

– Найду, конечно, – ответил я, – но разве стоит из-за одного неумелого мастера подымать целый вооружённый отряд?

Вреж пристально посмотрел мне в глаза. Это был уже взгляд не придурка-шута. На меня смотрел воин.

– Ты сегодня случайно набрёл на логово врага. Увиденная тобой примитивная ограда – это не что иное как готовые к бою копья. Идём.

Мы зашагали по безлюдному ночному городу. Вдали на Востоке едва забрезжили первые лучи солнца. До рассвета оставалось совсем немного.

– Почему ты решил, что этот безобидный мастер – враг?

– Слушай меня внимательно, Соломон, – сказал Вреж, – когда мы взяли этот город, царь Тигран приказал всем оружейникам работать только для нужд армянской армии. Тут много хороших мастеров, предки которых переселились в Антиохию еще при Александре Великом. Но после очередного бунта царю пришлось внести запрет на эту деятельность.

– Какого бунта?

– Население Антиохии – это греки, поклоняющиеся Богам Олимпа. Мы стали заселять город армянами из Восточных провинций. У одних свои Боги, обычаи, традиции, праздники. У других – свои. Начались стычки между местным населением и приезжими, которые затем переросли в вооружённый бунт греков. Нам силой удалось его подавить. После этого царь запретил изготовление оружия в Антиохии. Местное население затаило обиду на армян. Этим не преминули воспользоваться римляне. Их многочисленные лазутчики начали подготавливать почву для вторжения с целью отвоевать у нас Киликию вместе с Антиохией.

– Я гулял сегодня по городу и не заметил ничего подозрительного. Народ с почтением смотрел на меня.

– Днём они все покорные. А по ночам готовятся к приходу новых хозяев, заготавливают впрок вооружение. Как долго мы сможем силой удерживать город – не представляю.

– Очевидно, что политика царя по насильственному заселению не привела ни к чему хорошему, – сказал я.

– У царя есть грандиозная идея объединить все народы страны, подчинить одной власти, сделать всех единоверцами. Вот и начал он перемещать население с Запада на Восток и наоборот. Пока это не приносит желаемого результата. Армяне никак не приживаются на завоёванных территориях. А на исконно армянские земли с трудом удаётся заселить иноземцев.

Тем временем мы вышли на улицу, где днём трудились железных дел мастера.

– Вот это место, – сказал я, узнав дверь мастерской.

– Отлично, – произнёс Вреж, – ломайте двери. Мы возьмём их совсем тёпленькими.

Солдаты принялись выполнять приказ, и в это время возле моего уха раздался свист. Стоявший рядом со мной воин со стрелой в горле замертво свалился на землю.

– Все в круг! – закричал Вреж, и отряд, прикрывшись щитами, принял круговую оборону.

Находясь в центре круга, я оказался практически недосягаем для стрел, летящих в нашу сторону. Первые лучи солнца осветили противника, засевшего на крыше мастерской. Сквозь тела воинов я увидел две шеренги лучников, по очереди стрелявших в нас. Вооружённые для ближнего уличного боя солдаты ничем не мог им противопоставить. Улица была широкой, хорошо простреливалась, и негде было укрыться. Круглые щиты не могли полноценно защищать нас, и потому время от времени кто-то падал, сражённый стрелой.

– Ломайте быстро дверь, – закричал в отчаянии Вреж, поняв, что мы сможем укрыться только за стенами мастерской.

Ценой огромных усилий и потерь нам удалось, наконец, сломать засов и отряд ворвался в спасительное помещение. Едва успев оправиться, солдаты принялись разбирать потолок. Сделанный из деревянных брусьев и соломы, он легко уступил под ударами мечей, и скоро на крыше образовался большой лаз. Солдаты стали подниматься наверх, и теперь стрелявшие из лука оказались в критическом положении. В ближнем бою их оружие было непригодно, и после непродолжительной стычки с ними было покончено. Вреж спустился вниз, волоча за собой того самого мастера, с которым я встречался днём.

– Это тот самый? – спросил он меня.

– Тот самый, – ответил я.

Вреж схватил его за волосы и хотел, было, перерезать горло, но я вовремя остановил его.

– Погоди-ка, Вреж. Скажи мне, мастер, кто из римлян подговорил напасть на нас?

Мастер молчал от страха.

– А ну говори, если жизнь дорога! – закричал Вреж и опять замахнулся мечом.

– Не убивай меня! Я всё скажу!

– Говори. Этот римлянин был без глаза?

– Да, да. Он обещал хорошее вознаграждение за твою голову.

