Однако праздник праздником, а в будни отец требовал дисциплины. И если в воскресенье он таскал на закорках визжащую от восторга Соню, то в понедельник мог вспылить и накричать за непослушание. Этого Нина Борисовна старалась не допускать. Будучи великим миротворцем, для которого скандалы в семье неприемлемы в принципе, она, услышав начинающуюся заварушку, тут же появлялась в комнате и, обращаясь к детям, строго заявляла:

– Так, папа прав. Это что за безобразие? Уже десятый час, а у вас игрушки разбросаны и Соня до сих пор не в постели.

И тут же – разнервничавшемуся мужу:

– Володечка, они сейчас всё уберут, не волнуйся. Пойдём, ты мне поможешь тазик достать из антресоли.

Вот таким изящным поворотом она всякий раз гасила искру, грозящую перерасти в пожар. Изобретательность её в деле сохранения мира в семье была безгранична, никто другой не смог бы в течение стольких лет добиваться сдержанности от Владимира Васильевича с его характером.

Но однажды, когда Соня совсем уж разбаловалась, мама решила не встревать и дать возможность отцу как следует дочь проучить. Просила только голос не повышать.

Папа велел Соне собрать игрушки и отправляться спать.

– Ага, – беспечно ответила Соня, – я сейчас, – и продолжала что-то рисовать, даже не оглянувшись на разбросанных зверей и кукол.

Во второй раз папа сказал:

– Если ты сейчас же всё это не уберёшь, я вынесу их на помойку.

– Да, папочка, сейчас, сейчас, – пролепетала Соня, не в силах оторваться от раскраски и не придав значения угрозам.

Третьего раза не последовало. Когда она, наконец, подняла голову от рисунка, папа как раз выходил из кухни с мусорным ведром, направляясь к входной двери, чтобы вынести это хозяйство на помойку. И – о, ужас! – в ведре поверх кучи мусора лежал, свесив лапы и хвост, её любимый плюшевый тигр по имени Пурш.

Сонька на мгновение онемела от этой картины, а потом с диким рёвом кинулась спасать своего любимца.

– Я тебя предупреждал, – сказал папа. – А эти что валяются? Не нужны? Давай я их тоже выброшу.

– Нет! – захлёбываясь слезами, заорала Сонька. – Я уберу, прямо сейчас, только не трогай!!!

И она кинулась собирать своих плюшевых друзей, как угорелая. Папа понаблюдал несколько секунд и молча вышел с ведром за дверь. Опасность миновала.

– Папу надо слушаться, – резюмировала Нина Борисовна исчерпанный инцидент.

Урок был Сонькой усвоен надолго.

Как мы уже знаем, Соня появилась на свет майским воскресным днём, когда папа её, ничего не ведая, отправился на рыбалку. Занятие это было настоящим хобби Владимира Васильевича. Удочки, спиннинги, блесны, крючки, коробочки с червями, – всё это в изобилии имелось в доме. Благодаря папиному увлечению Сонька с детства умела потрошить и чистить рыбу. Летом после дождя они с папой ходили собирать дождевых червей. Соня сначала боялась, но папа сказал, что червяки не кусаются, и она успокоилась. Они складывали их в коробку с дырочками, чтобы те могли дышать. На червя папа ловил небольших рыбёшек в подмосковных реках и озёрах. Соня быстро научилась отличать плотву от карася или окуня: у окуня красные плавники, а плотва травоядная и в брюхе у неё – сплошная зелень. Соня старательно чистила рыбу, а мама зажаривала её как следует, чтоб хрустящая была, и они ели этих маленьких рыбёшек прямо с костями. Вкусно было…

Брат Миша рыбалкой интересовался мало, а когда вырос и женился, они жили отдельно. На лето в основном ездили в загородный дом к родителям Мишиной жены. Так что внука и внучку Владимир Васильевич видел не так часто. Зато, когда Соня вышла замуж и родила сына, Тимофеевы, наконец, обзавелись собственными шестью сотками в Подмосковье, и младшего внука пожилой уже Владимир Васильевич приобщить к рыбалке успел. Они уходили утром на местный пруд, захватив с собой бидончик, куда запускали в воду самых маленьких рыбёшек. А когда возвращались обратно, этим бидончиком позвякивая, кошка Луиза бежала им навстречу со всех ног, предвкушая лакомство. Расправлялась с этими гостинцами так, аж за ушами трещало. Настоящий маленький тигр.

