– Его привело не только желание узнать как можно больше о святилище, – тихо заговорила рыжая ведьма. – Все это не более чем мои ощущения, но… – Она повернулась к Герману. – Он долго откладывал встречу с тобой, долго к ней готовился. Встречался с Варданяном, пытался встретиться с Ледогоровым. Наверняка его интересовало, кто еще, кроме тебя, может спуститься в подземелье, дойти до Пещеры Костей, не заблудившись в лабиринте, отыскать вход в святая святых, где расположен алтарь, и открыть дверь-ловушку. Поскольку он говорил с Варданяном, свидетелем твоих манипуляций с идолом и дверью, теперь ему известно, что сделать это можешь только ты.

– Не только он, – заметил Леонид, появляясь в проеме двери. – Я тоже могу. Ведь я стоял рядом.

Все, точно по команде, повернули головы и уставились на него. Он был, как всегда, великолепен: правильные черты лица, густые светлые волосы, фигура бога-олимпийца. Белая майка, обтягивающая стройное тело, давала возможность полюбоваться рельефом мышц.

– Ты мог ничего не запомнить, – подумав, сказал Александр. – Или запомнить не все.

– Давайте исходить из худшего. Я все запомнил.

– Вы опасаетесь, – медленно произнесла Нора, чувствуя неприятный холодок в груди, – что этот человек не ученый, а кладоискатель?

– Одно другому не мешает, – откликнулся Леонид. – Написать очередную книгу и заодно поживиться. Почему нет?

– В моей голове это не совмещается.

– Но, возможно, совмещается в голове Литвака.

Леонид прошел к столу, наклонился на минутку, чтобы поцеловать Марго, и сел на свободный стул. Посмотрел на пирог, нарезанный аппетитными треугольниками на большом керамическом блюде, на миску с творогом и черносливом, на дымящийся кофейник…

– Сиди, – сказала Марго. И встала сама, чтобы достать для него из буфета кружку и тарелку. – Как там на улице? Холодно? Ветер сильный?

– Так же, как вчера, – проворчал Леонид. – Не съезжай с темы.

– А что еще ты хочешь услышать?

– Ты почуяла алчность за фасадом исследовательского интереса?

Марго немного помолчала. Заправила за ухо длинную прядь темно-рыжих волос.

– Не знаю, алчность или нет, но… – Подняв голову, встретила внимательный взгляд Германа и закончила: – Он пришел, чтобы узнать, как добраться живым и невредимым до того помещения, которое ты назвал залом для инициаций. Не только услышать твой рассказ о том, что ты там увидел, и описать в своей книге, но и постараться туда попасть.

– Да, я помню его вопросы, – кивнул тот.

– Но объект закрыт, – пробормотала Нора.

– Что если ему известно о существовании еще одного входа? – спросил, прожевав пирог, Леонид. И тоже взглянул на Германа. – Помнишь, ты говорил, что подобные сооружения часто имеют несколько входов и выходов. Больше двух. Но мы нашли только один – через склеп на старом монастырском кладбище. Пролом в стене, соединяющей Второй Лабиринт с гидросистемой монастыря, вряд ли можно считать входом.

– Мы нашли два, – поправил его Герман. – Еще через подвалы Новобратского корпуса. Сейчас, конечно, все заложено кирпичом и завалено диким камнем – и дверной проем между подвалом и коридором, ведущим в подземный лабиринт, и шурф, через который мы последний раз спускались, – но мы же знаем, что во времена игумена Варлаама и позже этим путем в лабиринт попадали всевозможные искатели приключений, в том числе монахи.

– Хорошо, мы нашли два. Но наверняка есть и другие. Может, наш утренний гость только прикидывается, что впервые услышал о подземном святилище прошлой осенью, когда поиски Андрея Калягина, пропавшего в гидросистеме, привели тебя к разрушенной стене. Может, он знал о нем давно, как знали коллеги Ледогорова. Знали, что оно где-то поблизости, но не знали, где именно. Как многие другие до и после них… Засада в том, что, даже стоя перед входом в эти катакомбы и точно зная, что это он и есть, очень трудно заставить себя войти. Осенью мы в этом убедились.

