Когда Эйлин спускалась по лестнице, чтобы оценить вид приемной и столовой залы, в то время как Фадетта начала наводить порядок в будуаре, она представляла собой великолепное зрелище: задрапированная в зелено-золотистое фигура с роскошной прической, изящными гладкими белоснежными руками и округлыми бедрами. Она чувствовала себя настоящей красавицей и в то же время немного волновалась, опасаясь критической оценки Фрэнка. Она заглянула в столовую, которая силой волшебного искусства ресторатора и декораторов, как ювелирная шкатулка, была разукрашена цветами, серебром, золотом, со снежной белизны скатертью и салфетками. Комната напоминала драгоценное украшение, сверкающее нежными искрами. Она вошла в большую приемную залу, где стояло фортепиано, отделанное золотисто-розовой инкрустацией, и с должной заботой к своему единственному достижению она разложила ноты песен и инструментальных пьес, которые ей удавались лучше всего, – по правде говоря, Эйлин была посредственной пианисткой. Впервые в жизни она ощущала себя дамой, не девушкой, а взрослой женщиной с серьезными обязанностями, однако не вполне приспособилась к этой роли. Ее мысли были пока еще направлены на художественные, светские и театральные развлечения, что придавало ее мироощущению некую расплывчатость, не допускавшую сосредоточения на чем-то более конкретном, определенном. Она жаждала лишь страстных и необузданных увлечений.

Было около шести вечера, как в замке звякнул ключ, и появился Фрэнк, улыбчивый, невозмутимый и неизменно уверенный в себе.

– Отлично! – воскликнул он, созерцая ее в неярком свете свечей, обрамлявших стены приемной залы. – Что за прелестное видение! Я теперь боюсь прикоснуться к тебе. Сколько же пудры на этих руках?

Он привлек ее к себе, и она с облегчением подставила губы для поцелуя. Было очевидно, что она показалась ему очаровательной.

– Боюсь, достаточно, но тебе придется смириться с этим. Так или иначе, ты должен переодеться.

Она обвила его шею своими гладкими, мягкими руками, и он не смог остаться равнодушным. Это была именно такая женщина, в которой он нуждался, – настоящая красавица. Ее шею украшало простое бирюзовое ожерелье, а пальцы были густо унизаны кольцами, но все равно оставались прекрасными. От нее исходил слабый аромат гиацинта или лаванды. Ее прическа была превосходна, как и насыщенный желтовато-зеленый оттенок ее платья.

– Ты просто очаровательна, дорогая. Сегодня ты превзошла себя. Но я раньше не видел этого платья; где ты достала его?

– Здесь, в Чикаго.

Он приподнял руки Эйлин и развернул ее, изучая шлейф ее платья.

– Тебе не нужны ничьи советы. Ты могла бы открыть школу кройки и шитья.

– Значит, я выгляжу нормально? – поддразнила она, все еще немного сомневаясь в себе.

– Просто безупречно. Лучше и быть не может.

Она приободрилась.

– Хотелось бы мне, чтобы твои друзья думали то же самое. Но тебе лучше поспешить.

Он поднялся наверх, и Эйлин последовала за ним, по пути снова заглянув в столовую. По крайней мере, там все было великолепно. Безусловно, Фрэнк был мастером своего дела.

В семь вечера послышался стук копыт и звуки подъезжавших экипажей, и дворецкий Луи уже распахнул двери. Эйлин снова спустилась в приемную, чуть робея и стесняясь, но стараясь думать о разных приятных вещах и надеясь, что сможет развлечь гостей. Каупервуд рядом с ней был сама уверенность и оживленность. Собственное будущее всегда представлялось ему надежным, и он собирался точно так же обеспечить будущее Эйлин. Напряженный подъем по ступеням общественной лестницы, казавшийся таким трудным для Эйлин, нимало не беспокоил его самого.

Ужин, как это бывает с такими нехитрыми вещами, прошел вполне успешно. Благодаря своим разнообразным интересам и вкусам, Каупервуд мог глубокомысленно и красноречиво обсуждать с мистером Рэмбо состояние железных дорог; как многообещающий студент с наставником, мог беседовать об архитектуре с мистером Лордом, а для разговоров с женщинами вроде миссис Эддисон и миссис Рэмбо он мог найти уместные темы или поддерживать их. К сожалению, Эйлин чувствовала себя не так непринужденно, ибо по своему природному складу и темпераменту она не касалась серьезных предметов и не имела определенного представления о жизни. Многие вещи, о которых она имела расплывчатое понятие, оставались для нее тайной за семью печатями – смутными интуитивными образами. Она ничего не знала о литературе, кроме некоторых авторов, которых культурный человек счел бы низкопробными. Ее представление о живописи ограничивалось несколькими звучными именами, услышанными от Каупервуда. Единственным искуплением была ее красота, ибо она сама была живым, блистательным созданием природы. Даже такой сдержанный, консервативный и рациональный человек, как мистер Рэмбо, мгновенно постиг место Эйлин в жизни Каупервуда. Это была женщина, которую он сам мог бы высоко оценить, хотя и в определенном качестве. У всех сильных мужчин интерес к противоположному полу обычно сохраняется до конца, иногда направляемый стоической покорностью природе. Они хорошо знают, что подобные эксперименты можно повторять снова и снова, но с какой целью? Для многих это становится слишком обременительно. Однако Эйлин, которая в тот вечер явилась во всем своем блеске и великолепии, затронула древние мужские инстинкты в душе мистера Рэмбо. Когда-то и он был молод. Увы, он никогда не привлекал к себе страстный интерес подобных женщин. Глядя на нее сейчас, он сожалел, что ему не выпала такая удача.