А уж как Сонин папа любил футбол – по телевизору ни одного матча не пропускал! Болел всю жизнь за «Торпедо» московское. Бывало, встанет на коленки на стул, локти на столе, закурит свою папиросу «Беломор» и прильнёт к экрану. Комментировал всю игру и вопил, когда гол забивали, как положено, со всем стадионом. Соня помнит какие-то специальные таблички, заштрихованные по диагонали, в которые отец заносил счёт всех матчей турнира. Футбол тогда был истинно народным увлечением, совершенно повальным. Это вам подтвердит любой советский человек соответствующего возраста.

По дому у Владимира Васильевича обязанностей было немного. Мусор выносил, пока Миша не вырос, по воскресеньям пылесосил. Ну, а если что починить надо, так это не вопрос – руки у него были золотые. Вообще Сонин папа за что ни брался, всё делал очень тщательно, не спеша и на совесть, обязательно доводил начатое до конца. Когда Нина Борисовна болела или просто очень уставала, мог и посуду помыть. А если уж он за это дело брался, то, как и всё, делал его безукоризненно: посуда в его руках скрипела, такая чистая делалась, ни капли жира не оставлял. Словом был Владимир Васильевич настоящим перфекционистом, хотя слова такого отродясь не слыхивал.

Однако не всё шло так гладко в этой семье, как может показаться. Великая Отечественная оставила свои страшные следы не только на теле Володи Тимофеева, но и в юном мозгу вчерашнего школьника, которому пришлось пройти через страшные бои, гибель товарищей и все иные мыслимые и немыслимые ужасы войны. Это была другая реальность, к которой невозможно быть готовым. Как ни готовься, она всё равно потрясает, тем более неокрепшую психику совсем ещё молодого человека. Да что там говорить?! Снимаю шляпу…

Вспоминать то время Владимир Васильевич, как мы знаем, не любил. А вот что он сильно любил, так это выпить. В отличие, кстати, от отца своего Василия Корнеевича, который спиртным никогда не злоупотреблял. Нет, смолоду алкоголиком он, конечно, не был. Просто выпить любил… Знаете ведь, как это бывает? Пивка вечером с сослуживцами, водочки по праздникам. И сразу как-то преображался: весёлым становился, добрым, всё нипочём, море по колено, как будто никаких проблем в жизни и вовсе не существует. Так вот и спасался. Человек ведь когда выпьет, тут-то всё и вылезает наружу, что до этого под контролем держалось. Кто-то агрессивным становится, кто-то обидчивым и плаксивым, а кто-то не в меру ревнивым. А Владимир Васильевич только лучше делался, как будто отпускал себя: беззаботный, компанейский, радушный, бесконечно доброжелательный к людям.

Но, как известно, благими намерениями дорога в ад устлана, а водка – тот ещё наркотик и мозг разрушает хоть и медленно, но верно. С годами алкоголя требовалось больше, дозы увеличивались, и здоровья это не добавляло. И даже такая уникальная жена, как Нина Борисовна, не смогла его пристрастие побороть. Она, конечно, много раз пыталась поговорить с мужем о надвигающейся беде, аргументы приводила самые сильные и правильные, но всё тщетно. Ничего с этим поделать нельзя, пока человек сам не захочет. А он не хотел.

Нина Борисовна тщательно скрывала от подрастающих детей пагубное пристрастие отца, пока это было возможно. Однажды в выходной Владимир Васильевич прилично «набрался» и как-то невпопад отвечал Соньке, которая приставала к нему с вопросами.

– Мам, а чего это папа такой странный? – удивлялась Соня.

– Да папа шутит, Сонечка, просто у него хорошее настроение.

Вот так и выкручивалась, пока дети не выросли и сами начали всё понимать. Но к тому времени фундамент уважения к отцу, заложенный ею в раннем детстве, уже было не поколебать. Потрясающая женщина! Чего ей это стоило, один Бог знает. Миша и Соня папу жалели, старались не докучать, когда много выпьет. Расстраивались, конечно, что поговорить с отцом в эти дни ни о чём невозможно, потому что пьяный человек – дурак. А это обидно…

Владимир Васильевич, пока работал, держался: сколько бы с вечера ни выпил, на работу являлся, как штык. Дисциплина! А как на пенсию вышел, тут и понеслось. Бывало, целыми днями к любимому графинчику зелёного стекла то и дело прикладывался. Машину он уже не водил, какое там! Потому «Победу» после смерти деда и продали.

