3

Мама ищет няню. Они пошли в баню. Не мыться, а за домработницей. Там, в комнате на верхнем этаже, много-много железных коек, как у тети Шуры, только узких и без занавесок и подзоров. На них сидели и лежали женщины, некоторые с детьми. Они приехали в Ленинград после войны из деревни. У каждой кровати тумбочка, на одной тумбочке девочка с длинной косой в коричневом платье и с карандашом в руке разложила тетрадку. Аня подходит к ней:

– А что ты рисуешь?

– Я не рисую, я пишу.

– А что ты пишешь?

– Уроки делаю.

Аня поколебалась, вытащила из кармана конфету и дала девочке с косой. Девочка сразу ее развернула и сунула в рот.

Мама увидела Тоню, та тоже лежала на кровати, и Тоня увидела маму. Заметив маму, встала, оделась, взяла баул:

– Я готова, Ольга Петровна!

– Пойдем, Анечка!

Мама берет Аню за руку, Аня берет Тоню за свободную руку и идет между ними вприпрыжку, иногда подтягиваясь на руках и поджимая ноги. Тоня будет у них жить. Летом Аня поедет не на дачу с садиком, а к Тоне в деревню.

 
Чуй-чуй-чуй-чуй!
На дороге не ночуй:
Едут дроги во всю прыть,
Могут ноги отдавить.
А на дрогах сидит дед,
Ста четырнадцати лет,
А у деда борода —
Вот оттуда и сюда,
А оттуда через сюда
И обратно вон туда.
Если эту бороду
Расстелить по городу,
То проехали б по ней
Сразу тыща коней…
 

Ане нравится это говорить, как будто медленно тараторишь, раз-два, раз-два, раз-два, раз. Больше похоже на считалку, а не на стихотворение. Это мама ее научила. Наверно, этот дед большой, седой и косматый. Сто четырнадцать лет– это очень много. А вот борода у кого больше, интересно, – у него или у дядьки Черномора?

Папа тоже знает много интересного. Вот, например: «За буфетом, под паркетом, у стены Алеша жил. Он зимой и даже летом в шубке серенькой ходил». Как будто про мальчика Алешу, а на самом деле это про мышонка. Аня терпеть не может мышей, но этот Алеша ей нравится. А еще они с папой поют про муху:

 
Снег в окно стучится глухо
Зимний ветер дует.
На окошке сидит муха,
Думает, горюет:
«Вот кабы мне валенки,
Полушубок маленький
Да суконные штаны —
Дожила б я до весны!»
 

Мух Аня тоже терпеть не может. Но эта, в валенках и теплых штанах, синих с начесом, как у Ани, ей очень симпатична. Еще ей поют колыбельные. Мама – «Спи, моя радость, усни», Тоня – «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю», папа – «Месяц над нашею крышею светит»: «Спи, мой воробышек, спи мой сыночек», только вместо «мой сыночек» он поет «мой Нюточек». Папа хотел, чтобы у него был сын, но Аня, он считает, не хуже. Хотя Нюра говорила, что Аня хуже мальчика. Иногда зимой, когда Аня гуляет в валенках, шубе, шапке и башлыке, прохожие у нее спрашивают: «Ты девочка или мальчик?» И Аня отвечает: «Я девочка, но я немножко похожа на мальчика». А еще в той песне есть слова «вырастешь скоро, дорогу укажет Сталин своею рукой». Она знает стихотворение про Сталина: «Я маленькая девочка, играю и пою, я Сталина не видела, но я его люблю».

4

Темно, холодно, идет снег. Тоня катает Аню на санках. На Большом проспекте дует ветер, как в «Снежной королеве». Немножко страшно – вдруг ее сейчас унесут в ледяные чертоги, как Кая? Хотя она, конечно, не Кай, он же мальчик. Она – Герда, добрая, смешная девочка.

Когда маме и папе некогда, ей читает Тоня. Аня любит книги. Раньше у дедушки их было пять тысяч. Соседи их сожгли в печке в блокаду, а большой шкаф и стол не тронули, сохранили для них. Дедушка сказал, это потому, что они порядочные люди. Ане это непонятно. Разве порядочно жечь книги? Ведь книги для дедушки важнее. Папа говорит, что лучше бы мебель сожгли.

