– Дело в том, что у нас есть ребенок, – пояснила госпожа Ветровоск, указывая на дитя в руках нянюшки. – И ему нужен дом.

Витоллеры посмотрели на малыша. Затем импресарио вздохнул.

– Актерская жизнь не для детей. Вечные переезды. Вечно новый город. Никакой возможности учиться – а говорят, в наши дни это важно. – Но взгляда не отвел.

– А почему ему вдруг понадобился дом? – спросила госпожа Витоллер.

– У него нет собственного, – пояснила матушка. – По крайней мере, такого, где ему были бы рады.

Молчание затянулось. Наконец госпожа Витоллер спросила:

– А вы просите об этом, потому что являетесь ему…

– Крестными, – быстро ответила нянюшка Ягг. Матушка слегка опешила – ей и в голову не пришло, что потребуется объяснение.

Витоллер рассеянно играл монетами. Жена потянулась через стол и коснулась его руки. Между супругами слово произошел некий безмолвный разговор. Матушка отвела взгляд. За свою жизнь она научилась читать лица людей, но иногда – вот в такие моменты – предпочитала этим не заниматься.

– Увы, у нас туговато с деньгами… – начал Витоллер.

– Но в целом хватит, – твердо договорила его жена.

– Да. Думаю, хватит. Мы с радостью о нем позаботимся.

Матушка кивнула и закопалась в самые глубины своего плаща. Выудив небольшой кожаный мешочек, она бросила его на стол. Внутри было много серебра и даже несколько золотых монеток.

– Этого хватит на… – она поискала нужные слова, – …пеленки, распашонки и все такое?

– На сто раз да с лихвой, – слабо промямлил Витоллер. – Чего ж вы сразу не сказали?

– Если б мне пришлось вас покупать, вы бы того не стоили.

– Но вы же нас вообще не знаете! – воскликнула госпожа Витоллер.

– Верно, – спокойно подтвердила матушка. – Разумеется, мы хотели бы получать весточки о малыше. Отправляйте нам письма и все такое. Однако о нашем разговоре молчок, ясно? Ради блага ребенка.

Госпожа Витоллер посмотрела на двух старших женщин.

– Тут же не все чисто, да? За вашей просьбой кроется нечто большее?

Матушка поколебалась, но затем кивнула.

– И нам лучше не знать, что именно?

Еще кивок.

Несколько актеров вошли в зал, нарушив атмосферу. Есть у лицедеев дурная привычка заполнять собой все пространство.

Матушка поднялась на ноги.

– Прошу меня извинить, дела.

– Как его зовут? – спросил Витоллер.

– Том, – без запинки ответила госпожа Ветровоск.

– Джон, – одновременно с ней сказала нянюшка. Две ведьмы обменялись взглядами. Матушка победила.

– Томджон, – постановила она и вышла прочь.

Снаружи матушка встретила запыхавшуюся Маграт.

– Я нашла коробку, где они держат все короны и прочий хлам, – отчиталась юная ведьма. – Сунула нашу в самый низ, как вы и велели.

– Хорошо.

– Наша-то совсем невзрачная рядом с остальными!

– Занятная ирония, не так ли? Тебя никто не видел?

– Нет, все были слишком заняты, но… – Маграт осеклась и покраснела.

– Выкладывай, девочка.

– Сразу после этого подошел какой-то мужчина и ущипнул меня за попу. – Маграт стала цвета свеклы и прикрыла рот рукой.

– Серьезно? А потом что?

– Потом… потом…

– Ну?

– Он сказал… сказал…

– Да что ж он там сказал?

– «Привет, красотка, что делаешь сегодня вечером?»

Матушка какое-то время размышляла над услышанным, а потом спросила:

– А тетушка Вемпер редко выбиралась из дома, да?

– У нее нога болела, – ответила Маграт.

– Но она же научила тебя повивальному делу?

– А, да. Им я частенько занималась.

– Но… – Госпожа Ветровоск помялась, ступая на непривычную территорию. – Она никогда не говорила о том, что предшествует деторождению?

– Простите?

– Ну знаешь, про мужчин и все такое, – намекнула матушка, уже слегка отчаиваясь.

Маграт, похоже, тема привела на грань паники.

– А что с ними такое?

Матушке за свою жизнь приходилось делать много чего непривычного, и пасовать перед трудностями она не любила. Но на сей раз предпочла отступить.

– Думаю, тебе стоит перемолвиться об этом с нянюшкой Ягг. Да поскорее, – беспомощно заключила она.