– Да, войти без проводника решится не каждый, – задумчиво подтвердил Александр.

– Я больше никого туда не поведу, – после паузы твердо произнес Герман. И увидев насмешливую улыбку Леонида, добавил: – Во всяком случае, по доброй воле.

– Никогда не говори «никогда».

Теперь они ухмылялись на пару: и Леонид, и Александр.

Нора почувствовала, как в ней закипает злость. И одновременно – отчаяние.

– Что, опять? Этого только не хватало!

Перед глазами вновь возникла жуткая картина, которая преследовала ее чуть ли не до Рождества и которую она надеялась больше никогда не увидеть. Никогда – ни наяву, ни во сне.

Лесная дорога, сумерки, туман. Бледное лицо сидящей возле костра Марго, пляска огненных бликов в расширенных зрачках. Шевелящиеся губы, чуть слышный шепот: «Что-то случилось у них там…» И чуть погодя голос, охрипший от волнения: «Вызывайте спасателей. Пожалуйста, поторопитесь. Это серьезно!» Недоверчивые взгляды мужчин, которым поручено охранять подруг Германа и Леонида, пока сами они сопровождают охотников за сокровищами к алтарю. «Ты хочешь, чтобы мы поверили в то, что ты, сидя здесь, знаешь что происходит там?» Ствол охотничьего ружья, нацеленного в лицо рыжей ведьмы. «Сиди смирно, поняла?»

Нору пробрала дрожь.

– Не паникуй, – мягко проговорил наблюдающий за ней Герман. – Еще ведь ничего не случилось.

– Но вы уже обсуждаете существование других входов в эти чертовы катакомбы! Я с вами с ума сойду. – Сделав глубокий вдох, она на несколько секунд задержала дыхание, затем медленно выдохнула. Покачала головой. – Неужели нельзя хоть немного пожить спокойно? Безо всяких…

– Ты целых полгода жила спокойно, – заметил Леонид.

– Целых! – возмущенно повторила она.

– И признайся, – добавил Герман, – последние две недели было скучновато. Если бы Сашка не привел к нам этого писателя, чем бы ты сейчас занималась? Вязала шарфик?

Александр дипломатично молчал.

Глядя на него, Нора часто вспоминала описание Сола Пензера, непревзойденного сыщика из детективных романов Рекса Стаута: невзрачный человечек с огромным носом, в кепке, надвинутой на глаза, на которого при встрече вы не обратили бы никакого внимания, но который, мельком взглянув в вашу сторону, запомнил бы вас навсегда. С носом у Александра было все в порядке, но он тоже выглядел так, что посторонним людям и в голову не приходило заподозрить в нем опытного детектива. Такого же роста, как Герман, под метр девяносто, Александр имел внешность добродушного сельского учителя, который при случае мог и дров нарубить, и на тракторе прокатить. А между делом проверить стопку контрольных работ по математике. Несмотря на все, что они пережили вместе минувшим летом, Нора до сих пор не понимала, насколько Герман доверяет ему.

– Ты можешь позвонить Ледогорову, – подумав, сказала она. – И спросить, что он знает об этом Литваке и почему отказался с ним встречаться.

– Могу, – откликнулся Герман. – Но, думаю, если бы у него был на Литвака какой-нибудь компромат, он первый позвонил бы мне и предупредил.

– Позвони ради моего спокойствия.

– Ладно.

По тону его было ясно, что он не намерен продолжать разговор. Что ж, на данном этапе ей было довольно его обещания позвонить профессору.

За последние полгода Герман очень сблизился со стариком, они постоянно переписывались по электронной почте и раз в неделю обязательно созванивались. Трижды Герман, дождавшись хорошей погоды, летал на материк и зависал у профессора на несколько дней. Чем они там занимались, что обсуждали, Нора примерно представляла.

