Упрощённо, как пример, для того, чтобы понять смысл всего этого, можно привести быстро крутящийся пропеллер, создающий впечатление стоящего круга. Или лазерный луч, рисующий, казалось бы, инертную картинку в воздухе. Но если в этом смысле представить себе трансцендентно, запредельные для нашего непосредственного восприятия момента, формы динамики и скорости движения, к примеру, в камне, то становится более-менее ясно, почему они создают впечатление твёрдости, и определённой мёртвой субстанциональности.

Ведь «ганглии нашего воззрения и разумения» моделирующие и воспринимающие реально происходящие движения, те, что находятся в поле восприятия нами, динамики и последовательности изменений, условно говоря, в секундно-метровом диапазоне, отличаются от «ганглий трансцендентальных» именно своей природой. То есть, когда мы видим непосредственно движение и изменение, и это изменение создаёт в нашем разуме иллюзию текущего в определённом порядке и с определённой скоростью, время, работают «ганглии непосредственного продуцирования и восприятия». Их масштабы просты, и обусловлены каузальными изменениями определяемого ими момента. Но когда мы не видим этого момента, когда эти изменения и трансформации находятся за пределами возможностей наших перспектив, возникает иллюзия инертности, без движимости, в одном векторе перспективной обзорности, и пропадает всякое достоверное бытие, в другом векторе.

То есть фактически, мы делим реальность пространства и времени в соответствии с формой и скоростью динамики нашего внутреннего движения. То, что движется за пределами нашего непосредственного восприятия, то, что не идентифицируется нами как движение, мы называем – инертный материальный мир пространства. Ведь он кажется нам фундаментально-недвижимым. То, что движется в рамках непосредственного восприятия, и раскладывается нами на категории, а благодаря памяти прошлого и будущего создаёт в нас чувство времени, мы относим к непосредственной реальности бытия. Кстати сказать, время в нашем разуме возникает и отмежевывается от пространства тогда, когда возникает непосредственное ощущаемое нами движение, воспринимаемое как последовательное изменение, условно говоря, на глазах. Течения времени не существовало бы, если бы всё существующее во вне, было бы за рамками восприятия нами каузальных изменений природы. Это только нам кажется, что мы воспринимаем время непосредственно изнутри себя, что мы способны ощущать некое движение самого времени, как какой-то субстанции, все повелевающей и все определяющей. Но время, на самом деле фикция, – иллюзия бытия, не существующая сама по себе субстанционально, как только лишь метафорически, – лишь как продукт отношения. Оно – есть апперцепция разума. И существуй оно само по себе в мире, оно бы тем самым определило бы законченность этого мира. Как определила бы законченность мира и существующая фундаментальная материальность, – нечто окончательно сущее в пространстве, окажись такая в нём.

Время, есть продукт соотношения и сравнивания нашим разумом движений внешних, с движением нашей крови, и нашего общего внутреннего метаболизма, включающего и скорости, и формы движения самого разумения, его «стрел-мыслей», и «воззрений-рек». И поэтому время не является чем-то субстанциональным. Но субстанционально ли само вещество? Чем одна фикция, отличается от другой?

Субстанциональность материи не вызывает сомнений в нашем архаически укоренившемся сознании. Но ведь и время, как нечто фундаментальное, в нашем глобальном осмыслении бытия так же не вызывает сомнений. И, тем не менее, оно не может иметь собственной телесности. Как я отмечал выше, в противном случае, наличие такой телесности, определило бы конечность мироздания.

Парадокс в том, что материя, как таковая, есть суть определённая форма движения, и определённая скорость, которые в своей совокупности определяют формы воспринимаемой нами реальной действительности, со всеми её объектами. Значит в материи, в её глубинных основах, а далее и в пространстве, нет ничего кроме течения времени? Как же разобраться в этом клубке?

Для того чтобы осмыслить такое, необходимо выйти за рамки пространственно-временного воззрения, данного нам природой. Вектор нашего осмысления действительности находиться в плоскости последовательного бытия материальных субстанциональностей. Создавая этот лабиринт, он бродит по нему, лишь меняя сектора лабиринта, создавая новые повороты и тупики, но, не меняя самого лабиринта. Как посмотреть на мир другими глазами? Проблема здесь как раз в том, что наш разум не в силах изменить созданный им однажды лабиринт, он не в силах поменять даже его векторность. Его архитектоника и его алгоритмы, полностью соответствуют архитектоники собственной выложенной веками матрицы разумения. И всякая запредельность, случись такая, неминуемо вызовет лишь впечатление нарушения разумности, но никак не нарушения самого лабиринта. Если неразумностью обозначают даже выход за рамки выложенной и закреплённой моральной догматики, полностью и целиком изобретения заинтересованного в определённых целях человеческого планктона, то, что говорить о глобальных проблемах мироздания? Чья твёрдость и даже окаменелость, в силу долгого пребывания в одном состоянии, неразрушима никакими «топорами воззрения», какими бы совершенными и твёрдыми они не казались.

