– Эти чертежи – из архитектурной фирмы, которая проектировала Кранкенхаус, когда старая государственная психиатрическая больница, Наррентурм, закрылась. Вместо нее открыли несколько частных лечебниц в предместьях Вены: это и была одна из них. Вначале она предназначалась для содержания преступников, которых суд признал душевнобольными и опасными для общества, но потом стала принимать и частных пациентов. Большинство этих частных пациентов помещают туда родственники, поскольку они опасны для самих себя или для других. По сути, Кранкенхаус всегда был местом заключения – надежды на исцеление у его пациентов почти нет. У меня есть друг, который сейчас пытается изменить подход к диагностике и лечению душевнобольных: он считает, что психические заболевания – не неизбежное действие наследственных факторов, а симптом подавленных мыслей и желаний. Если пациенты смогут каким-то образом перенести эти мысли и желания в область сознания, их можно будет вылечить, – во всяком случае, так он утверждает. Он называет себя психоаналитиком, потому что анализирует психику, человеческий разум или душу, если вернуться к терминологии греков. Он толкует сны, оговорки – в его теории много противоречий, и некоторые из его коллег считают, что он и сам безумен. Но именно он помог мне, когда умер мой муж и я была настолько подавлена, что едва могла встать с постели. Это он подтвердил мое предположение, что Люсинда Ван Хельсинг находится в Кранкенхаусе, хотя и не мог сказать, где именно. Но, может быть, Грета расскажет нам что-то новое?

– Да, мадам, – сказал мальчик. У него, как и у Ханны, был сильный австрийский акцент, и, как только он заговорил, Мэри наконец поняла, что это не он, а она, хотя в роли мальчика эта девочка выглядела даже убедительнее Дианы. В сущности, она была очень похожа на Чарли и держалась с той же типично лондонской развязностью, хотя Мэри догадывалась, что здесь эту развязность следует называть типично венской. Должно быть, уличные мальчишки во всех больших городах по всему миру одинаковы.

– Она здесь, на третьем этаже, не знаю только, в какой комнате. – Грета показала на чертеже место, где стояла подпись: «Dritte Etage»^[39]. – Все сведения я получила от горничной, швабки по имени Аника Краузе: она работает на кухне, и одна из ее обязанностей – развозить пациентам еду на тележке. Она помнит, что отвозила еду девушке по имени Люсинда: когда она ее привозила, эта девушка сидела на койке и смотрела в пол. При ней все время была охрана – правильно я говорю? Eine Wache. Потом Аника приходила снова, забрать поднос, но еда оставалась нетронутой. Она потому эту девушку и запомнила – еда каждый раз осталась нетронутой. И она все гадала, что же такого могла натворить такая молодая девушка, что ее заперли на третьем этаже, вместе с преступниками.

– А, так вот почему Зигмунд не мог ее найти, – сказала Ирен. – Он сказал, что к пациентам с третьего этажа его не допускают. А как выглядит план лечебницы? Он мне описал здание в общих чертах, но у тебя, я уверена, есть более подробная информация. Он, как большинство философов и мечтателей, не слишком наблюдателен, когда дело касается материального мира. Мне случалось видеть, как он раскланивался с вешалкой в прихожей.

– Да, мадам. Первый этаж – служебный. Второй – для частных пациентов, а третий – для преступников. На втором и третьем этажах все окна с решетками, и комнаты всегда заперты, даже… то есть кроме тех часов, когда пациентов выпускают размяться или отдохнуть. Левое крыло на втором и третьем этажах – женское, правое – мужское. На третьем этаже оба крыла все время заперты. Никто не может туда войти без разрешения директора. Частным пациентам и преступникам не разрешают между собой смешиваться… я правильно говорю? Mischen. И у главного, и у черного входа в Кранкенхаус стоят охранники, чтобы никто не прошел. Передачи приносят к черному ходу, и охранники их проверяют. Я спрашивала Анику, нельзя ли их подкупить, но она сказала – нет, уж больно хорошо им платят. Входить и выходить можно только тем, кто работает в Кренкенхаусе – то есть имеет разрешение. Посетителей не пускают, даже родственников. Анику обыскивают каждый раз, когда она приходит, и всех санитаров тоже. Мне не пришлось платить ей за эти сведения, мадам. Она очень гордится своей работой и хвасталась без удержу, так что мне оставалось только слушать. Я даже думаю, что, если бы я предложила ей деньги, она начала бы меня подозревать.