При первой же встрече Ледогоров, как и Литвак, обратил внимание на его внешность: на форму черепа, черты лица, цвет глаз и волос. Поинтересовался, что он знает о своем происхождении, о родителях родителей и прочих членах семьи. Герман не дал внятного ответа на этот вопрос, но согласился предоставить свои антропометрические данные. Через некоторое время профессор с триумфом объявил, что с помощью одного из старых друзей, проживающего во Франции и занимающегося генеалогическими исследованиями и составлением родословных, отыскал в европейских архивах следы его предков, принадлежащих к знатному древнему роду. Королевскому, не больше и не меньше.

Если бы он был первым, кто сделал такое заявление, Нора пожала бы плечами и забыла, тем более что сам Герман никогда не говорил о своей семье. Но он был не первым. Летом несколько многозначительных фраз о происхождении Германа обронил Андрей Кольцов, ныне покойный отец Леонида. Как там он выразился, сидя напротив Аркадия за столиком в «Кают-компании»…

Этот щенок имеет такую родословную, какой могут позавидовать представители лучших монарших домов Европы. Вам об этом известно? Я занимался вопросом, собирал информацию о нем.

На что Аркадий ответил: «Я тоже занимался вопросом, представь себе».

Их всех беспокоила непохожесть Германа на других людей, его слишком очевидная инаковость. Нору это тоже беспокоило. Поначалу. Но постепенно она привыкла и даже почувствовала некоторую гордость. Ведь он подпустил ее так близко… Ближе, чем она рассчитывала подойти.

Кутаясь в теплую пуховую шаль, она стояла на застекленной веранде и смотрела, как Марго, в джинсах, свитере и валенках на босу ногу выбивает коврики на заднем дворе.

Дурной знак. Нора отлично знала, что рыжая, в отличие от своего возлюбленного, не питает особого пристрастия к физическим упражнениям на морозе, и когда ее разбирает повыбивать коврики из спален, можно быть уверенным: ей не по себе. Чует неладное.

Высокая, тонкая, длинноногая, Марго ловко раскатывала на чистом снегу один коврик за другим, сверху тоже присыпала снегом, а затем кружила рядом, энергично орудуя то хлопушкой, то веником. Был полный штиль, поэтому она обходилась без головного убора. Собранные в хвост рыжие волосы отливали темным золотом на солнце.

Несмотря на то, что зиму Нора в принципе не любила – слишком много одежды, шершавые руки, обветренное лицо, – зимние месяцы на Соловках оказались неожиданно приятными. Сияющий первозданной чистотой, искрящийся на солнце снег. Величавый покой свободного от туристов Спасо-Преображенского монастыря. Исполинские стены и башни, подсвеченные разноцветными прожекторами. А северные сияния! Ей давно хотелось посмотреть на северные сияния, и вот, впервые в жизни она оказалась в нужное время в нужном месте.

Воспоминания о том, как она стояла на берегу Святого озера, запрокинув голову, любуясь этой небесной вакханалией и изредка поглядывая на четкий, заостренный профиль стоящего рядом Германа, заставили ее улыбнуться.

Я же говорил, ты видела еще не все здешние чудеса.

Несколько раз они выбирались втроем на лыжную прогулку: Нора, Герман и Леонид. Было нереально здорово скользить по сверкающей лыжне, вдыхая свежий студеный воздух, и вдруг резко замереть под громадной сосной, наслаждаясь волшебным ощущением безвременья, междумирья… Марго такие вылазки не нравились, свободное от домашних дел время она предпочитала проводить в кресле с книгой.

Книги ей привозила с фермы Нора – иногда из библиотеки, расположенной в Первом корпусе, но чаще из личной библиотеки Аркадия и Леры. Лера не возражала. То, что такая странная и дикая девушка как Марго, справившись с наркотической зависимостью, нашла себе семью, пусть тоже не совсем обычную, казалось ей чудом, достойным всяческого поощрения.

