Когда, закрыв глаза, я в душный вечер лета
Вдыхаю аромат твоих нагих грудей,
Я вижу пред собой прибрежия морей,
Залитых яркостью однообразной света;
 
 
Ленивый остров, где природой рождены
Деревья странные с мясистыми плодами;
Мужчин с могучими и стройными телами
И женщин, чьи глаза беспечностью полны.
 

Шарль Бодлер. Экзотический аромат.

Перевод В. Брюсова

Глава 1

Еще одна ночь в двухэтажном каменном доме с высокими потолками и огромными полупустыми комнатами, насквозь продуваемыми утренним бризом, окончательно убедила ее в том, что принятое неделю назад решение было правильным. Открыть глаза, потянуться всем телом под тонким тканевым одеялом, вдохнуть полной грудью, впитывая запахи кипарисовой рощи и блещущей в просветах между стволами морской воды… Прогнать все мысли. Застыть прозрачным кристаллом в самой сердцевине текущего мгновения.

Застыть, да. Она лежит неподвижно, не открывая глаз, слушая свое легкое дыхание, звон цикад в листве да нескончаемые сладостные стоны за стеной. Семь утра, а эта безумная итальянка и этот абсолютно безумный француз уже вовсю предаются пороку. Все двери распахнуты настежь (фобия Джеммы сформировалась в подростковом возрасте, когда за малейшую провинность ее запирали в комнате наедине с молитвенником и набором для рукоделия и держали там по нескольку дней, подавая пищу в строго определенный час – в то время ее родители еще надеялись вырастить из нее «скромную девушку, пригодную для замужества»), так что при желании можно уловить ритмичное поскрипывание кушетки (фобия Венсана иного рода – он навсегда потерял способность заниматься любовью в постели, с тех пор как перебрал спиртного на вечеринке в доме своего школьного друга, а наутро обнаружил у себя под боком роскошную блондинку с перерезанным горлом), шепот Венсана и его же гортанные смешки, которыми он реагирует на выкрутасы партнерши. Иногда он нашептывает свои непристойности по-английски, чтобы все могли его понять, а иногда, забывшись, по-французски. В этом случае Джемма кричит возмущенно: «Sfacciato! Libertino!»^[1] – тем самым давая понять, что безоговорочно одобряет его действия.

Пойти присоединиться к ним? О нет, слишком рано. Семь утра, господи боже мой! Эти двое совсем спятили. Лиза переворачивается на другой бок и закрывает глаза. Заснуть, конечно, не удастся, но хотя бы просто понежиться в постели, предвкушая еще один солнечный, упоительно беззаботный день.

С Джеммой она познакомилась в Керкире, в ювелирной лавочке, где выбирала серьги из черненого серебра с традиционным греческим орнаментом. Выбор был невелик, но один из вариантов ее вполне устраивал. Она уже готова была сказать «да», как вдруг стоящая рядом молодая черноволосая женщина ослепила ее улыбкой и молча протянула ей серьги, которые только что примеряла сама. Изящные серебряные серпы со вставками из голубой эмали. Лиза примерила их, и ее светлые глаза наполнились аквамариновым блеском.

– Magnifico!^[2] – прошептала восхищенная итальянка (в том, что она итальянка, можно было не сомневаться) и добавила на прекрасном английском: – Забирайте их. Эти серьги ваши. Их сделали для вас.

– Но ведь вам они тоже понравились, – возразила Лиза, в глубине души разделяя уверенность незнакомки в том, что эти серьги сделаны специально для нее.

Та пожала плечами – жест, исполненный бессознательной грации.

– Не имеет значения. Мне подойдут любые.

Пока Лиза расплачивалась и выслушивала благодарственную речь хозяйки магазина, итальянка вышла под яркое июньское солнце и растворилась в лабиринте узких улочек Старого города.

Они снова встретились спустя два часа на стенах Фортезы – знаменитой византийской крепости XVI века. Далеко выступающий в море мыс с отполированными водой и ветром крутыми каменистыми склонами был будто изначально предназначен для строительства неприступной крепости, отделенной от остальной части города глубокими рвами и толстыми каменными стенами. По мосту Лиза перешла через первый ров, постояла немного под сводами крепостных ворот (сорок градусов в тени – это вам не шутка!), перешла через второй ров, по лестнице спустилась в длинный, извилистый тоннель и, пройдя его до самого конца, свернула на дорожку, ведущую к заброшенным казармам. Другая тропа привела ее на следующий уровень, так называемую вторую линию обороны. Там ее внимание привлекла церковь Агиос-Георгиос – внушительных размеров храм, сложенный из массивных каменных блоков, с портиком и шестью приземистыми колоннами дорического ордера. Лиза отошла подальше, навела объектив фотоаппарата на освещенный солнцем фасад и вдруг увидела (да-да, прямо через объектив), что из храма выходит та самая итальянка. Выходит, достает из сумки солнцезащитные очки, сбегает по ступеням и, заметив одиноко стоящую посреди площади Лизу, радостно машет ей, точно старой знакомой. Под палящими лучами полуденного солнца они еще раз взглянули друг другу в глаза и поняли, что расстаться уже не смогут.

