Дочитав рассказ, Ларри положил книгу на тумбочку, поправил подушку и лёг. Хорошо. Смешной рассказ и грустный сразу. Мальчишкой, научившись читать, он любил большие романы, толстые книги в пахнущих кожей переплётах. Вечером, когда закончена вся работа, хозяин читает в кабинете. И он тут же. О том, что он умеет читать, знала только Энни. Вернее, догадывалась. Да ещё Сол, Соломон Левине…

…Когда они услышали звонок, хозяин, не отрываясь от работы, сказал ему:

– Проводи в кабинет, пусть ждут там.

– Да, сэр.

Он сбросил халат на свой стул и побежал к входной двери. Открыл. И сразу узнал. Этот белый джентльмен когда-то его купил и привёз в этот дом. И тогда с ним была ещё белая леди.

– Прошу, сэр.

Он принял плащ и шляпу.

– Сюда, сэр.

Но белый знал дорогу и сам прошёл в кабинет, огляделся.

– Здесь ничего не меняется, – оглядел его. – А ты изменился. Был мальчишкой, стал, – быстрая усмешка, – мужчиной. А Энни? Ещё жива?

– Да, сэр.

– И работает?

– Да, сэр.

Он стоял у двери, а гость ходил по кабинету, разглядывая, трогая, поглаживая. Открыл шкаф с книгами, провёл пальцем по корешкам, закрыл, открыл соседний и… и вдруг вытащил томик и раскрыл. Он похолодел. «Ярмарка тщеславия». Он читал её и оставил закладку – листок бумаги с эскизом подвески. Надо же такому… Что же делать? Белый держит раскрытую книгу, рассматривает эскиз, поворачивается к нему…

– Я рад тебя видеть, Соломон. Как доехал?

Он облегчённо переводит дыхание: хозяин пришёл, уже легче.

– Спасибо, отец, хорошо. Отец, – Соломон показывает раскрытую книгу, – всё-таки ты не удержался.

Хозяин подходит, смотрит, берёт эскиз. Мгновенный взгляд, и скомканный лист летит в камин.

– Разведи огонь, Ларри.

– Да, сэр.

Он срывается с места и начинает разводить огонь, использовав свой злосчастный эскиз для растопки.

– Отец…

– Поставь книгу на место, Соломон. Я слишком стар, чтобы меняться, а ты слишком молод, чтобы понуждать меня к этому. Как Рахиль?

– Рейчел здорова.

– Ты думаешь, это поможет? – негромко смеётся хозяин.

– Я думаю, что не стоит так… демонстративно…

– Может, ты и прав, сынок. Спасибо, Ларри. Давай сядем.

Они садятся в кресла перед камином. Он поворачивается, чтобы уйти, но хозяин останавливает его.

– Ты можешь понадобиться, Ларри.

– Да, сэр.

И он остаётся стоять у дверей. И невольно слушать разговор.

– Отец, надо бежать. Мы обречены.

– Я согласен со вторым, Соломон. Но бежать? Куда? И зачем? Ты думаешь, там лучше?

– Я хочу спасти детей.

– Нужны деньги? Сколько?

– Боюсь, что деньги уже не помогут, отец. У Дэвида были деньги. Они взяли их. И убили. И его, и Рут, и детей.

– Может быть, он не тем дал, Соломон?

– Может быть. Но у меня таких денег нет. И мне некому и нечего давать, отец. Я забрал детей из школы, держу их дома.

– Зря, Соломон. Дети должны учиться.

– Я купил учебники, и они учатся дома. Рейчел следит за этим. У них не будет аттестата, но теперь их не избивают, и мне уже спокойнее.

– Было так плохо, Соломон?

– Стало ещё хуже, отец. Я даю, даю, даю. Покупаю дни. Не годы и не месяцы, а дни.

– Сколько нужно, Соломон?

– Деньги не помогут, отец. Надо бежать. Бросить всё и бежать.

