Глава V. В Восточном экспрессе

Сначала они все втроем забились в купе Мэри и Дианы. Оно было сейчас в своем дневном виде, с одним длинным сиденьем, развернутым по ходу поезда. Жюстина бросила на него сумку с новой Дианиной одеждой.

– А где же мы будем спать? – спросила Диана.

– Видишь доску наверху? – показала Мэри. – Это сиденье – одна полка, а когда доска откидывается, получается вторая.

– Тогда, чур, я сплю на верхней! – Диана уселась на сиденье и попрыгала. – Неплохо. А в маленькой комнатке что? – Она открыла дверь в умывальную. – Ого, это же ватерклозет! В поезде! Интересно, куда же все это дерьмо стекает…

Вдруг раздался свисток. Мэри чуть было не подскочила от неожиданности. Послышался вибрирующий стук, и Восточный экспресс тронулся с места. Путешествие в Вену началось!

– Можно, я возьму… сама знаешь что? – сказала Мэри Жюстине.

– Что такое? – переспросила Диана. – О чем это вы?

Жюстина порылась в сумке, висевшей у нее на плече, и вытащила револьвер Мэри.

– Ого! – сказала Диана. – А эта штука заряжена?

– Нет, конечно, – сказала Мэри. – Я же не идиотка. Но заряжу, когда приедем в Вену. Я решила, что лучше быть готовой ко всему.

Жюстина протянула револьвер Мэри.

– Пули тебе пока не нужны?

– Нужны, хотя не думаю, чтобы нам грозила какая-то опасность в Восточном экспрессе. В конце концов, никто даже не знает, что мы едем в Вену и зачем. Едва ли доктор Сьюард следит за нами – скорее уж наоборот. Он почти и не знает о нашем существовании, только о человеке с разными глазами, сбежавшем от него в Перфлитской лечебнице, и о какой-то никому не известной мисс Дженкс. Вот интересно, кстати, что сейчас поделывает Кэт? Узнала она еще что-нибудь или нет?

– Если узнала, то, наверное, пошлет телеграмму в Вену, – сказала Жюстина.

Мэри: – Ну и откуда, по-твоему, наши читатели должны знать, кто такая мисс Дженкс? Она упоминается только в первой книге.

Кэтрин: – Пусть вернутся назад и прочитают первую книгу. Она стоит всего два шиллинга в привокзальных книжных киосках. Я уже упоминала об этом, но ты же сама сказала, что не нужно больше рекламы!

– А почему у меня нет револьвера? – Диана снова плюхнулась на сиденье, нахмурилась и скрестила руки на груди.

– Так ведь и у меня тоже нет, – сказала Жюстина. – Это не предмет первой необходимости, знаешь ли.

– Ты-то и голыми руками убить можешь, – сказала Диана.

– Что? Только этого мне еще не хватало! – возмутилась Жюстина.

Мэри промолчала: было бы невежливо и нечутко напоминать Жюстине, что она уже убила несколько человек этим самым способом.

Мэри раскрыла чемодан и начала доставать одежду на ночь: свою ночную рубашку, пижаму Джастина Фрэнка, которому предстояло делить купе с другим мужчиной, незнакомым. Ее это тревожило – хотя ведь он, конечно, не догадается, что Джастин – женщина. С Жюстиной ничего не случится, правда же? А если и случится, она способна за себя постоять. У Дианы ночной рубашки не было – значит, придется ей спать в нижней сорочке. Диана тем временем молча смотрела на Жюстину, вскинув брови.

– Я имею в виду – я никогда не стала бы убивать умышленно. Тот человек на улице в Корнуэлле, человек-кабан у Мэри дома – все это вышло случайно. У меня никогда не было намерения кого-то убить.

Вид у Жюстины был такой, будто она вот-вот заплачет.

– Конечно, – сказала Мэри. – Мы знаем, что ты никогда бы такого не сделала. Тебе еще что-нибудь нужно? Пижама и халат вот, но лучше сразу взять что-нибудь, чтобы переодеться завтра. А где же твои тапочки? Диана, бога ради, будет от тебя хоть какая-то польза или нет? Ты же ближе к чемодану.

– Нет, – был ответ. – Тут повернуться негде. Вы с Жюстиной все купе заняли.

Тут послышался стук в дверь. Мэри открыла. Мужчина в форменном кителе Compagnie Internationale des Wagons-Lits сказал:

– Pardon, mademoiselle. Я Мишель, проводник в этом вагоне. В вагоне-ресторане у нас есть кофе и десерты на выбор. Если желаете, я тем временем приготовлю вам постели.