Пространственно-временной континуум – самая твёрдая из скал, возникших в разумах миллиарды лет назад, и потому фундаментальность этого синтеза – непоколебима! Она возникла вместе с разумом, и является плотью и кровью его природного бытия, его эквивалентом и мерой всех вещей. Что ещё есть в нашем разуме, кроме этого фундаментального начала? Всё остальное в нём, есть лишь продукты этого изначального конгломерата. Всякая возникающая форма нашего осмысления, всегда будет порождением этого «изначального колоса действительности», и вся его динамика будет повторять и соответствовать динамике собственной последовательности пространственно-временного континуума.

Итак, что представляет собой материальность, как нечто фундаментально-действительное, для нашего мироздания? Всякое вещество, в своей сути, есть внутреннее противостояние гравитации, и антигравитации. А по большому счёту, баланс сил, относительно тонких, и грубых, относительно инертных, и агрессивных начал, воплощающихся в противостояние феноменальных основ макрокинеза действительности…, скорости, и инертности. (Олицетворённых противостояний, движения, и забвения). То есть, противостояние наиболее тонких энергий, – стремящихся внутрь…, и грубых, – стремящихся вовне. (Или, наоборот, – с какой стороны смотреть). И это соотношение движений, их форм динамик и скоростей, формирует весь материальный воспринимаемый мир, во всём его разнообразии. Соотношения эти, в своих возможных столкновениях – бесконечны. И потому мир для нас, бесконечен в своих возможных воплощающихся формах.

Скорость и инертность, изменение и стабильность, всё это произведения, – продукты соотношения нашим ноуменом противостояния различных форм внешних движений, по отношению к самому ноумену, с его формой целокупной динамики. Ибо всё дело в том, что по отдельности, самих по себе, вне всякого сравнения, а значит определения, не существует ни инертности, ни движения. Так как абсолютная инертность – есть забвение, то есть пустота, которая не может существовать как для нашего осмысления, так и вообще существовать, (существование несуществующего, – есть форма абсурдности). Но и движения – самого по себе, так же не существует. (Всякое движение всегда относительно чего-то, и никогда само по себе). И, с одной стороны, всё вокруг нас – находится в состоянии забвения. С другой, – всё движется, и находится в состоянии забвения, – не может. И только относительные алгоритмы этих соотношений создают гармонию действительного мира, в котором на платформах анабиоза и сверх динамичности, между полюсами бытия и небытия, возникает закономерная реальность.

А даже те векторы, – векторы нашего становления в пространстве и времени, которые нам кажутся очевидными и неоспоримыми, на самом деле являются относительной фикцией оценочного разумения. С одной точки воззрения мы уверенны, что весь наш глобальный мир и в частности мы в нём, – прогрессируем в своём эволюционном развитии, становясь совершеннее. С другой, – регрессируем, с каждым часом приближаясь к деградации и собственному разрушению. И весь окружающий нас мир будто показывает нам, что он, инфляционно расширяясь, тиражирует свои формы, и увеличивает свои наделы. Но стоит нам посмотреть на него с другой точки зрения, и мы видим, как он истощается. Наше линейное сознание не в силах воспринимать одновременно противоположные, противно направленные движения, так как, будь это ему доступно, и вся жизнь превратилась бы в его воззрении в абсолютный баланс, то есть ноль, – пустоту без движения.

Лучший способ сохранить веру, а значит и надежду, оставаться в рамках архаического сознания, и не менять направления движения общего разумения в пределы металогического мышления. Но не для пытливого ума, который ставит задачи понимания сути вещей. И в этом его стремлении воплощается вся динамика противостояния сил тонкого и грубого начал. Инертность, даже в такой желанной стезе как вера, для него так же болезненна, как и чрезмерная агрессивность. Каждый разум выбирает для себя, то соотношение сил, которое в состоянии выносить.