– А что там с внутренней охраной? – спросила Ирен. – Зигмунд говорит, что на втором этаже охранников нет. А на третьем?

– Она мне не говорила, – сказала Грета. – А расспрашивать мне не хотелось – я видела, что она и так уже начинает задумываться, почему это я задаю столько вопросов. Я сама разглядела, что больница окружена высокой стеной – футов девять, по-моему, с металлическими шипами наверху. Если вы хотите услышать мое откровенное мнение, das, was ich glaube^[40]…

– Разумеется, – сказала Ирен.

– По-моему, это невозможно. Кранкенхаус не похож на те места, в которых мы раньше… – Она замолчала и поглядела на всех с подозрением, особенно на Диану. – То есть я хочу сказать – это совсем не то, что забраться в частный дом или даже в Хофбург. Это уж скорее похоже на подготовку побега из тюрьмы!

– Спасибо, Грета, – сказала Ирен. – Ты, как всегда, проявила чрезвычайную находчивость. Почему бы тебе не оставить себе те деньги, что мы выделили для мисс Краузе? А теперь тебе, наверное, надо поспать. Я знаю, что ты всю ночь провела на ногах – у тебя ведь были еще и другие дела.

Грета кивнула:

– Кстати, о тех, других делах…

– Давай об этом после поговорим, вместе с остальными девочками.

Грета снова кивнула, развернулась и вышла из комнаты – широким шагом, засунув руки в карманы.

– Как видите, – сказала Ирен, – у меня тоже есть свои нерегулярные полицейские силы с Бейкер-стрит, хотя я предпочитаю работать с девочками – часто спасенными от уличной жизни, как Грета. Она младшая сестра Ханны. Они обе были в тюрьме, когда я… в общем, я их, можно сказать, спасла. Девочки могут проникнуть куда угодно, сделать что угодно, даже стать кем угодно. Они ведь не привлекают внимания.

– Вот видите? Я вам все время это говорю, – сказала Диана. – А Мэри разве позволит мне делать что угодно? Нет.

– Ну что, есть какие-нибудь идеи? – спросила Ирен. – Должна признаться, сама я пока в тупике. Как же мы вытащим оттуда эту девушку? Сейчас мы даже не можем с ней связаться. Посещения запрещены, внутрь никто войти не может, если только его не знают охранники у той или другой двери. А на третьем этаже, возможно, еще и дополнительная охрана есть. Даже если Гретина осведомительница ошибается и охранников все-таки можно подкупить – людей, которых нельзя подкупить, вообще очень немного, нужно только подобрать нужную валюту, – на это уйдет время, а Шерлок говорит, что времени у вас нет. Что же нам остается? Трюк с переодеванием? В кого же нужно переодеться, чтобы добраться до Люсинды? Да хотя бы в сам Кранкенхаус проникнуть.

– А этот друг, о котором вы упомянули? – спросила Жюстина. – Тот толкователь снов?