Под конец его жизни Тимофеевым повезло. Свою трёхкомнатную уже квартиру и Сонину «однушку», доставшуюся от деда, они обменяли на две двухкомнатные в одном доме и в одном подъезде, на девятом и десятом этажах. У Сониного сына Толика бабушка теперь всегда была под боком – из школы ждала, обедом кормила. Да и Сонька с мужем, если что, родителям всегда помогали. Вот только Владимир Васильевич уже мало чему радовался в новом жилье. Затуманенный алкоголем мозг различал ещё любимые образы жены, дочери, внука, и лицо озарялось улыбкой. Автоматически совершал он какие-то привычные действия и снова погружался «в туман».

Было ему всего шестьдесят три, когда случился инсульт. Нина Борисовна с внуком находилась в санатории в Азербайджане. Сонька приходила с работы и первым делом – к отцу. Нажарит картошки его любимой с хрустящей корочкой, как мама учила, возьмёт горячую сковороду прихваткой и бежит на девятый этаж.

– Пап, я тебе картошечки нажарила, поешь, пока горячая…

Владимир Васильевич, который до этого клевал носом перед телевизором, увидев дочь, улыбался счастливо, благодарил, но есть наотрез отказался. Сказал – попозже.

На следующий день Сонька нашла картошку нетронутой, а отца за тем же занятием. Уговорами, чуть ли не силой заставила съесть свежепожаренную котлету, остальные убрала в холодильник.

А в субботу, когда пришла с супом, застала отца спящим на диване при включённом телевизоре. Стала будить.

– Пап, проснись, пообедай, я супчик сварила, – теребила его Сонька.

Но Владимир Васильевич хрипло дышал и почему-то никак не просыпался. Соня, ещё не понимая, что именно произошло, но видя явно неладное, позвонила брату:

– Миш, я его бужу-бужу, а он никак не просыпается!

Миша, который к тому времени стал врачом, задав сестре несколько уточняющих вопросов, заключил:

– Очень похоже на инсульт. Сонь, вызывай скорую.

Диагноз подтвердился. Папу увезли в больницу, а на следующий день вернулась мама с Толиком. Пять дней пролежал Владимир Васильевич без сознания. Всего каких-то пять дней они по очереди ходили в больницу, меняли ему простыни и вливали бульон в приоткрытый рот – глотательный рефлекс срабатывал. И это всё, что они могли для него сделать. Владимир Васильевич умер, так и не придя в сознание.

Как жил скромно, так и ушёл, никого своими болезнями долго не напрягая. К врачам-то ведь совсем не ходил, никогда не обследовался. Заставить его это сделать было решительно невозможно. Одна история с «Запорожцем» чего стоит!

Инвалидам Великой Отечественной войны первой группы полагался бесплатный автомобиль «Запорожец». У Сониного папы ещё с сороковых годов после ранений была вторая группа инвалидности. Однако здоровье с годами ухудшалось и, посетив несколько раз свою поликлинику, можно было получить первую группу. И давно пора было! Мама и Соня долго уговаривали Владимира Васильевича навестить врачей.

– Пап, ну что тебе стоит в поликлинику сходить? Ведь машину бесплатно дадут! – умоляла Соня.

– А кто её водить будет? – резонно замечал отец.

– Я научусь! – с готовностью отзывалась дочь.

– Научишься, тогда и поговорим.

Вот и весь сказ. Никакие посулы материальных благ не могли заставить этого человека делать то, что он не считал нужным.

Но однажды Соня всё-таки уломала отца воспользоваться одним из тех благ, что были доступны только инвалидам войны. Это был конец семидесятых, когда билеты в Театр на Таганке купить было нереально. Люди стояли по ночам с номерочками, нарисованными на руках, а утром, когда открывались кассы, билеты доставались только малой части страждущих. Московская интеллигенция, особенно молодёжь вроде моей Сони, стонала от желания увидеть спектакли Любимова. А инвалидам войны полагалось два билета без очереди. Но надо же знать Владимира Васильевича! Во-первых, он никогда и нигде без очереди не проходил, считал, что некрасиво, расталкивая других, добывать себе блага. Во-вторых, театры он терпеть не мог и сроду их не посещал. Год Сонька уговаривала папу поехать с ней за билетами, взывала к его отцовским чувствам и мотивировала тем, что не материальных благ просит, а исключительно духовных.