Папа водил Аню в театр! Они смотрели балет «Мальчик-с-пальчик». Аня знает эту сказку, но в театре впечатление совсем другое: ты сидишь в темном зале, а на освещенной сцене движутся фигуры. Это так таинственно. Еще она ходила на елку, и ей дали красивую треугольную бумажную шапку на резинке, с блестками.

Наконец они едут к Тоне в деревню! Сначала на поезде, а от станции на телеге, запряженной лошадью. Вот здорово! Но оказалось, что на телеге сильно трясет, и Аня не может дождаться, когда они приедут. В деревне много лошадей, но они все без косичек. Ане дали прокатиться верхом на лошади без седла. Как далеко внизу земля! Весело и страшно. В деревне есть деревянный беленый клуб, там бывают танцы и кино. Аня узнаёт портрет кудрявого человека на стене: «Это Пушкин!» – «Ну, эта девка не жилец, уж больно умная», – говорит толстая тетка. Аня вспыхивает: это ведь про нее! «Что ты, баба, белены объелась?» – говорит она тетке. Это из «Сказки о рыбаке и рыбке». – «Ах, ты-ы…» – шипит тетка и сжимает кулаки. Она похожа на Нюру. «Да бросьте вы, теть Клава, умничка девка, не наша деревенская, чё вы цепляетесь?»

У Тони есть подруги, и они вместе с Аней катаются по реке на лодке. Как это здорово, и почти не страшно! Они подплывают к кувшинкам, девушки их рвут и поют непривычную песню, таких она раньше не слышала: «Олечка цветик сорвет, низко головку наклонит: “Папа, смотри – василек! Твой поплывет, мой потонет”». Но ведь это кувшинки, а не васильки. Они не плывут и не тонут, стоят на воде не шевелясь. Значит, и Олечка не утонула, решила Аня.

Тоня берет Аню в кино – первый раз в жизни! В клубе идет «Тарзан». Посреди комнаты ставят лавки, на которых сидят взрослые, а дети впереди на полу. Интересно, но не так красиво, как в театре.

А потом за ними приехала мама. Все сразу стали готовить еду. Тонина мама чистит большие темно-зеленые огурцы, размашисто состругивая с них кожуру. «Как красиво вы чистите огурцы», – говорит мама. Пока взрослые не легли спать, Аня лежит на полатях. Хорошо! Но есть хочется. Она просит у мамы кусок черного хлеба с маслом и сахарным песком, она полюбила в деревне это кушанье. «Сейчас!» – говорит мама и продолжает паковать Анины вещи. Завтра чуть свет им надо ехать на станцию. «Мама, ну дай мне, пожалуйста, хлеб». – «Сейчас». Опять сейчас! «Сей-час», – повторяет она про себя, и вдруг до нее доходит, что это значит сей час. «А я хочу сию минуту!» – говорит Аня, довольная своим открытием, надеясь, что теперь мама ее поймет и сразу даст ей желанное лакомство. Но мама очень сердито сказала: «Подождешь, пока я освобожусь!»

В городе они теперь будут жить без папы. Он окончил университет, долго искал работу, а потом его отправили на Урал, в геолого-разведочную экспедицию. Наверно, это потому, что он лучше всех учился. Он ведь получал Сталинскую стипендию – больше, чем мама получала в аспирантуре. Но мама говорит, что не поэтому. Она ехать на Урал не хочет. Она надеется, что папа скоро сможет вернуться в Ленинград.