– К сожалению, не думаю, что он сможет еще что-нибудь для нас сделать, – сказала Ирен. – У него есть право доступа в Кранкенхаус, но только к пациентам второго этажа. На третий его не допускают, и, если его увидят там, у него могут быть неприятности. Когда я получила письмо от Шерлока, то попросила своих девочек разузнать, где Ван Хельсинг живет в Вене. Около года назад Ван Хельсинг снял дом неподалеку от университета, за пределами Рингштрассе. Его жена с дочерью поселились там, а сам он то приезжал, то уезжал, когда того требовали его исследования. Несколько месяцев назад его жену поместили в психиатрическую лечебницу – да, в Кранкенхаус Марии-Терезы. По словам его экономки, фрау Мюллер, она умерла за несколько дней до того, как пропала ее дочь. Полиция считает, что Люсинду похитили несколько человек, вероятно, для того, чтобы затребовать выкуп, – на клумбах в саду обнаружены их следы. Но я подумала – если Ван Хельсинг мог запереть жену в сумасшедший дом, то мог отправить туда же и дочь, инсценировав похищение, чтобы отвести подозрения от себя. Тогда я и попросила своего друга заглянуть в книгу регистрации пациентов, и там значилась фройляйн Ван Хельсинг, а также причина ее помещения в лечебницу: неврастения, истерия, суицидальные наклонности. Нам повезло, что Ван Хельсинг поместил ее туда под настоящим именем, иначе бы нам ее не найти. Должно быть, решил, что, если полицию еще можно провести фальшивым похищением, то директор Кранкенхауса его знает и догадается, кто такая Люсинда. Мой друг искал ее на втором этаже и не нашел. Даже это было для него опасно: помимо его спорных теорий, он в придачу ко всему еще и еврей, а жизнь евреев в Вене становится все труднее. Если его застанут на третьем этаже, это может подорвать его карьеру. Вот поэтому я и послала Грету – вдруг ей удастся собрать еще какие-то сведения. Грета мастер по этой части, как вы могли убедиться. Нам нужно как-то попасть внутрь, чтобы дать знать Люсинде, что мы пытаемся ей помочь, и, конечно, найти способ освободить ее. Но как?

Какое-то время все молчали.

– У меня нет никаких идей, – сказала Жюстина и покачала головой. – Как жаль, что Кэтрин не поехала с нами. Она такая находчивая – уж она-то, конечно, что-нибудь придумала бы.

Диана: – Ой, никак не могла удержаться и не похвалить себя, да?

Жюстина: – Но ведь я правда это сказала. Кажется, сказала. Когда твои слова записаны на бумаге, начинаешь доверять рукописи больше, чем собственной памяти.

– Что поделаешь, Кэтрин с нами нет, – сказала Мэри. Она и тревожилась, и злилась одновременно. Разве не она считается среди нах самой находчивой? Во всяком случае, в расследовании уайтчепелских убийств ее роль была именно такова. Но с тех пор, как они очутились за границей, Мэри чувствовала себя совершенно потерянной, мысли у нее путались – как будто она все еще на пароме и океанские волны швыряют ее то вверх, то вниз. И все-таки – надо же придумать хоть какой-нибудь план. Она наклонилась вперед и уперла подбородок в ладони, внимательно глядя на карту. Даже у неприступного Кранкенхауса должны быть свои слабые места. Где же они?

– Ой, ну, вы что, – сказала Диана. – Тут же все ясно как день! Мне, по крайней мере.

– Мне кажется, переодеться в кого-то – наилучший выход, – сказала Мэри. – Вы сказали, что миссис Ван Хельсинг там умерла. А священник на похоронах был? По-моему, из Жюстины получился бы отличный священник. Таким образом она могла бы попасть в больницу, а там уже пробраться на третий этаж. С ее силой любой замок можно просто сломать. Священника охранники не заподозрят. А что касается того, как вытащить оттуда Люсинду, – может, в гробу? В гробу можно спрятать кого угодно… Ведь не станут же они обыскивать гроб?

– Но тогда придется ждать, пока умрет еще кто-нибудь из пациентов, – сказала Жюстина. – На это может уйти несколько месяцев. А то и лет! И как я в одежде священника попаду на третий этаж? Такой наряд бросается в глаза, в нем меня сразу заметят. А если и сумею пробраться – как уложу Люсинду в гроб и куда дену настоящий труп? Многовато непродуманных моментов в твоем плане, Мэри.

Диана: – Это был самый дурацкий план из всех возможных.

Мэри: – Это был даже не план. Я и не предлагала это как готовый план, просто высказывала свои идеи.

Диана: – А к моим не прислушалась, как всегда.

– Вы меня не слушаете! – сказала Диана и лягнула стол.

– Не думаю, что мой друг Отто одобрил бы твое поведение, – сказала Ирен. – Он сделал этот стол специально для меня. Что ты хотела сказать, Диана?

Она положили руку Диане на плечо, словно хотела и успокоить ее, и удержать от новых выходок.