«Знаешь, у меня ведь нет нормального образования, – смущенно призналась Марго, передавая Норе первый список книг, которые хотела прочесть. – Сначала не было желания, потом не было возможности… Может, хоть сейчас удастся немного поумнеть».

«Образованный человек может быть круглым дураком, ты уж мне поверь, – с чувством сказала Нора. – И прямо перед собой ты видишь живой пример».

Мысли ее вернулись к утреннему гостю. Самый параноидальный сценарий заключался в том, что некие охотники за сокровищами наняли его для того, чтобы расспросить Германа, не вызывая подозрений. Антон Максимович Литвак – географ, историк, этнограф. Краткая биография есть в интернете. При желании можно скачать книги и статьи. Его интерес к подземному комплексу, о котором на сегодняшний день мало что неизвестно, вполне оправдан.

Он говорил с Варданяном. Что мог разболтать Самвел, трус и паникер? Он проработал довольно долго в составе группы археологов, занимающейся раскопками на территории Соловецкого архипелага, был знаком и с сотрудниками местного Научного архива, и с реставраторами, и с экскурсоводами, и с хозяйственниками, и бог знает с кем еще.

И он имел зуб на Германа. Точнее, мог иметь. У него была на то веская причина.

Собрать все сплетни, гуляющие по поселку, и слить тому, кто проявил интерес – почему нет? Нора не удивилась бы, узнав, что он так и сделал. Образ жизни Германа, его привычки и повадки всегда служили пищей для сплетен, а после того, как Александр стал привлекать его к расследованию особо мутных, даже загадочных, дел, его репутация погибла безвозвратно. Теперь при всем желании ему не удалось бы сойти за добропорядочного обывателя. На нем горела печать ведьмака. Нора собственными глазами видела, как женщины в поселке торопливо переходили на другую сторону улицы, стоило Герману появиться на горизонте. Переходили и отворачивались, стараясь не привлекать его внимания.

А ведь он не причинил вреда никому из местных жителей. Наоборот. Когда у Настасьи Ракитиной долго не выздоравливала двенадцатилетняя дочь, Герман, которого рискнул пригласить ее муж, поговорил с девочкой наедине, медленно обошел дом, затем вернулся в комнату, где лежала больная, и попросил мужчин семьи помочь ему немного отодвинуть от стены большой платяной шкаф. К задней стенке шкафа был приклеен скотчем маленький полотняный мешочек, зашитый со всех сторон. Настасья хотела заглянуть в него, но Герман не позволил. Он унес мешочек с собой, и с этого дня девочка пошла на поправку.

«У них гостила родственница, – нехотя пояснил Герман в ответ на расспросы Норы. – И чем-то они ее обидели. Так и не поняли чем. Но она уехала с поджатыми губами, даже не попрощавшись. Несколько лет назад у родственницы этой при странных обстоятельствах скончался муж. Крепкий, здоровый парень. Сходил налево, от жены этот факт утаить не сумел и буквально через неделю отдал богу душу».

«То есть… ты хочешь сказать…»

Герман развел руками.

«А как ты догадался, где искать… ну, эту вещь?»

«Ты же знаешь, я чувствую энергетику места, назовем это так. Чувствую и могу производить изменения в этой сфере. Я всегда ее чувствовал, и в детстве, и в юности, но не умел пользоваться своим даром. Можно сказать, только здесь и научился».

Впервые он говорил так откровенно о своих необычных способностях.

Нечеловеческих.

«В виде чего к тебе пришло ощущение темной энергии от мешочка за шкафом? Может, название не совсем удачное, но я не могу придумать другого. На что это было похоже?»

«Трудно сказать, – не сразу ответил Герман, хмуря ровные темные брови. – Но точно не в виде черного облака или дымных щупалец каких-нибудь. Просто появилась уверенность, что надо пройти именно в тот угол комнаты и внимательно все осмотреть. Тут главное – настройка на место или человека. Когда удается чисто, без помех, войти в это живое поле, все остальное уже не проблема. Львиная доля времени обычно уходит на настройку».