– Мою голову? – воскликнул я

– Где он сейчас? – крикнул Вреж.

– Не знаю. Клянусь Богами, не знаю. Не убивайте меня! Не убивайте.

Кровь с силой брызнула, окрасив всё вокруг. Вреж с отвращением кинул на землю ещё корчившееся в предсмертной агонии тело мастера.

– Из-за него я потерял троих солдат, – произнёс он гневно. – Ты напрасно поверил ему, Соломон. Крикс тут не при чём. Эти скоты сами решили устроить нам ловушку. Я их давно высматриваю.

– Нет, Вреж. Этот Крикс идёт за мной по пятам. Сначала он убил мою девушку, а теперь хочет расправиться со мной.

– Но зачем? С какой целью?

Я думаю, он из тех, кто не любит оставлять неоконченных дел. А я для него – вечный укор за неудавшееся покушение на царя. Пока не убьёт, не успокоится.

– Пока ты среди нас, у него руки коротки, – уверенно сказал царский шут.

Карательные вылазки отряда Врежа повторялись почти еженощно, но, к счастью, я уже в них не участвовал. Царь Тигран после той ночи запретил мне покидать пределы дворца. Атмосфера в городе накалилась до предела, и было ясно, что дальнейшее наше пребывание в Антиохии становилось небезопасным. Но царь, похоже, не собирался никуда выезжать. Он, как обычно, просыпался не раньше полудня, принимал гонцов из Тигранакерта, сборщиков податей, наместников и зорапетов из различных провинций и подвассальных стран, а по ночам всё начиналось по новой. Обильное застолье, пошлые шуточки Шанпоча, вино рекой, танцы и ласки обнаженных гетер, – всё это повторялись изо дня в день.

Вскоре я стал замечать не проходящую грусть в глазах у Тиграна. Прошло полмесяца после нашего возвращения, а Меружана всё не было. Это настолько тяготило царя, что его стал раздражать даже любимый шут.

Шанпоч был единственным человеком во дворце, который мог беспрепятственно входить в покои любого придворного, не исключая самого царя. Ему не возбранялось зайти ночью в альков, даже в самый неподходящий момент. Я думаю, что это преследовало определённую цель, ибо тем самым шут держал всех в поле зрения и был прекрасным осведомителем своего хозяина. Все возмущались и ненавидели шута-соглядатая, но поделать ничего не могли.

В ту ночь царь был особенно мрачен. Никакие сальные шуточки Шанпоча не смогли вызвать даже улыбки. Он пил и всё более мрачнел.

– У тебя сегодня такой вид, повелитель, будто ты во сне видел дохлую кошку, – сказал шут и улёгся на полу, изображая сказанное.

Все стали громко хохотать. Все, кроме царя.

– Я бы предпочёл увидеть дохлым тебя, пёс щербатый, – еле процедил сквозь зубы царь.

– А можешь показать, какой я буду, когда околею? – спросил шут и тут же ответил, – ну конечно не сможешь. Мёртвые не подражают дохлым.

Шанпоч громко засмеялся, и придворные дружно поддержали его, искоса поглядывая на царя. Тот не повёл и бровью, хотя обычно подхватывал шутки потешника.

– А хочешь, я покажу, какой ты будешь мёртвым? – воскликнул шут.

Не дожидаясь ответа, он подбежал к царю и протянул руку к его диадеме.

Я понял, что Шанпоч предпринял отчаянную попытку вывести царя из ужасной хандры, ибо посмел замахнуться на священный атрибут власти.

– А ну пошёл прочь, собачий шут, – начал гневиться царь, отбрасывая руку потешника.

– Ну, если я шут собачий, то ты есть та самая собака шута, – остроумно ответил Шанпоч и бешено загоготал, указывая на царя пальцем.

На сей раз присутствующие не очень его поддержали, ибо уже со страхом поглядывали на мрачного Тиграна.

– Я знаю, как тебя рассмешить, мой повелитель, – произнёс шут и хлопнул себя по лбу.

Он вышел из трапезной и вернулся, держа в руках большую амфору.

– Угадай, что здесь находится? – спросил он с наглой улыбкой.

Царь равнодушно пожал плечами.

– Ну, как знаешь, – протянул шут, – а теперь смотри сюда.

Сказав это, он запустил руку в амфору и достал оттуда окровавленную голову. Присутствующие в ужасе ахнули. Шут повернул голову лицом к царю, и все узнали в ней Меружана. Тигран вскочил со своего места и воскликнул страшным голосом:

– Не может этого быть!

– А почему бы и нет? Все мы смертны под солнцем, – сказал философски шут.