Из окна паба донесся взрыв смеха, звон стаканов, и тонкий голос завел:

– …с жирафом, если встать на стул. Но вот с ежом…

– Только не сейчас, – предупредила матушка Маграт, стараясь не прислушиваться к песне.

* * *

Труппа отправилась в путь за несколько часов до заката; четыре повозки вперевалочку двинулись в сторону долины Сто и крупных городов. В Ланкре существовал закон, согласно которому всем фиглярам, шарлатанам и прочим потенциальным мошенникам предписывалось до заката убраться за стены города; впрочем, данное постановление никого особо не задевало, так как настоящих стен город не имел, да и никто не возражал, если люди тайком прошмыгивали обратно с наступлением темноты. Главное – соблюсти внешние приличия.

Ведьмы наблюдали за отъездом из хижины Маграт с помощью древнего зеленого хрустального шара нянюшки Ягг.

– Пора бы тебе научиться вызывать изображения со звуком, – проворчала матушка и потрясла шар, отчего по картинке пошла рябь.

– В этих повозках все такое странное, – заметила Маграт. – Весь их… реквизит! Бумажные деревья, всевозможные костюмы и, – она взмахнула руками, – огромное полотно с нарисованными на нем храмами и домами. Красота.

Госпожа Ветровоск только хмыкнула.

– Правда же удивительно, как эти люди в секунду становятся королями и вельможами? Почти магия.

– Маграт Чесногк, ты что такое говоришь? Это же просто краски и бумага, любому ясно.

Маграт было открыла рот, но прокрутила в голове примерный сценарий дальнейшего спора и решила промолчать.

– А где нянюшка? – спросила она.

– Лежит на лужайке. Ей немного нездоровится. – Словно в подтверждение, снаружи донесся голос нянюшки Ягг, во всю глотку распевавшей, как именно ей нездоровится.

Маграт вздохнула.

– Знаете, а были б мы на самом деле крестными, нам бы полагалось преподнести ребенку три дара. Такова традиция.

– О чем ты, девочка?

– Три добрые ведьмы должны одарить ребенка тремя талантами. Ну знаете, вроде красоты, мудрости и счастья. Так полагалось в старые времена, – надавила Маграт.

– А, ты про имбирные домики и все такое, – отмахнулась матушка. – Прялки, тыквы, уколы пальцев о шипы роз? Никогда подобным не занималась.

Она задумчиво протерла шар.

– Да, но… – начала Маграт, но осеклась под взглядом матушки.

Ох уж эта Маграт. Витает среди своих тыкв. Готова всем стать доброй крестной за пару булавок. Но со светлой душой. Любит всяких пушистых зверьков и с ума сойдет от волнения, если птенец выпадет из гнезда.

– Ладно, чтоб тебе спокойнее жилось, – пробормотала матушка, к собственному удивлению, и взмахнула руками над изображением удаляющихся повозок. – Что там надо, богатство, красоту?

– Всего за деньги не купишь, да и если он пошел в отца, то с внешностью ему уже повезло, – внезапно посерьезнев, принялась рассуждать Маграт. – Может, мудрость? Что скажете?

– Мудрости ему придется набираться самому, – ответила матушка.

– Острый взор? Хороший голос? – С лужайки донесся надтреснутый, но полный воодушевления голос нянюшки Ягг, орущей в ночное небо: «У посоха волшебника есть шишка на конце».

– Нет, это не настолько важно, – громко заявила матушка. – Задействуй головологию. Не цепляйся за красоту и богатство. Это все пустяки. – Затем повернулась назад к шару и махнула рукой: – Сходи, пожалуй, за нянюшкой, раз уж нас должно быть трое.

Нянюшку привели и объяснили ей происходящее.

– Три подарка? – невнятно переспросила она. – С юных лет этим не занималась. Как сейчас помню… что ты делаешь?

Маграт металась по комнате, зажигая свечи.

– Ой, ну надо же создать магическую атмосферу!

Матушка пожала плечами, но воздержалась от комментариев даже пред лицом большого искушения. У каждой ведьмы свои причуды, а собрание все-таки проходило в доме Маграт.

– И чего мы ему подарим? – спросила нянюшка.

– Вот мы как раз и прикидывали, – сказала госпожа Ветровоск.

– О, я знаю, чего б он захотел, – заявила нянюшка и озвучила свою версию. Повисла глубокая потрясенная тишина.

