Стремление культурной индустрии к единообразию, не останавливающееся ни перед чем, является провозвестником грядущего единообразия в политической сфере.
Зависимость крупнейшей бродкастинговой компании от энергетической отрасли или же зависимость лидера кинопроизводства от банковской сферы характеризуют всю среду в целом, отдельные области которой, в свою очередь, также тесно связаны между собой экономически.
Кино и радиовещанию больше нет смысла претендовать на статус искусства. Тот непреложный факт, что в действительности они всего лишь бизнес, был возведен ими в статус идеологии,
Вся монополизированная массовая культура единообразна, следовательно, более явно начинает проступать ее скелет – состряпанный теми же монополистами понятийный каркас, в сокрытии которого они более не заинтересованы.
Для него, как он об этом неоднократно пишет, истина заключается исключительно в отрицании – и никогда в утверждении, поскольку любое утверждение, даже сколь угодно утопическое, неизбежно означает компромисс с действительностью, неизбежно ограничивает человека его местом в мире.
Согласно Адорно, в эпоху культурной индустрии любое искусство становится товаром. Массовое искусство становится средством просвещения, то есть окончательного порабощения человека, а эксклюзивное искусство, настаивающее на своей автономности, выступает в качестве статусного символа для господствующих классов.
Просвещенный человек знает, что его место не в центре, а на обочине мира. В условиях традиционного буржуазного общества только художник, как пишет Адорно, составлял исключение. Искусство рассматривалось как бесполезное, а потому – автономное занятие, не имеющее определенного места в обществе.
Адорно дает на этот вопрос ясный и четкий ответ: цель массовой культуры состоит в систематическом унижении отдельного человека – в демонстрации его беспомощности и несостоятельности.