«Что же мешает?»

«Чаще всего эмоции присутствующих. Страх, злость, тревога, скепсис… не обязательно связанные со мной. Они создают чудовищные помехи. Иногда хочется рявкнуть: да заткнитесь же вы наконец! Но они, разумеется, не могут. Эмоции накрывают их с головой».

Можно было вспомнить и другие случаи. Жители архипелага сторонились Германа, но, оказываясь в затруднительном положении, преодолевали свою неприязнь и обращались к нему. Хотя неприязнь – не совсем правильное слово. Сила, которой он обладал, внушала им первобытный иррациональный ужас. Ужас перед шаманом чужого племени.

На острове Большая Муксалма, соединенном с Большим Соловецким каменной дамбой, неподалеку от заброшенного Сергиевского скита, жил в маленькой избушке старый нойда ^[1]. Жил в полном одиночестве, общаясь только с рыбаками, которые привозили ему рыбу из собственного улова, а также хлеб и крупу из поселкового магазина. Прослышав о нем, Герман набрал целый рюкзак чая, сухофруктов, пирожков с мясом и капустой, испеченных Норой по рецепту Зинаиды, поварихи с фермы, и со всей этой благодатью заявился к старику.

Нойда не прогнал его, как прогонял последние годы всех незнакомцев, пригласил в дом и, с благодарностью приняв подношение, проговорил с ним до глубокой ночи.

«Он сказал, что на мне печать, – позже вспоминал Герман, лежа рядом с Норой. – И что бог, который прикоснулся ко мне, это бог мужчин. Суровый бог. Он подвергает испытаниям всех своих избранников».

«Что это значит?» – похолодев, спросила Нора.

«Ну, все эти вещи, которые мне приходилось делать здесь и на Анзере… – Герман тихонько хмыкнул. – Не сказать, что это тот образ жизни, к которому я привык».

Действительно. Тихое счастье зимних месяцев почти стерло из ее памяти кошмары середины лета и начала осени, когда Герман, то в одиночку, то с друзьями противостоял сначала наемникам Андрея Кольцова, вознамерившегося любой ценой разыскать и вернуть в Москву своего беглого сына Леонида Кольцова, у которого были совершенно другие планы, а потом – охотникам за мифическими сокровищами, якобы спрятанными в подземном святилище. Им угрожали, их шантажировали, в них даже стреляли! На предплечье правой руки Германа до сих пор был виден шрам от огнестрельного ранения.

Вспомнив, как доктор Шадрин извлекал чертову пулю, Нора невольно вздрогнула. Но тут же расслабилась, потому что Герман, подошедший сзади, заключил ее в объятия. Наклонился. Поцеловал в висок.

– О чем задумалась?

Едва уловимый запах табака и моря, от которого у нее всегда кружилась голова. Его особенный, неповторимый запах.

– Вспомнила лето.

– Нашу незабываемую ночевку в Преображенской гостинице?

– Нашу незабываемую поездку на Анзер.

– Нашла что вспомнить.

Море? Может быть. А может, и нет. Что-то чистое и холодное, как сам Север.

– Я не хочу, чтобы это повторилось, Герман, – прошептала она, прижимаясь щекой к его щеке. – И то, что было позже… осенью.

– Я тоже не хочу.

– Мы сможем этого избежать?

– Постараемся.

Ей не хотелось спрашивать, звонил ли он Ледогорову, она надеялась, что он сам заговорит на эту тему, и Герман, словно прочитав ее мысли, со вздохом произнес:

– Сергей не сказал ничего определенного. Он не считает Литвака квалифицированным специалистом, но мошенником или шарлатаном тоже не может назвать. Не располагает порочащей его информацией. Встречаться с ним отказался, так как не был уверен в том, что имеет право разглашать…

Он умолк, подыскивая слово.

– …тайны древних? – подсказала Нора.

– И мои.