– Хорошо. Я согласен. Но куда? Кто и где нас укроет?

Соломон молча смотрит в огонь. Потом встряхивает головой и натужно улыбается.

– Я приехал повидать тебя, отец. И… позвать к нам. Чтобы быть вместе.

– Спасибо, Соломон. Но этот дом купил мой дед и твой прадед. Здесь я родился, здесь и умру.

– Отец…

– Не волнуйся, сынок, – хозяин улыбается. – Мы всё равно встретимся и будем вместе. Нас там ждут.

– Да, – кивает Соломон. – Скоро все Левине соберутся там. Вся семья. Но… ладно. Как у тебя со здоровьем?

– Соответственно возрасту, – смеётся хозяин.

– Ты ещё работаешь?

– Немного. Фирма теперь держится на нём.

Хозяин показывает на него, и Соломон отрывается от огня и смотрит на него. Невесело улыбается.

– Да, мальчишка окупил себя, так, кажется, говорят?

– Фирма держится на нём, – повторяет хозяин.

– Ты рискуешь, отец. Если узнают…

– Что? И от кого? И Энни, и Ларри умеют молчать. Ювелирное дело не допускает болтовни.

– Отец, а если что, не дай Бог, с тобой случится?

– Ты мой наследник. Приедешь, вступишь в права и заберёшь их. И Ларри, и Энни, – хозяин пожимает плечами. – Что тут сложного? Всю домашнюю работу Ларри знает.

Соломон кивает…

…Ларри вздохнул. Он тогда видел Соломона второй и последний раз. Что было потом, вспоминать не хочется. Не стоит.

Открылась дверь, и Ларри повернул голову. Привезли еду? Да.

На этот раз в палату вошёл высокий молодой мулат в белой куртке разносчика.

– Привет. Спишь уже? – мулат, улыбаясь, поставил на тумбочку стакан с молоком и маленькую тарелку с пирожным – узкой полоской теста с завитушками крема.

– Привет, – ответно улыбнулся Ларри, садясь в кровати. – Нет, так просто, дремал. Ты дежуришь сегодня?

– Ага. Ты ешь. Я пока остальным разнесу.

Ларри кивнул и взял стакан. Молоко было на вкус какое-то странное. И в густых комках.

– Что это? – вырвалось у него.

– Это? – мулат обернулся в дверях. – Кефир. Ты пей, здоровская штука.

Вкус был непривычным, но… очень приятным. И пирожное вкусное. Ларри ел не спеша, смакуя. Энни иногда пекла пирожные. Но не такие. Но тоже вкусно было. Да, таблетки на ночь…

Когда вошёл мулат, Ларри уже поел, но по-прежнему сидел, положив под спину подушки.

– Таблетки все съел? – строго спросил мулат, смягчая улыбкой строгость тона.

– Съел, – улыбнулся Ларри. – Если не спешишь, садись, поболтаем.

Мулат кивнул, сел на кровать в ногах и тоже прислонился к спинке.

– Тебя как зовут?

– Арчи. А ты? Ларри?

– Да. Ты давно здесь?

– С весны.

Арчи улыбнулся уже по-другому, и Ларри понимающе кивнул:

– Солоно пришлось?

– Не то слово. Два месяца отвалялся. В феврале привезли, в апреле встал.

– И остался здесь?

– Ну да. Жильё, еда, работа, и не один. Есть с кем душу отвести. Чего ж ещё?

– Да, – усмехнулся Ларри. – Когда душу можно отвести, это хорошо.

Арчи быстро и зорко взглянул на него.

– Ты кем был?

– Огородником, – Ларри задумчиво повёл плечами. – И так, на подхвате.

– А раньше? До Свободы?

– Я тебя спрашивал? – ответил Ларри таким же твёрдым взглядом.

– Здоровско, – улыбнулся Арчи. – Умеешь.

– Припрёт – всему научишься.

Арчи кивнул.