Что этой Диане опять нужно? Мэри вновь от души пожалела о том, что позволила сестре ехать с ними. Может быть, было бы лучше, если бы Диана сбежала в Канаду или в Австралию! По крайней мере, тогда Мэри была бы избавлена от ее капризов.

– Это же тюрьма, так? Ну, все равно что тюрьма. Как мой отец попал в тюрьму и сбежал оттуда?

Ирен покачала головой:

– Эту часть вашей истории Шерлок мне не рассказывал.

– Он не попадал в тюрьму, – сказала Мэри. Боже, какое отношение это имеет к Люсинде Ван Хельсинг? – Его арестовали и отправили в Ньюгейт за убийство сэра Денверса Кэрью.

– Ну да, а потом он же выбрался! В общем, – Диана повернулась к Ирен, – моего отца, то есть мистера Хайда, посадили в Ньюгейтскую тюрьму за убийство человека, хотя кто сказал, что тот человек не получил по заслугам? Может, его и надо было убить. Ну, в общем, он оттуда выбрался в два счета. Когда его туда привезли, он сразу заметил, где стоят охранники и когда сменяются. И он умел взламывать замки. По крайней мере, это я так думаю, как он это сделал, – наверняка-то я не знаю, он ведь ушел не прощаясь. Он не лучший отец, но другого у меня нет, так что заткнись, Мэри, – я вижу, что ты собираешься меня перебить. Ну, а я тоже могу взломать любой замок, сколько их есть на свете.

– Я не собиралась перебивать, – сказала Мэри. – То есть ты хочешь сказать – если ты попадешь туда, то сможешь и выбраться оттуда и добраться хотя бы до третьего этажа, чтобы поговорить с Люсиндой, – если там, помимо замка, нет дополнительной охраны, чего мы не знаем. Но как же ты попадешь в Кранкенхаус?

– Так же, как папаша.

– Убьешь кого-нибудь? – озадаченно переспросила Жюстина.

– Ну, ей-богу, тут никто, кроме меня, мозгами шевелить не умеет! Чтобы попасть в тюрьму, надо кого-то убить, так? Ну, а чтобы попасть в сумасшедший дом, нужно быть истеричкой и нерв… невр… – как там Ирен говорила? Ирен же говорит, что ее друг может привозить туда пациентов, так? А там уже можно разглядеть, где стоят охранники и как их обойти. Не могут же они все время стоять на месте: им нужно ходить вокруг или хоть по нужде сбегать. Плевое дело.

– Нет! – сказала Мэри. – Даже и не думай. Мы не отправим тебя в заведение для сумасшедших преступников. Ты моя сестра, и я этого не допущу. Мне все равно, каким там гениальным взломщиком ты себя возомнила. А если ты не сможешь оттуда выбраться?

– Сможет, если ее привезет Зигмунд, – сказала Ирен. – Тогда он и будет решать, как долго ей оставаться в Кранкенхаусе. Он может приказать ее выписать или перевести куда-нибудь. Если только ее не разоблачат, конечно. Тогда уж он едва ли сможет тебе чем-то помочь, Диана, и я не решилась бы так серьезно вовлекать его в это дело. Он занят важной работой – я не хочу ставить его карьеру под угрозу. Но… А ты в самом деле можешь взломать любой замок? Какой угодно?

– Еще бы, – пренебрежительно ответила Диана.

– Тогда покажи мне. Идем. – Ирен поднялась и поманила Диану за собой. Как это понимать? Она что, собирается заставить Диану продемонстрировать свое мастерство во взломе замков? И каким же образом? Мэри взглянула на Жюстину, та пожала плечами: она тоже не понимала, что происходит.

Диана двинулась за Ирен, задрав нос кверху – ни дать ни взять герцогиня, хотя все еще в ночной рубашке.

– Боже мой… – сказала Мэри и поднялась. – Идем, Жюстина. Я хочу посмотреть, что будет дальше.