Он поклонился и исчез.

– Кофе? – сказала Диана. – Кофе – это чудесно! Идем.

– Хорошо, – сказала Мэри. – Странно, почему у них нет чая?

Придется, наверное, привыкать к континентальной привычке пить кофе. Там, куда они едут, возможно, трудно будет найти хороший английский чай.

– Вы идите, а я устроюсь у себя в купе и тоже приду, – сказала Жюстина.

Мэри кивнула. Теперь, на ближайшие два дня, это их дом. Она оглядела купе. Маленькое, но чистое и со вкусом обставленное. В целом Восточный экспресс пришелся ей по душе. Жаль только, что придется делить купе с Дианой…

Диана: – Все лучше, чем с Кэтрин! Ей бы наверняка снились кошмары, и она бродила бы по купе во сне. А то еще и укусила бы тебя нечаянно!

Кэтрин: – Что ж, риск всегда есть. Я все-таки пума.

– Идем, – сказала Мэри. – Ты ведь не хочешь остаться без десерта?

– Ну уж нет! – сказала Диана и соскочила с сиденья. Джастин был у себя в купе – знакомился с месье Вальдманом. Мэри слышала их неразборчивые голоса из-за закрытой двери.

Столовая оказалась изысканной, как в отеле: скатерти на столах, приличные столовые приборы, фарфоровые кофейные чашки и… да, чайник! Мэри облегченно вздохнула. Они нашли столик у окна, заказали напитки и подошли к буфету, у которого не было ни души. Сам вагон-ресторан был не пуст, но и не переполнен: должно быть, август не слишком популярный месяц для путешествий через весь континент. Большинство пассажиров возвращались с отдыха домой – где бы ни был их дом. Мэри выбрала кусочек малинового торта и несколько миндальных бисквитов (почти не хуже тех абрикосовых улиточек, которыми их угощала сегодня мадам Корбо), села у окна и стала смотреть, как убегают вдаль парижские предместья. Диана с жадностью умяла свой кусок gâteau au chocolat^[26] и принялась за второй.

Мэри чувствовала, как теплый чай согревает ее изнутри. Это был отличный улун, он напомнил ей чай в гостиной на Парк-Террейс, 11. До чего же она устала. Столько всего произошло сегодня. Еще утром она была в Лондоне, и вот уже несется по французским полям к Вене, а оттуда – неизвестно куда. У Дианы вид был вполне бодрый, но это же Диана, она всегда такая. Ее словно бы ничто не способно утомить, она идет по жизни, не слишком задумываясь ни над тем, что было, ни над тем, что будет. Иногда Мэри хотелось быть такой же беззаботной.

Диана: – Меня тоже можно утомить. Например, меня утомила твоя привычка мной командовать.

И Жюстина, кажется, была во Франции как дома – Мэри так никогда не суметь. Тогда, в ресторане, она по-французски заказала еду для всех. Конечно, она одна из них троих бегло говорит по-французски, да и вообще – она же мистер Джастин Фрэнк. От него по умолчанию ожидается, что он, как мужчина, будет решать за всех. Будет распоряжаться всеми финансовыми операциями и во всем играть главную роль, за исключением каких-то несущественных моментов, когда галантность требует отдать женщине первенство – скажем, пропустить ее вперед в дверях. Мэри должна была признать, что Жюстина играет мужчину безупречно: она выдвигала стулья для Мэри и Дианы, снимала шляпу именно тогда, когда Джастину полагалось ее снимать. Мэри взяла чашку в ладони и вдохнула поднимающийся от нее аромат. Это было так по-английски, что она даже смутилась.

– Вижу, вы нашли столик. Мэри, ты не возражаешь, если Генрих Вальдман присоединится к нам? Он мой сосед по купе. Генрих, это мои сестры, Мэри и Диана.

Джастин выдвинул стул рядом с Дианой и сел, подогнув под столом длинные ноги. Ее старший брат Джастин, напомнила себе Мэри и еще раз мысленно повторила их легенду. Она взглянула на месье Вальдмана и с удивлением увидела, что это один из тех студентов, что были на пароме. А потом он стоял перед ней в очереди к кассе, пока не отошел вместе с другом что-то обсудить.

– Надеюсь, я не помешал, – сказал он. По-английски он говорил хорошо, но с акцентом. – Если это доставит вам какие-то неудобства, я с удовольствием пересяду куда-нибудь.

Он был высокий, светловолосый, с ярко-голубыми глазами.

– Нисколько. Садитесь, пожалуйста. Мы уже поели, а вы оба, конечно, голодны. Десертов еще осталось сколько угодно.