5

Рядом с их домом есть кинотеатр, иногда Аня ходит туда с Тоней. Они посмотрели фильм «Конек-Горбунок». Хорошенький конек, и Иванушка-дурачок заплетает ему косички, как у некоторых ленинградских лошадей. Рядом с кинотеатром музыкальный магазин, Аня давно уже любит там бывать. Продавщица тетя Надя заводит для посетителей пластинки, и Аня танцует под музыку. А за магазином кондитерская, где они иногда покупают пирожные. Аня любит миндальные пирожные, но все ее уговаривают съесть пирожное с кремом. Ее всегда рвет от крема, как и от молока с пенками, которое ее заставляют пить. В деревне она пила сырое молоко, а здесь нельзя, надо кипятить. А в кипяченом, что ни делай, всегда пенки попадаются. То ли дело паровозики – это Анина любимая еда: кусок черного хлеба с маслом разрезают на маленькие прямоугольники, и на каждый кладется кусочек селедки. Потом каждый паровозик можно повозить по тарелке и даже по клеенке, когда мама не видит, а потом отправить в рот. Вот вкуснотища!

Елку в этот раз, без папы, ставили не такую большую. В прошлом году папа поднимал Аню, чтобы она надела блестящий пик на верхушку, а в этом году Тоня встала на стул и сама надела. Тоня познакомилась с офицером, скоро она выйдет за него замуж и не будет у них работать. Мама решила, что они все-таки поедут на Урал к папе. Хорошо уезжать! Все дарят Ане подарки. Дядя Веня подарил коробку конфет и лису – красивую, рыжую, в летнем платье, но без хвоста. Это муфта, ее привезли из Германии, ее не нужно носить на руках, как куклу. У нее живот, как сквозной карман – сунешь в него с боков руки, и им тепло внутри лисы. Все, наверно, удивляются: как это Аня ее держит? Видят – вот несет девочка девочку-лисичку, и никто не догадывается, что у лисички под платьем. А коробка сделана как звезда. Синяя, с серебряными снежинками, а в середине – круг из прозрачного целлофана, и видно, что конфеты внутри шоколадные, изогнутые, как маленькие полумесяцы. Они с ликером, говорит дядя Веня. Скорей бы начать их есть!

6

Они приезжают в Гиперборейск, и Аня сразу заболевает корью. Она лежит в кровати – у нее теперь своя большая кровать – ив комнате горит синий свет. Это из-за того, что она болеет. Но вот, наконец она здорова и может идти в детский сад. Утром в городе, как всегда, гудит гудок, но не перестает, как обычно, а все гудит и гудит. Аню приводят в группу. На стене портрет Сталина с траурной лентой. Все девочки плачут, одна Аня не плачет.

– Я-a ска-ажу-уу! – грозит ей одна из девочек пальцем.

– А что я сделала?

– Ты почему не плачешь?

– Я не плакса!

– Сегодня Сталин умер!

Вот оно что! Умер Сталин, тот самый, из колыбельной. Жалко, но почему-то Ане все равно не плачется. Интересно, здесь не так ябедничают, как в Ленинграде. «Я скажу про тебя!» – говорили ябеды у них в академическом садике, противно покачивая головой. А здесь говорят: «Я-a ска-ажу-уу!», раскачивая протяжные звуки и грозя в такт указательным пальцем правой руки, поддерживая ее под локоть левой. Да, здесь все по-другому, придется переучиваться. Впрочем, Аня не ябеда, так что этой дурацкой манере нараспев обещать пожаловаться можно и не учиться.

Детям велят одеться, и они идут парами с калирудника, где находится садик, в город. Там на здании кинотеатра висит большой портрет Сталина в рамке из электрических лампочек. Лампочки включены, хотя сейчас день. Дети некоторое время стоят перед портретом, и воспитательница ведет их обратно. У многих детей поверх шапки надета шаль, крест-накрест на груди, а концы завязаны сзади на спине. Даже мальчишки некоторые носят шаль. В Ленинграде знакомые дети носили шубы, а здесь – зимние пальто, или «польта», как они говорят. А валенки у многих детей подшиты и выглядят почти как сапожки, но не на кожаной подошве, а на войлочной.

Через два дня им в садике гонят глистов. На завтрак дают молоко и картошку с селедкой – глисты этого не любят – и порошок с лекарством, а потом всех вместе сажают на горшки. Все здесь ново, непривычно, но и много интересного. Места в этом садике намного больше, чем в ленинградском.