Понимание сути вещей и сути мира не сулят для жизни никаких бонусов. Ибо жизнь, действительная реальность – есть поверхность. Разум веками плавал в его достаточно тёплых и приемлемо скоростных водах. Ныряние на глубину вызывает у него естественные спазмы, и он чувствует боль. И чем глубже он ныряет, тем сильнее эта боль. Но разум, в своём чувствовании и осмыслении мира, в силу своей изначальной «архаической звериной природы», предпочитает боль, – инертной скуке. Так уж он устроен, что перестаёт ощущать саму жизнь, привыкая к тёплой поверхности размеренной действительности. И для него становится гораздо болезненнее эта размеренность бытия, на всяком уровне его жизненного поля, где всякий консенсус должен выступать лишь как исключение.

Масса

Каким образом, может быть возможна, масса? Что она могла бы представлять собой, в свете моей общей концепции мироздания? И здесь, я не уйду далеко от выращенного и постоянно культивируемого и облагораживаемого сада собственного созерцания. Масса сама по себе, – такая же нелепость, как и движение – само по себе. Как первое, так и второе лишь суть символы, созданные для собственного удовлетворения нашим беспокойным разумом. И при всей своей нерушимости и существенной истинности для нашей реальности, масса как таковая, не являет собой беспрекословного доказательства существования абсолютной существенности мироздания. Ибо ни в одной массе, включая и запредельную, такую как «чёрная дыра», на самом деле нет никакой массивности самой по себе, ибо не может быть определённости самой по себе, – вне оценки наблюдателя. И именно «чёрная дыра» своей мистичностью, и невозможностью осмысления нами её запредельной массы, подтверждает эту концепцию. Масса, как нечто физическое, есть воплощение метафизической парадигмы всего сущего. Она есть олицетворение внутреннего противостояния изначальных стихий мироздания, и воплощает собой некий коллапс в пространстве, благодаря которому это противостояние объективируется в нашем сознании в нечто массивно-сущностное. Отношение разнонаправленных движений, порождающих в своём столкновении, торможение. Это торможение и воспринимается нами как масса. Масса есть эквивалент внутреннего напряжения противостоящих сил, – сил гравитации и антигравитации, сил центробежных и центростремительных, – эквивалент нашей осознанности потенциала этого напряжения.

Что же происходит, на самом деле? В физике простого созерцания, всякая мера массивности, как таковой, есть оценка, и определяется отношением одной плотности, – к другой. И зависит от воззрения наблюдателя, (имеющего собственную определённую плотность), к внешнему наблюдаемому объекту, со своей плотностью, которая непосредственно зависит от соотношения в этом объекте, сил гравитации, и сил антигравитации, сил центростремительных, и центробежных, на латентно определённый нашим воззрением, момент, на произвольно взятую точку пространственно-временного континуума. То есть оценка нашим разумением, в определённой угле зрения, соотношения сил гравитации и антигравитации в стоическом аспекте, и сил центробежных и центростремительных в динамическом, где именно «горизонт событий» этих противостояний определяет плотность и массу вещества. И именно наблюдатель определяет всякую массивность исходя из собственных критериев, и без его оценок и критериев, сама по себе, она также абсурдна, как всякая определённость сама по себе. И собственно оценка массы всякого объекта зависит от плотности, которая в свою очередь зависит от того, в каком напряжении находятся в нём эти противоборствующие силы, – силы гравитации и антигравитации, силы центробежные и центростремительные, в локальном отрезке пространства и времени. Именно это локальное напряжение определяет всякую плотность, а значит и массу. Чем сильнее это напряжение, тем массивнее будет объект на меру пространства занимаемого им. И здесь нет ничего нового.

А новое здесь заключается в том, что вся наша фундаментальная физика строится на положениях обратных реальной действительности сущностного. Мы как всегда видим во всём лишь перевёрнутое отражение. Ведь мы уверенны, что именно масса объекта, его плотность, определяет это напряжение. Но на самом деле, это то и вводит нас в заблуждение относительно мира как такового. Ибо если масса и плотность определяет напряжение, то мы изначально должны исходить из того, что масса и плотность существую сами по себе, диктуя миру собственные законы, и что именно масса и плотность порождают явления гравитации и антигравитации, что именно масса и плотность сами по себе, являются изначальным мерилом всего сущностного. Что именно здесь таится главная аксиома мироздания, её имманентная действительность. Мы изначально строим своё воззрение на ложном фундаменте. Не удивительно, что мироздание вырастает «вниз башнями». Ведь всякая имманентность, на самом деле зиждется на трансцендентальных принципах воззрения, на их эксплицитных формах продуцирования. И всякая имманентность есть лишь отношение к этим формам.