Ирен провела их по коридору в дальнюю часть квартиры, а затем вниз по узкой лестнице. Это же, должно быть, первый этаж, для прислуги? Да, вот и дверь на кухню. Мэри увидела большую черную плиту, длинный стол в центре, за которым сидели Ханна с Гретой, и обычные кухонные принадлежности на полках вдоль стен. С потолка свисали связки сушеного перца и чеснока. Немолодая женщина – должно быть, фрау Шмидт, поскольку на ней был белый поварской колпак и фартук, – стояла у плиты.

– Ханна, у вас есть минутка? – спросила Ирен, остановившись в дверях.

– Конечно, мадам, – отозвалась Ханна и подошла к двери. – Что вам угодно?

– Сейчас мне нужна не горничная. Я хочу посмотреть, кто лучше умеет вскрывать замки – вы или Диана.

Ханна окинула Диану оценивающим взглядом.

– Я очень быстро умею, – сказала она.

– Да ну? – сказала Диана. – А вот сейчас посмотрим!

– Тогда идите за мной, – сказала Ирен. – Идем в кабинет.

Она привела их не наверх, а в конец коридора, и там они увидели… конец коридора. Он заканчивался тупиком, дальше ничего не было – только стена, обшитая панелями, и картина на ней. На картине был изображен синий кувшин, а в нем – алые маки. Должно быть, это были любимые цветы Ирен.

Ирен приподняла картину и повернула рычажок на стене, который прятался за ней. Мэри вздрогнула от неожиданности, когда стена открылась внутрь. Оказывается, это была не стена, а дверь.

– Минутку, – сказала Ирен. – Нужно включить свет.

Мэри услышала щелчок, и комната осветилась.

– Это… это же электрический свет! – сказала Жюстина.

– Да, я провела в эту комнату электричество. Для того, чем мы будем заниматься, нужен яркий свет, газовой лампы тут недостаточно. Входите все.

Ирен придержала дверь, пока все не вошли следом за ней, а затем закрыла ее за ними.

Комната была примерно такого же размера, что и кабинет доктора Джекилла на Парк-Террейс, 11: поменьше гостиной, побольше маленькой столовой. Три стены были заставлены стеллажами с книгами и коробками для хранения архивов. На четвертой стене висело всевозможное оружие: мечи, ножи, пистолеты разных систем, даже ружье. В дальнем конце комнаты располагался большой письменный стол, что и в самом деле придавало ей сходство с кабинетом. Но в центре стоял еще один стол, темного дерева, а вокруг несколько стульев – больше похоже на зал для совещаний, что-то вроде столовой на Парк-Террейс, 11, где клуб «Афина» проводил свои собрания, – только с оружием.

– Что это за комната? – спросила Мэри, изумленно оглядываясь вокруг.

Ирен не ответила. Она молча взяла с одной из полок какую-то коробку и поставила ее на стол. Открыла и стала доставать… что это? Мэри пришлось подойти поближе, чтобы разглядеть. Что-то металлическое… а, да это замки. Разные – и старинные, и современные.

– Десять для Дианы, десять для Ханны, – сказала Ирен, раскладывая замки по двум кучкам. Снова сунула руку в коробку, пошарила там и достала секундомер, который тоже положила на стол. Затем протянула руку к голове и вынула из волос две шпильки, поддерживающие ее прическу – просто и в то же время тщательно уложенную. И как это Ирен и Беатриче умудряются делать такое со своими волосами? Мэри просто не представляла.

– Вот. – Мэри протянула Ханне с Дианой по шпильке. – Кто первой откроет все замки, та и выиграла. Я засекаю время. Готовы?

– А что выиграла-то? – спросила Диана.

– Мое уважение и восхищение. Имей в виду – Ханна в этом деле большой мастер. Вероятнее всего, лучше тебя!

– Как бы не так, – сказала Диана, но шпильку взяла. Ханна бросила на нее презрительный взгляд – так умеют смотреть только надменные горничные, это их исключительная привилегия.

Мэри взглянула на двух девушек – одна все еще в ночной рубашке, другая в строгом черном форменном платье, белом чепце и фартуке. Которая же выиграет? Мэри отодвинула в сторону стул, чтобы встать поближе к столу.

– Готовы? – спросила Ирен, беря в руки секундомер. – Начали!