– Не представляю, какая от этого может быть польза, – наконец обрела голос Маграт. – Ему же, наоборот, неудобно будет по жизни – ходить, сидеть и все такое.

– Еще спасибо нам скажет, когда подрастет, попомни мое слово, – заверила нянюшка. – Как любил сказывать мой первый муж…

– По традиции положено дарить нечто менее физиологическое, – перебила матушка, зыркнув на нянюшку Ягг. – Не смей все портить, Гита. И чего ты вечно…

– По крайней мере, я могу сказать, что… – начала нянюшка.

Обе резко понизили голоса, а потом повисло долгое напряженное молчание.

– Мне кажется, – преувеличенно-радостно сказала Маграт, – что, наверное, лучше нам разойтись по домам и каждой поступить по-своему. Отдельно друг от друга. День был долгий, все устали.

– Хорошая мысль, – твердо постановила матушка и встала. – Идем, нянюшка Ягг, – рявкнула она. – День был долгий, все устали.

Маграт слышала, как они препирались, шагая прочь по тропинке.

Молодая ведьма грустно села среди цветных свечей, сжимая бутылочку чрезвычайно тауматургического ладана, которую заказала в лавке магических принадлежностей в далеком Анк-Морпорке. Ей не терпелось опробовать средство. Вот бы люди иногда были чуточку добрее, подумала Маграт.

Посмотрела на шар.

Что ж, можно начинать.

– Пусть он с легкостью заводит друзей, – прошептала она. Не бог весть какой дар, но сама Маграт никогда им не обладала.

Нянюшка Ягг, сидя в одиночестве у себя на кухне с огромным котом на коленях, налила себе стаканчик на сон грядущий и попыталась припомнить семнадцатый куплет из песни про ежика. Вроде бы что-то про коз, но не точно. Время стирало ее память.

Ведьма отсалютовала стаканом невидимому гостю.

– Чертовски хорошая память – вот что ему не помешает. Пусть помнит каждое слово.

Госпожа Ветровоск, идя в одиночку сквозь полночный лес, поплотнее закуталась в шаль и задумалась. День был долгий и весьма утомительный. А хуже всего – пресловутый театр. Люди, что притворяются кем-то другим, ненастоящие события, кусты, сквозь которые можно спокойно просунуть ногу… Матушка предпочитала иметь четкое представление о вещах, а это представление совершенно сбило ее с толку. Мир будто все время менялся.

А ведь не должен меняться так сильно. Это ставит в тупик.

Матушка поспешно двинулась сквозь тьму четким шагом человека, уверенного, что в такую влажную и ветреную ночь в лесу точно кроется нечто странное и пугающее.

– Пусть он станет тем, кем захочет, – пожелала она. – Самая заветная мечта любого человека в этом мире.

Как и большинство людей, ведьмы не сфокусированы на времени. Разница лишь в том, что они смутно сознают это и используют в своих целях. Ведьмы дорожат прошлым, ибо отчасти все еще живут в нем, а еще могут видеть тени, которые отбрасывает перед ними будущее.

Матушка как раз видела тень такого будущего, и оно таило в себе звон клинков.

* * *

Все началось на следующее утро, в пять часов. Четверо людей въехали в лес неподалеку от хижины матушки, спешились за пределами слышимости и очень осторожно пошли сквозь туман.

Их сержант с опаской отнесся к приказу. Он сам был уроженцем Овцепиков и не особо представлял, как арестовывать ведьму. Уж явно она такому повороту не обрадуется. А тогда и ему станет нерадостно.

Прочие солдаты также были местными. Они по пятам следовали за командиром, готовые спрятаться за ним при первом же появлении чего-то более неожиданного, чем обычное дерево.

Хижина госпожи Ветровоск торчала в клубах тумана, точно огромный гриб. Непослушный садик шевелился даже при полном штиле. Там росли травы, которых больше в горах нигде не встретишь; их корни и семена, прежде чем оказаться здесь, преодолели пять тысяч миль по землям Плоского мира, и сержант мог поклясться, что пара цветов обернулась при его появлении. Бедняга поежился.

– Что теперь, сержант?

– Мы… мы рассредоточимся. Да. Рассредоточимся. Именно.

Они осторожно двинулись через папоротник. Сержант скрючился за удобным бревном и сказал:

– Так. Очень хорошо. Общий принцип вы уловили. А теперь снова рассредоточимся, только уже каждый поодиночке.

Солдаты немного поворчали, но послушно исчезли в тумане. Сержант дал им пару минут занять позиции.