И наконец, свершилось! Вожделенные два билета с пометкой «для инвалида ВОВ» были у Соньки в руках. Но тут возникла другая загвоздка. Оказывается, ни с кем, кроме папы, по этим билетам Соня в театр пойти не могла. На них стоял специальный штамп, гласящий, что посещение театра возможно только при личном участии товарища инвалида. На входе проверяли удостоверение. А папа-то эти театры «в гробу видал»!

В тот день давали «Мастера и Маргариту» Булгакова. Господи, Смехов и Дыховичный живьём, Шацкая на качелях! Лишиться этого, держа билеты в руках, Соня никак не могла. Пришлось снова уговаривать отца, надевать на него парадный костюм и везти в театр к 19 часам.

Когда они миновали контроль и вошли в фойе Театра на Таганке, счастливая Соня направилась к гардеробу, но тут Владимир Васильевич остановил её словами:

– Ну, я пошёл, – и развернулся обратно к выходу.

– Пап, ты куда? – несказанно удивилась Соня.

– На метро и домой, – последовал невозмутимый ответ.

– Пап, ты что? Приехал ведь уже… Спектакль потрясающий, пойдём! Ну, вдруг тебе понравится?

Ни в какую. Развернулся и ушёл.

Билеты были на первый ряд. Так и смотрела Сонька культовый спектакль одна на двух местах. Смотрела, открыв рот, на одном дыхании, отбивая ладони на аплодисментах. Восторг и счастье! Молодость…

Спасибо папе ещё и за это.

Глава 6. Ябеда

В мае 1964-го Соне исполнилось семь, и в сентябре она должна была пойти в школу. Соня ждала этого события, буквально дрожа от нетерпения. Читать и считать она умела прекрасно, писала, правда, только печатными буквами. Тогда не рекомендовали обучать письму до школы, дабы не испортить почерк. Но это не помогло. Почерк у Соньки долго был широким и круглым. Когда в первом классе учились писать палочки и крючочки, это была беда. Палочки ещё куда ни шло, а вот крючок Соня обязательно вытягивала в ширину, никак он у неё не хотел загибаться изящно.

Покупка школьных принадлежностей стала для Сони настоящей радостью. Чистые тетрадки, пенал, портфель, – всё это было такое новое и так вкусно пахло! А уж когда дело дошло до школьной формы, это вообще был восторг: коричневое платье, белый кружевной воротничок и манжеты, чёрный фартук с крылышками на каждый день и белый с оборками праздничный. Сонька вертелась перед зеркалом без устали и не могла на себя налюбоваться.

Наступило долгожданное 1 сентября. Миша пошёл уже в восьмой класс, а Соня в первый. К праздничному белому фартуку добавились белые же банты в косы, белые носочки, модные остроносые туфельки и, конечно, букет цветов. Совершенно счастливую и слегка взволнованную Соньку утром во дворе запечатлела в окружении таких же нарядных подруг памятная фотография.

Соня пошла в ближайшую школу, недавно построенную. Пока её строили, Миша уже давно ходил в свою, которая была вдвое дальше от дома. Так и вышло, что Соню отдали не в ту школу, где учился брат. Как выяснилось позже, это было большой ошибкой. Провожали Соню в школу только 1 сентября, а дальше – сама. И хотя по пути приходилось переходить дорогу, волнений это не вызывало. Всё было давно и неоднократно отрепетировано: посмотреть налево, дойти до середины, посмотреть направо. Дорогу до школы она знала отлично и человеком была ответственным.

Ни о какой продлёнке речи не шло. В семь лет Соня уже умела обращаться со спичками и зажигать газовую плиту. В первом классе она возвращалась из школы рано, после трёх уроков. Мама утром оставляла на столе маленькую кастрюльку с супом и сковородку со вторым. Соня, не дожидаясь брата, у которого было шесть уроков, сама всё разогревала и обедала. Пока делала уроки, возвращался из школы Миша, так что до вечера без присмотра она всё же не оставалась.