– Понял, значит, кто мы.

– А мне сказали, – спокойно ответил Ларри. И улыбнулся. – Чтоб недоразумений не было.

– Понятно. А я почему спросил, ну, о прошлом. На нас ты не похож, а белякам не масса, а сэр говоришь, как мы. Ну, и интересно стало.

– А, – Ларри негромко рассмеялся. – Я… домашним рабом был, пятнадцать, да, почти полных пятнадцать лет в одном доме жил, там и приучился.

– А, – Арчи лукаво улыбнулся, – читать где? Там же?

– Там, – кивнул Ларри. – И читать, и другому многому. Только…

– Что сам захочешь, то и скажешь, – закончил за него Арчи. – Ладно, не мы тогда выбирали.

– Не мы, – согласился Ларри. – Ладно. А здесь как?

– Хорошо, – сразу ответил Арчи. – Еда сытная, постель мягкая и работа… не стыдная.

– И платят ещё?

– Платят. Понимаешь, мы все за деньги работаем. Зар-пла-та, – с усилием выговорил он по-русски. – И уже из этих денег платим за жильё, за еду, за стирку. За месяц получаем и за месяц сразу платим.

– На руках-то остаётся хоть что-нибудь? – улыбнулся Ларри.

– Что-нибудь, – ответно засмеялся Арчи. – Ну, и покупаем себе в городе уже сами, если что надо. А у тебя как?

– Я на контракте. Контракт до Рождества. Значит, лендлорд даёт жильё, еду, одежду, для работы что надо. Это называется: обеспечение. А на Рождество расчёт. Всё подсчитает. Сколько заплатить он мне должен и сколько я уже получил. Что останется – мне на руки. И ещё нам сказал, что если год он удачно сведёт, с прибылью, то нам, всем работникам – премия.

– Ну, а если нет? Фиг что получишь? Так, что ли? Ещё и должен останешься.

Ларри пожал плечами.

– Не знаю. Летом двое пастухами работали, на тех же условиях, только не до Рождества, а до осени, ну, как стадо сдадут.

– Слышал о таком, – кивнул Арчи. – У нас тут побывали трое. Рассказывали, что так же, ну, на тех же условиях. Так что пастухи?

– Так им по полной заплатили. Деньжищ, говорят, увезли… – Ларри негромко присвистнул.

– А эти трое сказали, что заплатили, но с прижимом, впритык.

– Другой лендлорд – другие порядки.

– Тоже верно, – кивнул Арчи. – Тебе как, постельный прописан? Ну, режим.

– Сказали, что с завтрашнего дня уже выходить можно. Только не на двор пока, а так.

– Значит, будешь в столовой есть.

– В столовой? – переспросил Ларри. – С вами?

– Нет, – мотнул головой Арчи. – У нас своя столовая. В другом корпусе, – и, увидев лицо Ларри, засмеялся. – Нет, не из-за расы или ещё чего, ну, этого. Мы в общежитии, там и сёстры, и врачи, и… ну, кто работает здесь. А для раненых и больных столовая здесь.

– А… цветных много?

– В этом корпусе ты один. Да ничего. Если с русскими попадёшь за стол, всё в порядке будет. Они на расу не смотрят.

– Проводишь меня?

Арчи кивнул.

– Я раньше сменяюсь, зайду. Ладно, заболтались. Мне ещё на кухню посуду везти.

– Не заругают, что задержал?

– Там двое наших сегодня, – засмеялся Арчи, вставая. – Договоримся. Ладно. Если что, вот звонок. Нажмёшь кнопку, услышат и придут.

– Знаю, – кивнул Ларри. – Свет я сам выключу.

– И на том спасибо.

Арчи забрал стакан и тарелку и ушёл. Ларри слышал, как он за дверью позвякал посудой, а потом заскрипели колёсики стола-тележки, на котором привозили еду.