– Так. Теперь мы… – громко начал он и осекся.

Стоит ли так кричать? Пожалуй, не стоит.

Сержант встал, снял шлем в знак уважения, бочком подошел по мокрой траве к задней двери и тихонько постучал.

Выждав пару секунд, нахлобучил шлем обратно и со словами «какая жалость, никого нет дома» пошел прочь.

Дверь открылась. Очень медленно и со всем возможным скрипом. Простая запущенность не смогла бы сотворить подобный эффект – нет, тут требовалась долгая и вдумчивая работа, а также горячая вода. Сержант остановился и медленно обернулся, стараясь задействовать в процессе как можно меньше мышц.

Проем зиял пустотой, что вызвало у сержанта смешанные чувства. По его опыту, двери не отворялись сами по себе.

Он нервно прочистил горло.

– Какой у тебя кашель нехороший, – произнес ему прямо на ухо голос матушки Ветровоск. – Правильно сделал, что пришел ко мне.

Сержант глянул на нее с выражением полубезумной благодарности и булькнул:

– Ага.

* * *

– Что она сделала? – переспросил герцог.

Сержант старательно пялился куда-то правее трона.

– Дала мне чашку чая, сир.

– А твои люди?

– Их тоже угостила.

Герцог поднялся и обнял закрытые ржавой кольчугой плечи сержанта. У правителя было плохое настроение. Половину ночи он намывал руки. Ему все чудилось, будто кто-то шепчет ему на ухо. Овсяная каша на завтрак оказалась слишком соленой и почему-то запеченной с яблоком, а у повара на кухне случилась истерика. В общем, герцог пребывал в чрезвычайно дурном расположении духа, однако сохранял внешнюю учтивость. Флем был из тех людей, что, выходя из себя, становятся все милее и милее, пока не достигнут точки, когда фразой «большое вам спасибо» могут сразить не хуже гильотины.

– Сержант, – начал он, медленно ведя слугу по залу.

– Да, сир?

– Я подозреваю, что не слишком ясно выразился, отдавая тебе приказ, – сказал герцог вкрадчивым тоном.

– Сир?

– Вероятно, я ввел тебя в заблуждение. Хотел сказать «приведите мне ведьму, если понадобится – то в кандалах», а на самом деле почему-то поручил сходить попить с ней чаю. В этом загвоздка?

Сержант наморщил лоб. До сих пор сарказм ни разу не посещал его жизнь. Все прежние эпизоды, когда сержант чем-то раздражал людей, обычно заканчивались банальными криками и погромами.

– Нет, сир.

– Тогда позволь узнать, почему же ты не сделал, как я приказал?

– Сир?

– Так понимаю, она тебя зачаровала? Я кое-что выяснил об этих ведьмах, – сказал герцог, который всю прошлую ночь, пока забинтованные руки не начали трястись, штудировал самые примечательные труды по означенному вопросу^[3]. – Полагаю, она сбила тебя с толку обещаниями неземного наслаждения? Показала, – герцог содрогнулся, – запретные прелести и соблазны, о коих смертным и помыслить негоже, открыла демонические тайны, что унесли тебя к самым потаенным глубинам человеческих желаний?

Герцог рухнул на скамью у окна и принялся обмахиваться платком.

– Сир, вы в порядке? – осведомился сержант.

– Что? Да, совершенно.

– Просто вы так покраснели.

– Не меняй тему, слуга, – рявкнул герцог, немного придя в себя. – Признай – она предложила тебе гедонистические и безнравственные наслаждения, известные лишь тем, кто поднаторел в плотских искусствах?

Сержант встал по стойке «смирно».

– Нет, сир, – заверил он от всего сердца. – Она предложила мне булочку.

– Булочку?

– Да, сир. Со смородиной.

Флем застыл, отчаянно пытаясь обрести внутренний покой. Наконец он смог выдавить:

– И как на это отреагировали твои люди?

– Им тоже дали по булочке. Всем, кроме юного Роджера, ему нельзя есть ягоды из-за проблем со здоровьем.

Герцог обмяк и прикрыл глаза ладонью. «А ведь я был рожден править на равнинах, где нет холмов, нет этой чертовой погоды, а люди не сделаны из глины. Он же сейчас точно мне расскажет, что досталось этому самому Роджеру».

– Ему дали бисквит, сир.