Что не смогут расстаться никогда.

Нет, заснуть определенно не удастся. Слышно, как по грунтовой дороге, петляющей по склону горы, взбирается какая-то развалюха с кашляющим мотором. Ну конечно… Никос, фермер из Лаконеса, привез молоко, козий сыр и творог. И поскольку эти сластолюбцы за стеной в ближайшее время навряд ли обнаружат желание подпрыгнуть и устремиться к воротам, встречать прибывший точно по расписанию завтрак сегодня придется ей, бедной русской девушке.

– Лиз! – доносится из соседней спальни хриплый голос Венсана. – Никос приехал.

– Слышу.

Еще бы не слышать! Чертов грек сигналил так, что все цикады в саду попадали в обморок от страха.

– Пожалуйста, детка, – умоляет Венсан. – Я знаю, сегодня моя очередь, но во имя человеколюбия…

– Я известна как неисправимый мизантроп.

– …и после этого делай со мной что захочешь.

Она уже на полпути к лестнице (халат на голое тело, в руке расшитый бисером кошелек), но его последние слова заставляют ее обернуться.

– Уж я взыщу с тебя, грязный галл! Ты у меня наплачешься!

В ответ раздается дружный стон. Джемма стонет от восторга, Венсан – от ужаса. Лиза смеется, представляя себе их лица, тщательно застегивает халат и сбегает по лестнице вниз.

– Хэретэ, мадам! – кричит Никос, пока она пересекает затененную веранду.

Шелковый подол халата с шелестом струится вокруг коленей, каменные плиты веранды холодят босые ступни.

– Хэретэ, – отвечает Лиза, подходя ближе. И без передышки выдает заранее отрепетированную фразу: – Пос панэ та прагмата?^[3]

Смуглый грек, напоминающий пирата из команды капитана Кидда, улыбается до ушей. Он уже не молод, но пышные усы и шляпа набекрень придают ему бравый и даже разухабистый вид.

– Эндакси, – отвечает он, энергично кивая головой, чтобы до нее как следует дошло. – Эндакси^[4].

Древний, как ящер, «форд-пикап» каким-то немыслимым образом разворачивается на узкой дороге (надсадный рев мотора, клубы пыли, камни из-под колес – все по полной программе) и начинает спуск. Стоя у калитки, Лиза еще некоторое время провожает его глазами, а когда он скрывается за поворотом, не спеша поворачивается и идет через сад к дому. Босые ноги осторожно ступают по нагретым солнцем щербатым плиткам с проросшей сквозь стыки травой. Корзинка с завтраком тихонько поскрипывает в руке.

Джемма уже на кухне, мерной ложкой засыпает в кофейник молотый кофе. На ней черный кружевной бюстгальтер и короткие джинсовые шортики с разрезами по бокам. Услышав шаги, она поднимает голову, и лицо ее озаряется улыбкой.

– Прости, любовь моя. Этот парень выпил всю мою кровь. Ты ведь не сердишься?

От ее жгучей красоты Лиза, как обычно, на мгновение слепнет. Длинные загорелые ноги, наливные груди… Неудивительно, что Венсана, до глубокой ночи резвившегося в спальне с двумя ненасытными тигрицами, под утро опять разобрало.

– Сержусь.

Она ставит корзинку на стол и приподнимает салфетку. Свежий творог, сыр, баночка меда (о, как это кстати!), домашний хлеб, пирожки… Побросав чашки-ложки, Джемма подбегает к ней, двумя руками поворачивает к себе ее лицо, целует в нос, в глаза, в щеки. Лиза со смехом отбивается.

– Кончай, глупая корова! Мы перевернем стол!

– Не смей называть меня коровой, ты… вешалка для шляп!

Когда Венсан наконец-то находит в себе силы покинуть ложе и спуститься к завтраку, взору его предстает чудная картина: две интеллигентные девушки, блондинка и брюнетка, которые накануне с восторженным блеском в глазах рассматривали экспонаты Археологического музея, катаются по полу, как похотливые кошки, и с истерическим хохотом щиплют друг друга за мягкие места. Их оголенные бедра и раскрасневшиеся лица вызывают у него некое смутное томление, но усилием воли он это превозмогает. Сколько можно, в конце-то концов!