– Весьма вам благодарен, мисс Фрэнк, – сказал Вальдман, усаживаясь рядом с ней. – Я сам есть не хочу, но с удовольствием выпил бы чашечку кофе.

– И я тоже, – сказал Джастин. – Генрих сказал мне, что он швейцарец и возвращается из Англии, с каникул. А я ему рассказал, что учился когда-то в его стране, неподалеку от Женевы. Там я и выучил французский, на котором англичане обычно не говорят, а вот немецкий, боюсь, очень поверхностно. Генрих-то, конечно, говорит на обоих языках.

Ага, Жюстина дополнила их историю новыми деталями! Добавила подробность насчет учебы в Швейцарии. Молодец. От швейцарца не укрылось бы ее превосходное знание французского. Правда, она и по-английски говорила с французским акцентом, но очень легким – можно надеяться, что иностранец не заметит. На миг Мэри вспомнилась гостиная на Парк-Террейс – как они сидели с Кэтрин и обдумывали, что сказать, если кто-нибудь спросит, кто они и куда направляются. «Держитесь как можно ближе к правде, – говорила Кэтрин. – Правду говорить всегда легче, чем врать, если ты не Диана, конечно».

– Да, мой брат учится на художника, – сказала Мэри. – Уверяю вас, я не погрешу против истины из родственных чувств, если скажу, что он необычайно талантлив. Мы едем в Вену, чтобы он мог изучать искусства в музее – знаете, в том, большом.

– А, Kunsthistorisches Museum^[27], – сказал Вальдман.

– Gesundheit^[28], – сказала Диана. – Я возьму еще торта.

– Хватит с тебя, – сказала Мэри, но, не успела она еще договорить, как Диана уже исчезла.

– А вы что изучаете? – спросила Мэри, обращаясь к Генриху Вальдману. Генрих – это ведь, кажется, немецкое имя? Она знала от Жюстины, что Швейцария – это отчасти Франция и отчасти Германия. Он был похож на немца, или, во всяком случае, на расхожее представление о типичном немце. Глаза у него, как она заметила, были очень ярко-голубыми.

– Я студент-медик, изучаю медицину в Ингольштадтском университете. Я тоже еду в Вену, где мне нужно побывать в музее pathologische anatomie^[29]… впрочем, это неподходящая тема для беседы с дамами… а потом вернусь в университет. Иначе я бы сошел в Мюнхене, это гораздо ближе. Я путешествовал с товарищем, тоже студентом, – кажется, я припоминаю, что вы стояли за нами в очереди к кассе, мисс Фрэнк, и тут я сглупил: забыл, куда положил бумажник! Очень обрадовался, когда все-таки нашел его в другом кармане. Но, к несчастью, в последний момент мой приятель заболел и не смог ехать дальше, и теперь, как видите, я один. Но я очень рад, что ваш брат оказался моим соседом.

– Очень жаль, – сказала Мэри. – Я хочу сказать – жаль, что ваш друг заболел.

– О, он скоро поправится. – Вальдман улыбнулся ей. – Но с вашей стороны очень мило побеспокоиться о нем, фройляйн.

– И как теперь идут дела в Швейцарии? – спросил Джастин. – Я там не был уже много… то есть несколько лет.

Пока они беседовали, он жестом подозвал официанта и заказал кофе для себя и для Вальдмана.

– Да как вам сказать, – ответил Вальдман, откидываясь на спинку стула. Дальше начались рассуждения о политике и философии, в которых Мэри скоро совершенно запуталась. И почему в Швейцарии такая сложная государственная система – все эти кантоны, хартии… или конституции? Вскоре, незаметно для себя, Джастин с Вальдманом перешли на французский, затем опять на английский, а затем стали то и дело перескакивать с одного языка на другой, в зависимости от предмета обсуждения. Мэри сидела у окна (тем временем уже спустились сумерки, и в вагоне-ресторане зажгли газовые лампы), пила свой чай, слушала их непонятные разговоры и отчаянно тосковала по Англии.

Когда проводник подошел сказать, что в их купе все готово ко сну, Мэри оглянулась, ища глазами Диану. Куда это она запропастилась?

– Прошу прощения, – сказала она и встала. – Мне нужно найти нашу сестру.