Ну вот, можно и спать. Он осторожно, по привычке избегая резких движений, встал и пошёл в уборную. Крохотный закуток с унитазом и раковиной прямо, можно считать, в палате. И в коридор выходить не надо. И побриться здесь же можно, есть горячая вода. Почти как там, в том доме. Но там горячей воды не было. В ванной и на кухне были колонки, газовые, и он приносил Фредди горячую воду для бритья в кувшине. Утром и вечером. Да, Фредди брился два раза в день. Ларри провёл тыльной стороной ладони по щеке, глядя в висящее над раковиной зеркало. С утра побреется. Всё-таки в общую столовую с белыми… Страшно, конечно…

…Он сидел на кровати, не решаясь лечь под одеяло, и смотрел на дверь. И ждал, что вот-вот зайдут и скажут: «Ты чего тут расселся? А ну мотай живо, пока цел!» Но вошёл Фредди.

– Ты чего не ложишься? Ужин тебе сюда принесут. Давай, ложись.

Он послушно откинул одеяло и лёг, укрылся. Фредди присел на край кровати. Шляпа лихо сбита на затылок, светлые глаза блестят.

– В душе был? Бельё, пижаму, тапочки, всё дали? По росту?

Он только молча кивал, зная, что если откроет рот, то скажет одно: «Сэр, заберите меня отсюда. Мне страшно». А Фредди продолжал:

– Про ужин я тебе сказал? Сказал. Завтра с утра тебя врачи начнут смотреть. Врачей слушайся, спрашивать будут – отвечай правду. Таблетки все, уколы там, процедуры… всё делай. Теперь вот ещё. Здесь цветных много, работают. Уборщики, санитары, массажисты. Они все – бывшие спальники, – он вздрогнул, а Фредди, кивнув, повторил: – Да, спальники. Ты их не бойся, они тебя не обидят. Им самим… солоно пришлось, что такое болезнь, они понимают. Они работают здесь. Помогают врачам. А тебе будет с кем потрепаться. Парни они неплохие, есть очень даже толковые. И вообще… ничего не бойся. И никого. Никто тебя здесь не обидит. Мы с Джонатаном сейчас в Колумбию едем, на обратном пути завернём к тебе. Жди нас через… дня три-четыре. А, – по коридору что-то поскрипывало, приближаясь. – Вот и еду везут.

Молодая белая женщина в белом туго затянутом поясом халате и белой шапочке вкатила двухэтажный столик на колёсах, уставленный тарелками и стаканами и… с ходу обрушилась на Фредди. Говорила она с акцентом, но понятно.

– Почему вы в палате? Время посещений уже кончилось! И в шляпе! В верхней одежде! Как вам не стыдно?!

Фредди, улыбаясь, встал, а она, всё ещё сердито глядя на них, переставляла со столика на тумбочку тарелки. Их было столько, что у него радостно вырвалось:

– Это сразу и на завтра, мэм?

Сказал и невольно съёжился в ожидании удара за такую дерзость, но она рассмеялась.

– Нет, это на сегодня. Это ужин, понимаешь?

Она смотрела насмешливо, но без злобы, и он осторожно кивнул.

– Сам есть можешь?

– Да, мэм, – удивился он вопросу.

– Тогда садись и ешь. Я потом приду, посуду заберу, – и опять на Фредди: – А вы идите, дайте ему спокойно поесть.

Фредди улыбнулся, кивнул ему и ушёл…

…Ларри выключил свет и лёг, завернулся в одеяло. Темно, тихо, тепло. И очень спокойно. Можно спать. «А ночное дежурство – муторная штука», – подумал он вдруг. Каково там Арчи? Но… это его работа. И его проблемы.

Арчи отвёз грязную посуду на кухню. Леон и Андрей уже мыли пол и встретили его неласково.

– Ты б ещё дольше возился!

– Мы уже мойки отдраили.

– Да здесь всего-то. Три стакана, две тарелки, – Арчи перегрузил грязную посуду в мойку.