Тигран подался вперёд, но Шанпоч опередил его:

– Не стоит беспокоиться, мой повелитель. Голова сама к тебе прикатится, – сказав это, наглый шут положил голову на пол и толкнул её ногой в сторону царя.

Голова мягко подкатилась к ногам Тиграна, и только тут стало видно, что это была искусно изготовленная тряпичная кукла, аккуратно обмазанная воском.

Шанпоч торжествующе захохотал.

– Да как ты смеешь так издеваться надо мной! – гневно воскликнул царь.

Лицо его было страшно бледным, глаза налились кровью, он опять прикусил щёки изнутри – верный признак гнева. Всем казалось, что шутка с мёртвой головой Меружана продолжается, и лишь я сообразил, что сейчас произойдёт непоправимое.

– Ах ты, сучий выродок, – заорал царь и, набросившись на шута, принялся его душить.

Напрасно бедный Шанпоч вырывался из его железных рук. Тигран душил своего любимого шута по-настоящему. Глаза Врежа полезли на лоб, и он издал хриплые звуки.

– Оставь его, мой повелитель. Этот собачий хвост недостоин твоего гнева.

В дверях стоял сам Меружан! Царь разжал пальцы. Не веря своим глазам, он удивлённо уставился на внезапно появившегося советника. В следующее мгновение они обнялись.

– Хвала Богам, ты живой! – почти в слезах проговорил Тигран, прижимая к груди Меружана.

Тем временем, оправившись, шут встал на ноги и, потирая шею, произнёс:

– Опоздай ты немного, точно не застал бы меня в живых.

– Так значит, вы это всё подстроили? – радостно воскликнул царь.

– Ну конечно. Шанпоч решил тебя разыграть. Ты же любитель подобных шуток? – оправдывался Меружан.

В следующее мгновение Тигран разразился страшным хохотом, и все придворные с облегчением вздохнули.

– Ну, шут собачий, здорово ты меня разыграл! – восхищённо произнёс Тигран, давясь от смеха.

Шанпоч ничего не ответил и продолжал обиженно молчать.

– Ну, Шанпоч, я же не по настоящему душил тебя. Это была шутка, – слукавил царь.

Но на сей раз шут, и в правду, обиделся.

Тиграну совсем не хотелось ссориться со своим любимцем в столь радостный для него день, и потому он произнёс примирительно:

– Ладно, проси чего хочешь, только не дуйся.

Услышав это, Шанпоч воспрянул духом и протянул открытую ладонь.

– Обида шута должна быть выкуплена, – произнёс он торжественно и посмотрел в глаза царю.

Тот хлопнул два раза, и в трапезную явился казначей. Царь взял один мешочек и протянул шуту.

– Сколько здесь? – спросил Шанпоч с преувеличенной деловитостью.

– Десять талантов, – ответил казначей.

– Разве так дёшево стоит моя жизнь?

– Не будь меня, твоя жизнь не стоила бы и гроша, – иронично заметил царь, – ладно, добавь ещё десять и пускай исчезнет.

– За двадцать талантов нельзя успокоить даже кошку во время течки, – продолжал набивать цену шут.

Но царь уже не слышал его, ибо всё внимание было приковано к Меружану.

– Ну, давай рассказывай всë по порядку, – приказал царь, – где Аждахак и остальные?

Меружан грустно опустил взгляд.

– Как! Неужели римляне всех перебили? – спросил в ужасе царь.

– К несчастью, да, – ответил Меружан, – хвала Богам, что мы уговорили тебя уйти. Римляне взяли нас в плотное кольцо. Я был ранен в самом начале и пролежал без сознания всё время, пока шёл бой… Когда очнулся, вокруг лежали одни трупы. А потом я с трудом добрался до Тира.

Царь схватил руками голову. Было видно, как горька для него утрата.

– Мне надо было остаться с вами! – произнёс он с горечью.

– Тогда у Армении не было бы царя, – резонно ответил Меружан.

– А ты знаешь, что я чуть не погиб в пустыне! – воскликнул Тигран.

– Пустыня – это не римский меч. В пустыне есть караваны, и один из них спас тебя. Мне уже всё известно.

– Да? От кого же? – удивился царь и вопросительно посмотрел в мою сторону.

– Ну, от кого же ещё? Конечно, от твоего болтуна-шута. Ну, что ты, Мецн, всё о плохом. Забудь невзгоды. Мы снова вместе. Давай радоваться, – сказал Меружан.

– Ну конечно, – опомнился царь, – Богам было угодно вновь свести нас, а это самое главное. Давай, садись рядом со мной. Ешь, пей. А потом я покажу тебе кое-что.