Мужчины тоже привстали и поклонились ей, а затем снова уселись и продолжили разговор. Вальдман достал сигарету из портсигара, лежавшего в нагрудном кармане – несомненно, на тот случай, когда дамы удалятся и можно будет покурить. В очереди в буфет Дианы не оказалось. Мэри обшарила глазами весь вагон-ресторан и увидела ее в самом дальнем конце. Она сидела рядом с женщиной в таком замысловатом костюме, какого Мэри еще никогда не видела: он был такого розовато-лилового оттенка, какого в природе наверняка не найдешь, а шляпка так сдвинута вперед по последней моде, что, казалось, вот-вот сползет на глаза.

– А, вот и ты. Я-то думала, когда ты наконец заметишь, что я пропала, – сказала Диана, когда Мэри подошла к столику. – Герцогиня, это моя сестра Мэри. Мэри, это герцогиня. У нее такое длинное имя, что я даже выговорить не могу.

– Очень рада знакомству, – проговорила герцогиня высоким, хорошо поставленным голосом – холеным, будто оранжерейные растения, неспособные выжить под открытым небом, которые выносят на воздух только в самую благоприятную погоду. На щеках у нее было слишком много румян. – Зовите меня Ифигенией. Мы же здесь все des amis^[30], в Восточном экспрессе, верно?

– Да, конечно, мэм, – сказала Мэри, несколько озадаченная. Как обращаются к герцогиням, помимо «Ифигении»? Наверняка что-то вроде «ваша светлость». До сих пор ей как-то не приходилось сталкиваться с европейскими герцогинями. – Боюсь, что моей сестре пора идти спать.

– Моя сестра вечно портит людям все удовольствие, – отозвалась Диана. Однако встала, сказала: «Пока» и зашагала вслед за Мэри к выходу из вагона-ресторана. Проходя мимо Джастина и месье Вальдмана, Мэри заметила, что они все еще заняты оживленной беседой, и что последний успел закурить свою сигарету. Почти все женщины уже ушли. Еще немного, и вагон-ресторан превратится в анклав курящих мужчин. Ей и самой не очень-то хотелось тут оставаться. Сейчас ей хотелось только одного – в постель, пусть хоть на полку в купе, лишь бы на свою собственную. И все же эта мысль вызвала у нее досаду. Женщинам вечно приходится уступать территорию.

Беатриче: – Вот именно. Поэтому мы и должны бороться за свободу и равенство.

Кэтрин: – И за юбки-брюки.

Беатриче: – Можешь насмехаться сколько хочешь, но свобода женского тела так же важна, как и свобода женского ума. Имея право голоса и контроль над рождаемостью…

Кэтрин: – Беатриче! Ты хочешь, чтобы эту книгу запретила цензура, особенно в Америке с ее пуританством? О некоторых вещах нельзя говорить вслух.

Беатриче: – А нужно, чтобы стало можно! Это как раз то, чего я хочу добиться.

В купе все было превосходнейшим образом приготовлено ко сну. Мэри тут же переоделась в ночную рубашку.

– Слава богу, наконец-то можно выбраться из этого наряда, – сказала Диана. – Меня от него блевать тянет, честное слово.

– Только не здесь, – сказала Мэри. Она нашла свой бедекеровский путеводитель по Австрии, улеглась на нижнюю полку и снова принялась читать про Вену и изучать приложенные карты города. Отыскала Рингштрассе – главную улицу Вены, огибающую полукругом центр. Затем нашла Принц-Ойген-штрассе – улицу, где жила Ирен Нортон. Это была южная часть Кольца, а рядом, насколько можно было понять, тянулась длинная полоса парка. Когда они доберутся до Вены, нужно будет взять кэб, чтобы он отвез их к этому дому. Кэбы в Вене стоят недорого, если верить Бедекеру. Миссис Нортон ответила на телеграмму Холмса, но его письмо с подробным описанием обстоятельств дела она наверняка не успеет получить до их приезда. Мэри надеялась, что она сумеет им помочь. Но сейчас не было смысла лежать без сна и думать о том, что им предстоит сделать, или о том, что может произойти. Нужно постараться заснуть. Диана уже похрапывала на верхней полке.

Мэри встала, убрала Бедекера, а затем достала револьвер и патроны из поясной сумки, куда положила их раньше. Погасила газовую лампу и, перед тем как лечь, сунула револьвер и кожаный мешочек с патронами под подушку. Револьвер был не заряжен – она не рискнула бы спать с заряженным оружием под головой. В критической ситуации он будет не слишком полезен – разве что по голове кого-нибудь стукнуть. Но все-таки его тяжесть под подушкой как-то успокаивала.

Интересно, Жюстина так и сидит в вагоне-ресторане и беседует с Генрихом Вальдманом? А он довольно красив, этот Вальдман, – голубоглазый, светловолосый, с мальчишеским лицом. Полная противоположность… не будем говорить кому.