– Ты считать когда научишься? – Андрей бросил тряпку в ведро и зашлёпал к мойке. – Боксов сколько? Ну, и стаканов? И это ж кефир, вон присохло всё.

– Ты его башкой потри, – посоветовал Леон, отжимая тряпку.

– Да ладно вам. Ой, ты чего?

– А ты чего в ботинках по вымытому прёшься?! – Леон снова ловко хлестнул его тряпкой по ногам, заставив отступить.

Андрей домыл и расставил на сушке посуду.

– Ладно тебе. Сейчас помогу. Где затрепался-то, Арч?

– У Ларри, – буркнул от двери Арчи.

– Так ты этого, как его, Фредди испугался? – засмеялся Андрей.

– Пошёл ты… Он один лежит, я бы и сам зашёл. Толковый мужик, между прочим.

– Вот он узнает, кто ты такой, – хмыкнул Леон. – Да ещё поймёт, что Джи… Смотри, Арч, он мосластый. Двинет – так двинет.

– А он знает, – ухмыльнулся Арчи.

Леон и Андрей выпрямились и подошли поближе.

– О тебе или о всех?

– Откуда знает? Ты трепанул?

– Не, что я, дурак? Ему этот, Фредди сказал. Чтоб, – Арчи расплылся в улыбке, – недоразумений не было.

– Ага.

– Вот оно, значит, как.

– А сам он домашним был. Говорит, пятнадцать лет на одном месте.

– Его проблема. А чего про нас сказал?

– Что не мы выбирали, кем быть. У него, видно, своё что-то было.

– Ладно, – Леон вернулся к работе. – Может, и впрямь…

Арчи и Андрей кивнули. Старая вражда между работягами и спальниками давала о себе знать, но пыл уже давно угас. И если не нарываться… С городскими цветными они, в общем, ладили. У них постоянная работа, хорошее жильё, в рабском они не ходят… многие в городе им завидовали. Да и держались они всегда вместе, а на ватагу чтоб лезть, это совсем дурным надо быть. Так что… И Фредди тогда, придя к ним в общежитие, сказал:

– Парень он тихий, один здесь. Одному тяжело.

И обвёл их холодным взглядом, сразу и насмешливым, и настороженным. Они все – а их было много: вечерняя пересменка как раз: одни уже пришли с работы, другие ещё не ушли – закивали. Одиночества они все нахлебались и, каково одному и больному, знали. Фредди стоял в их кругу, сбив шляпу на затылок и засунув руки в карманы.

– Поможем, сэр, – сказал за всех Крис. – И объясним, и посоветуем.

– Всё будет в порядке, сэр, – кивнул Майкл. – Вы можете не беспокоиться, сэр.

Фредди поверил им, а они Фредди. Да и этот… Ларри оказался действительно тихим. Не из-за болезни, характер, видно, такой. Что ж, когда не задирают, так и ты не возникай. С тобой по-людски, так и ты будь человеком.

Леон и Андрей закончили работу и ушли. Арчи быстро сменил куртку разносчика на халат санитара и побежал в ординаторскую. Интересно, чья сегодня смена? Если толстого рыжего доктора, то он и сам спит, и другим позволяет.

Но в ординаторской пусто. То ли не пришли, то ли сразу по боксам. Арчи сел на большой кожаный диван, такой длинный и широкий, что бо-ольшую групповуху можно закрутить, забился в угол и прислонился щекой к прохладной гладкой коже спинки. Подремать, что ли, пока… А глаза уже сами закрывались…

…Взрыхленная перемешанная со снегом и водой земля стремительно летит в лицо. Он падает и вжимается в неё, а сверху сыплются удары. Бьющих много, и они мешают друг другу. Если не шевелиться и не кричать, посчитают за мёртвого и бросят. Нет, чужие руки рвут на нём одежду, сдёргивают штаны, нет, нет, нее-е-ет!..