Меружан принялся за трапезу, а Тигран жестом позвал дворецкого и что-то приказал.

В трапезную вошла девушка с огненно-рыжими волосами. Приглядевшись, я с трудом узнал в ней ту щупленькую рабыню, которую царь нашёл в оазисе. От её былой невзрачности не осталось и следа. Кожа была тщательно ухожена. Неприметные голубые глазки, мастерски подведенные сурьмой, выглядели выразительно и объёмно, а необычно острый нос – привлекательно. Одета она была в прозрачную лёгкую тунику, едва прикрывающую гибкое тело. Упругие груди и выпуклый лобок просвечивали и выглядели очень соблазнительно. Но главным достоинством, несомненно, были её волосы. Огненно-рыжие и пышные они доходили до пояса. Я поймал полный восторга взгляд царя. Он жадно смотрел на Грацию, не отрывая глаз от её стройного девичьего тела. Она, уловив его взгляд, устремилась к нему. Царь шепнул ей что-то на ухо. Заиграла приятная музыка, и Грация принялась медленно кружиться. Огненные волосы взвились, босые ноги легко понеслись по мраморному полу.

– Где ты её нашёл? – спросил восторженно Меружан.

– В оазисе, – невозмутимо ответил царь и добавил, – она моя новая гетера. Хороша, правда? Будто кусок огня.

– Великолепна! – восторженно ответил Меружан и тихонько спросил меня, – откуда она?

– Из далёкого севера, – ответил я, – там, в оазисе, она выглядела такой неприметной, а сейчас от неё невозможно оторвать глаз.

– Здесь, в храме Афродиты искусные жрицы из любой страхолюдины сделают настоящую красавицу, – сказал осведомлённо Меружан, – и потом женщина, как цветок – любит уход и внимание, особенно когда оно исходит от царя царей.

– Я не могу понять, отчего наш царь так откровенно выставил её напоказ? – удивился я.

– Такой у него характер. Любит показуху во всём. Мол, смотрите, какое счастье у меня в руках. А ты заметил, что придворные в Антиохии – большие охотники до красивых юношей и остались равнодушны к новой царской забаве?

– Ты прав, Меружан. Я это заметил.

– Ну, ещё бы, это же дворец Селевка. А он во всём подражал своему кумиру Александру-Завоевателю. Потешаться с красивыми юношами здесь в почёте, и эту давнюю традицию отсюда невозможно искоренить. Ещё отец Александра, непобедимый Филлип Македонский держал в своём войске отряд влюблённых друг в друга воинов, и они всегда яростно сражались бок о бок, до последнего.

Тут я стал замечать, что сам Меружан тоже недвусмысленно приглядывается к юнцам. Поймав мой удивлённый взгляд, он произнёс:

– Не осуждай то, Соломон, чего не познал на собственном теле.

Я решил сменить эту необычную для меня тему и сказал:

– Послушай, Меружан. Я всё хочу тебе рассказать…

– Шанпоч поведал мне про ваш ночной поединок, – как всегда, опередил мысли собеседника Меружан, – мне тоже кажется, что тут не обошлось без Крикса. Умело расставить сети и вовремя ускользнуть – это его почерк.

Меружан замолк и пристально посмотрел на меня.

– Ну как, Соломон? Уже привыкаешь к дворцовой жизни? Я узнал, что царь тебе дал второе имя. Оно означает – приносящий счастье. Соломон Бахтеци! Звучит впечатляюще! Поздравляю!

– Ты знаешь, Меружан, за короткий срок со мной произошло столько событий, что я едва их успеваю переваривать, – ответил я со вздохом.

– Ну, если судьба так щедра к тебе, не стоит на неё обижаться. Держи её крепко в руках, – произнёс Меружан и добавил, – шут этот собачий тебя не очень достаёт?

– Нет, вообще-то.

– Тогда всё в порядке. Знай, Шанпоч здесь не просто шут. Он – глаза и уши царя, – тихо произнёс Меружан.

– Это я уже понял, – ответил я.

Мы вдвоём подошли к царю, который, полулежа, ворковал с Грацией.

– Я тоже не пришёл с пустыми руками, Мецн, – обратился к нему Меружан.

– Да? И что же ты принёс? – спросил царь, продолжая восхищаться своей новой фавориткой.

– Не что, а кого, – поправил Меружан.

– Ну и кого же?

– Римского центуриона.

– Центуриона? Где же ты его нашёл?

– А в том же Тире. Там сейчас кого хочешь сыщешь.

– А ну, рассказывай, – заинтересовался царь.