Герцог уставился на деревья. Он был зол. Крайне зол. Но двадцать лет брака с леди Флем научили его не просто владеть собой, но и контролировать инстинкты, и лишь дрогнувшая мышца на лице могла выдать напряженную умственную работу. Кроме того, из темных глубин подсознания всплыла совершенно неуместная эмоция. Любопытство, точно акула, выставило плавник на поверхность.

Герцог уже пятьдесят лет умудрялся жить, не испытывая любопытства. Не слишком уместная черта для аристократа. Уверенность куда полезнее. Тем не менее сейчас герцогу пришло в голову, что и от любопытства может быть польза.

Сержант стоял посреди зала с бесстрастным видом человека, что ждет приказа и готов ждать его до тех пор, пока не окажется в другом месте в силу континентального дрейфа. Он много лет находился на не слишком обременительной службе у королей Ланкра, и это начинало сказываться. Если тело в основном еще могло вытягиваться по струнке, то живот слушался лишь гравитацию.

Взгляд герцога упал на шута, что примостился у трона на своем стульчике. Сгорбленная фигурка смущенно вскинулась и звякнула колокольцами.

Герцог принял решение. Как он уже обнаружил, путь к прогрессу заключается в поиске слабых мест. Прогнав мысль, что таковые места включают в себя королевские почки на темной лестнице, правитель взял себя в руки.

…руки. Он все тер их и тер, но, похоже, без толку. Даже спустился в темницы и одолжил у палачей одну из проволочных щеток. Тоже не помогло. Даже хуже стало. Чем больше герцог тер руки, тем больше на них выступала кровь. Он боялся, что сойдет с ума…

Герцог подавил тревожные мысли. Слабые места. Точно. Вот шут как раз казался целиком и полностью слабым местом.

– Можешь идти, сержант.

– Сир, – отозвался тот и промаршировал к выходу.

– Шут?

– Чегось вам помолвить, сир? – нервно спросил дурак и ударил по струнам своей чертовой мандолины.

Герцог сел на трон.

– Меня и так уже помолвили, двадцать лет назад. Дай мне совет.

– Ей-ей, дяденька…

– Никакой я тебе не дяденька. Такого родича я бы точно не забыл, – заверил лорд Флем и наклонился так, что оказался нос к носу с удивленным шутом. – Еще раз ляпнешь свои «дяденьку», «ей-ей» или «помолвку» – накажу.

Шут беззвучно пошевелил губами, затем спросил:

– А «звиняйте» можно?

Герцог знал, когда дать поблажку.

– «Звиняйте» я переживу. И ты тоже. Но никаких уловок. – Он ободряюще улыбнулся. – Давно ты в шутах, парень?

– Звиняйте, любезный…

– Про любезного не надо, – перебил герцог, подняв руку.

– Звиняйте, лю…дей наших повелитель, – быстро выкрутился шут и нервно сглотнул. – Да всю жизнь. Уж семнадцать лет как свой пузырь на палке ношу. А до меня служил мой отец. И дядька мой вместе с ним. А до них – мой дед. А его…

– То есть все мужчины твоего рода шуты?

– Семейная традиция, сир. Звиняйте.

Герцог снова улыбнулся, но шут был слишком взволнован и не подметил, сколько зубов обнажил властитель.

– Ты же из здешних мест, не так ли? – спросил Флем.

– Ей… да, сир.

– И знаешь местные поверья и все такое?

– Полагаю, так, сир. Звиняйте.

– Хорошо. Где ты спишь, шут?

– На конюшне, сир.

– Отныне можешь спать в коридоре у моих покоев, – благосклонно разрешил герцог.

– Ого!

– А теперь, – вкрадчиво сказал герцог, роняя слова, точно капли патоки вокруг пудинга, – расскажи мне о ведьмах…

* * *

Той ночью шут улегся на твердых каменных плитах в продуваемом всеми ветрами коридоре над Большим залом. И это вместо теплой соломы конюшен!

– Глупость какая, – сказал он себе. – Ей-ей, невозможная глупость!

Шут провалился в подобие дремы, где какая-то неясная фигура все пыталась привлечь к себе внимание, и лишь краем уха улавливал голоса супружеской пары по ту сторону двери.

– Ладно, так действительно меньше дует, – неохотно признала герцогиня.

Ее супруг откинулся в кресле и улыбнулся жене.

– Ну? – спросила она. – Где ведьмы?

– Похоже, камергер прав, дорогая. Ведьмы зачаровали местное население. Сержант вернулся с пустыми руками.

Руками… Герцог усилием воли прогнал назойливую мысль.

– Ну так казни его, – живо предложила герцогиня. – В назидание остальным.