Училась Соня, разумеется, блестяще. Кроме письма, ей в первом классе и осваивать-то было нечего: чтение и арифметика были ею давно освоены. Правда, был один предмет для Сони затруднительный, а один совершенно бесполезный. Затруднительными для неё оказались уроки рисования и труда, такой вот каламбур. Рисовать у Соньки не получалось совсем – ни одной линии ровно провести не могла. А на труде в начальной школе занимались не трудовым воспитанием, а лепкой из пластилина. Сонька расстроилась до слёз, когда соседка по парте вылепила огурчик зелёненький с побелевшим кончиком, аккуратным хвостиком и едва заметными пупырышками, красивый и вкусный на вид, как настоящий. А у неё, у Сони, при попытке сделать то же самое вместо огурца какой-то крокодил получался и пупырышки были толстые, как бородавки. Не пригодными оказались Сонины руки для ваяния и живописи.

А бесполезным для Соньки был урок пения. Учительница пения, услышав, как безбожно девочка «врёт» мотив любой песни, велела ей даже в хоре петь шёпотом, чтобы остальных не сбивала. Тут уж чего не дано, тому не научишь. Однако педагоги начальной школы, поскольку по всем основным предметам Соня была лучшей, ставили ей пятёрки и по этим – за старание, и переводили из класса в класс с отличием.

С первого по четвёртый класс в Сонькиной жизни произошло много событий. Например, она, наконец, научилась кататься на двухколёсном велосипеде. Давно просила купить ей «Школьник», но родители всё тянули, денег лишних не было. В итоге доросла Соня до Мишиного «Орлёнка». Мишке как раз купили новый большой велосипед, а ей перешёл «Орлёнок». Кататься Соню учил папа и делал это со свойственной ему дотошностью. Велосипед этот с поперечной рамой, так что забраться на него можно было, только перекинув ногу через седло. Папа не разрешил Соньке сразу сесть на велосипед – у него была своя методика обучения.

– Так, – сказал он, – ставь левую ногу на левую педаль и держись за руль. Да не правую, а левую!

– Как же я так встану? – возмущалась Сонька. – Неудобно же!

– Это только сначала неудобно, а потом привыкнешь. Правую отведи немного назад, а левой стой, как следует, на педали, – наставлял папа. – Теперь правой ногой оттолкнись от земли и езжай на одной ноге. Руль держи, не виляй!

Легко сказать – держи. Владимир Васильевич бегал за Сонькой по всему двору, помогая поддерживать равновесие. Когда падала, плакать не велел.

– В общем так, – сказал он, – пока на одной ноге ездить не научишься, на велосипед не сядешь. Задачу поняла?

– Поняла, – с тяжким вздохом ответила Сонька, зная, что спорить с отцом бесполезно.

Прошло не меньше двух недель. Каждый день Сонька упорно училась держать равновесие, стоя левой ногой на левой педали велосипеда. Сначала ей удавалось проехать в таком положении совсем чуть-чуть, и она либо соскакивала, либо падала. Но, как справедливо говорил папа, «терпение и труд всё перетрут». И через какое-то время Сонька поняла, что вполне уверенно стоит на одной ноге, рулит и едет по прямой, легко удерживая равновесие. В этот же вечер, как только папа пришёл с работы и поужинал, она потащила его во двор.

– Вот, смотри! – гордо заявила Сонька и уехала вперёд вдоль всего дома. Там она соскочила, перевернула велосипед и тем же маршрутом победно вернулась к отцу.

– Молодец, – сказал папа, – давай ещё раз, только помедленнее.

Придерживая сбоку руль велосипеда, он побежал рядом и скомандовал:

– А теперь закидывай правую ногу через седло!

Сонька с размахом закинула ногу, села и тут же завиляла рулём от резкого движения. Но ощутив под обеими ногами педали, она быстро выровнялась и… поехала!

– Крути педали! – прокричал вслед отец.

Но Сонька после двух недель тренировок уже ощущала велосипед как часть себя и зависимость между скоростью кручения педалей и лёгкостью удержания равновесия всем телом почувствовала. Она летела! Это было настоящее счастье. Пожелав спешиться, Соня притормозила, так же легко перекинула правую ногу через седло назад и соскочила с велосипеда. Повороты освоила быстро – руль держать уже умела.

– Ну вот и всё, а ты боялась… – сказал папа.