Но если бы так было на самом деле, если бы масса и плотность были бы сами по себе сущностно-действительными, то сам мир должен был бы иметь свою фундаментальную существенность, – изначальную абсолютную массу и плотность, как некую точку отсчёта. – Массу и плотность не по отношению к нам, не в наших относительных оценках, но в себе, – последнюю, окончательно истинную. А это непременно уничтожило бы мир действительности, как и в случае с формой, и с движением самом по себе. В том то и дело, что не масса и плотность вещества порождают и определяют внутреннее напряжение, но именно внутреннее напряжение сил гравитации и антигравитации, (которые в своей существенности нам не доступны, ибо не существуют для нас друг без друга, и представляют собой то же самое, что и объект и субъект для познания, которые так же не существуют друг без друга, лишь как только по отношению), определяет внутренние скорости, соотношения центробежных и центростремительных сил, как отношение пространства к времени, и времени к пространству. И именно противостояние этих «аструктивных сил», создают в нашем представлении и воображении всякую массу и плотность. Они в своём противостоянии объективируются в объект, благодаря некоей соразмерности внутренних скоростей, и определённого упорядочивания в торможении и разгоне. И далее, уже в своей целокупности, предстают пред нашим взором, как «статическое тело». И теперь уже соотносятся нашим разумением с собственными внутренними скоростями, и формами динамики.

Здесь таится та грань, в которой степень нарушения абсолютной гармонии этих сил, определяет всю природу внешней действительности для нас, со всеми её формами и массами, в критериях, отпущенных нам нашей природой, в соотношении и соответствии с нашей собственной внутренней существенностью. То есть по отношению к нашей массивности и плотности, в рамках динамики нашего разумения. Объективирование пустоты в нечто существенное, возникновение плотности и массивности, как и всякой формы, есть такой же продукт соотношения пространства и времени, в критериях, определяемых нашим разумом величин, на собственной шкале соразмерностей этих величин. Мы сами создаём эту шкалу, на которой всегда находимся условно посредине, (если это время), и условно в центре, (если это пространство). Озирая своим взором периферии и перспективы, мы делаем относительные оценки, и выстраиваем отношения всего – ко всему, отделяем и присоединяем, целокупируем и синтезируем, то есть строим мир реальной действительности. И здесь не подлежит никакому сомнению, что Мир действительности, со всей его плотностью и массивностью, в сути своей есть лишь чистое отношение. То, что образуется в результате соотношения внутренней и внешней динамики, в соответствиях субъекта и объекта, как единственно возможного алгоритма категорий для существования не только формы, но и массы и плотности, при всей трансцендентности последних, как основанных на опыте не столько эмпирическом, сколько трансцендентальном. Ибо масса и плотность в отличие от формы, всегда скрыта от нашего взора, и представляет собой нечто внутреннее, нечто экзистенциальное, – то, что не определяемо на глаз, а лишь подозреваемо. И только трансцендентальный опыт даёт представление на этом поприще, да и то лишь условное.

Амбивалентность мироздания

Та «безумная мысль», коей я перманентно касаюсь в своих произведениях, мысль хоть и не новая, но в новой небывалой до сих пор интерпретации, мысль, которая стала впоследствии одной из консолей, неким краеугольным камнем моей философии, мысль, с одной стороны, высвечивающая самые тёмные стороны нашей действительности, с другой – загоняющая эту самую действительность в тупик, в некий загон для «блуждающего стада», имеет на самом деле огромное значение для понимания нашей жизни, для осмысления действительности, и главное, для начертания некоего эскиза для нового небывалого фундамента мироздания, в котором вся перевёрнутая до сих пор вверх ногами картина мира, возвращается на своё место. Иллюзорность, генетически обоснованная иллюзорность нашей жизни, находит здесь своего антипода, и свою же опору и подложку, для того пути, что перекрёстком перегораживает архаическую и мифологическую феноменологию прежних веков, всего научного и философского бастиона.

Итак, мысль. То, что действительность не имеет, не своего собственного бытия, не своей собственной субстанциональности в пространстве и времени, это та очевидность, для которой не требуются никакие иные доказательства, как то, что будь иначе, и всё и вся превращалось бы в намертво ограниченную «свинцовую лодку», и тонуло бы в собственной законченности. Весь мир превращался бы в «мёртвое тело». Ведь это означало бы собственную определённость действительности, а значит и её отчерченность, – ассерторическую предметность, и значит, аподиктическую конечность. И даже то, на чём базируется вся свойственность действительности, пространство и время, не имеют своих собственных пенатов. Ибо само пространство и время, есть суть антропоморфные, существующие строго в рамках наших апперцепций и дефиниций, аффекты, -психологические транскрипции, уходящие своими «кронами» в бескрайний космос нашего разума на трансцендентные поля, где приобретая свою незыблемую субстанциональность, диктуют оттуда, нам свою волю.