По контрасту с цветущим обликом и роскошным нарядом Эйлин скромное серое платье миссис Рэмбо, воротник которого доходил почти до ушей, выглядело строго и почти укоризненно, но ее любезность и отзывчивость сглаживали это впечатление. Она была родом из интеллектуальной среды Новой Англии и воспитанницей школы Эмерсона, Торо и Чэннинга Филипса, поэтому отличалась большой терпимостью. В сущности, ей понравилась Эйлин и та восточная пышность, которая так шла ей.

– У вас такой милый дом, – с улыбкой сказала она. – Мы уже не раз поглядывали на него. Поскольку мы живем не так уж далеко от вас, нас можно называть соседями.

Эйлин ответила благодарным взглядом. Хотя она не могла угнаться за мыслями миссис Рэмбо, но по-своему понимала и уважала ее. В некотором смысле миссис Рэмбо казалась ей кем-то вроде ее собственной матери, если бы последняя была образованной женщиной. Когда они входили в приемную залу, было объявлено о прибытии Тейлора Лорда. Каупервуд взял его за руку и повел к остальным.

Лорд, высокий, морщинистый господин, несмотря на свою суровость, с восхищением оглядел Эйлин.

– Миссис Каупервуд, позвольте мне быть одним из многих, кто приветствует вас в Чикаго, – сказал он. – После Филадельфии вам сначала будет не хватать некоторых вещей, но в конце концов нам всем начинает нравиться этот город.

– О, я уверена, что мне тоже понравится, – улыбнулась Эйлин.

– Много лет назад я сам жил в Филадельфии, хотя и недолго, – добавил Лорд. – Потом переехал в Чикаго.

Эти слова доставили Эйлин небольшую заминку, но она без труда преодолела свою неловкость. Ей следовало ожидать таких мимолетных замечаний; могли встретиться гораздо худшие препятствия для взаимопонимания.

– Чикаго – замечательный город, – поспешно откликнулась она. – И гораздо более оживленный, чем Филадельфия.

– Рад слышать, что вы так считаете. Мне здесь очень нравится; возможно, поэтому у меня тут столько интересных занятий.

Прелесть ее рук и волос приводила его в восторг. Ощущая, что Эйлин не хватает светской утонченности, он напомнил себе, что красивой женщине нет надобности обладать особым интеллектом.

Дворецкий возвестил о прибытии мистера и миссис Эддисон. Эддисона вовсе не беспокоил визит к Каупервуду; ему даже нравилась мысль об этом. Положение этой супружеской четы в Чикаго было очень прочным.

– Как поживаете, Каупервуд? – с сияющим видом поинтересовался он и положил руку на плечо хозяина дома. – Очень любезно с вашей стороны удостоить нас своим присутствием сегодня вечером, миссис Каупервуд. Я уже почти год уговаривал вашего мужа привезти вас сюда. Разве он вам не рассказывал? (Эддисон еще не поведал своей жене подлинную историю Каупервуда и Эйлин.)

– Да, разумеется, – беспечно ответила Эйлин, чувствуя, что Эддисон тоже очарован ее красотой. – Мне тоже хотелось приехать. Если я не оказалась здесь раньше, то лишь по его вине.

Внимательно разглядывая Эйлин, Эддисон был вынужден признаться, что эта женщина выглядит потрясающе. Значит, вот кто был причиной судебного иска первой жены Каупервуда. Ничего удивительного. Что за прелестное существо! Он сравнил ее с миссис Эддисон, и его супруга оказалась в невыгодном положении. Она никогда не была такой поразительно красивой и прямодушной, как Эйлин, хотя, пожалуй, обладала большим здравомыслием. Ей-богу, если бы сейчас он мог найти такую женщину, как Эйлин! Жизнь засияла бы новым блеском. Тем не менее у него были женщины. Он действовал крайне осмотрительно и всегда добивался своего.

– Приятно познакомиться с вами, – обратилась к Эйлин миссис Эддисон, дородная женщина, увешанная драгоценностями. – Судя по всему, наши мужья стали добрыми друзьями. Нам надо почаще встречаться друг с другом.

Это была напыщенная болтовня ни о чем, принятая в любом светском обществе, и Эйлин чувствовала, что она быстро осваивается в местном обществе. Дворецкий внес огромный поднос с закусками и аперитивами и аккуратно оставил его на угловом столе. Затем подали ужин, и начались разговоры. Обсуждалось развитие города и новая церковь, которую Лорд строил в десяти кварталах отсюда; Рэмбо с юмором рассказал о нескольких сомнительных земельных сделках. Общая атмосфера была веселой и непринужденной. Между тем Эйлин прилагала усилия, чтобы заинтересовать миссис Рэмбо и миссис Эддисон. Последняя ей больше понравилась, но лишь потому, что с ней было проще разговаривать. Эйлин понимала, что миссис Рэмбо умнее и доброжелательнее, но стеснялась ее; в результате ей пришлось обратиться за поддержкой к мистеру Лорду. Он благородно поспешил ей на помощь и разговаривал обо всем, что приходило ему в голову. Все мужчины, кроме Каупервуда, думали только о красоте Эйлин, о белизне ее рук, о ее округлой шее и плечах, о роскошных густых волосах.