Так, заново отмеряем ложечкой кофе, наливаем холодной воды, ставим кофеварку на газ. Пепельница… где пепельница? Подчеркнуто игнорируя повизгивания за спиной, Венсан закуривает сигарету и занимает стратегическую позицию у плиты, время от времени мечтательно поглядывая в окно, но не забывая про медленно закипающий кофе.

Постепенно девочки успокаиваются и начинают приводить себя в порядок. Поправляют одежду, приглаживают волосы. Лиза вспоминает, что еще не умывалась, и бежит в ванную. Остальные накрывают на стол и строят планы на сегодняшний день.

Их дом – один из немногих на Корфу, где есть настоящая ванная в современном смысле этого слова. К тому моменту, когда мечта снять дом на все лето и забыть про городские отели наконец осуществилась, Венсан уже успел пересмотреть кучу домов вблизи от деревень и в отдалении, на побережье и на склонах гор – но ванна была далеко не во всех. Между тем Венсану, как и всякому цивилизованному европейцу, было свойственно мыться. Мыться часто и всерьез, используя мыло, мочалку и более-менее пресную воду. Он продолжил поиски. А когда они увенчались успехом, хозяин особняка заломил такую цену, что чистоплотный француз крякнул и пошел полоскаться в морской водичке. А через несколько дней познакомился с Лизой и Джеммой. Вернее, они познакомились с ним.

С влажными после душа волосами Лиза садится к столу и протягивает руку за куском хлеба.

– Bonjour, ma petite^[5], – приветствует ее Венсан, как будто они еще не виделись. В руке у него кофейник. – Тебе с сахаром и со сливками?

Он прост и приятен в обхождении, как может быть приятен только настоящий француз. Находчив, покладист и открыт для любых экспериментов. Возможно, у него и есть какие-то недостатки, но пока что ни Лизе, ни Джемме не удалось обнаружить ни одного.

– Non, chere^[6], – отвечает Лиза, призвав на помощь свои школьные знания. – С сахаром, но без сливок.

– А может, поехать в залив Сидари и посмотреть на эти знаменитые, подточенные водой скалы? – рассуждает Джемма, листая путеводитель. – Судя по картинкам, там красиво.

Она уже полностью пришла в себя после утренних баталий и сидит за столом свежая и опрятная. Густые кудри собраны в хвост, свисающий до середины спины.

– На картинках все красиво, – пожимает плечами Лиза, хотя серьезных возражений против поездки на север у нее нет.

– А ты что предлагаешь? Лежать с утра до вечера на пляже, нагуливая жирок? Впрочем, тебе это не повредит.

– Да и тебе тоже.

– О нет, с меня хватит. На мне и так уже все штаны трещат по швам. – Джемма со смехом похлопывает себя по бедрам. – Если я буду и дальше такими темпами наращивать задницу, боюсь, наш мальчик не совладает с этаким изобилием плоти.

– Ну, жалоб мы пока не слышали, – замечает Лиза, одобрительно разглядывая ее аппетитные формы. – И вообще, как мне кажется, французы предпочитают женщин в теле. Что скажешь, Венсан?

Венсан молча уплетает творог, смешанный с изюмом и сдобренный тимьяновым медом. Подливает себе еще кофе, намазывает маслом рогалик. Все это – с видом человека, абсолютно довольного собой. Управившись с завтраком, он блаженно откидывается на спинку стула и закуривает сигарету. Между тем девушки выжидательно смотрят на него, явно ожидая ответа на какой-то недавно прозвучавший вопрос.

– Что? – переспрашивает он с невинной улыбкой.

Лиза и Джемма обмениваются многозначительными взглядами, точно две медсестры, только что получившие возможность убедиться в правильности поставленного доктором диагноза. Ох уж эти его грезы наяву!

Приходится начинать все сначала. Они смеются и болтают, упиваясь ощущением безоблачности своего счастья. Огромный дом в кипарисовой роще и трое безумцев, едва знакомых друг с другом, но готовых довольствоваться тем, что есть. Никаких скелетов в шкафу. Никаких проблем. Никаких обязательств.

Прислушиваясь к звучанию трех разных голосов (медлительному, хрипловатому – Венсана; звонкому, жизнерадостному – Джеммы; и своему – неестественно ровному, чересчур старательно выговаривающему английские слова), Лиза впервые задумывается о том, что, общаясь друг с другом, ни один из них не говорит на своем родном языке. Забавно. И символично. Сойтись на нейтральной территории, как представители различных видов, рас, племен. Сойтись и попытаться достичь взаимопонимания.

– Ну что? Ну что? – тормошит всех Джемма. – Мы едем или нет? O mamma mia! С вами можно всю жизнь просидеть на одном месте! Или как же это… – Повернувшись к Лизе, она нетерпеливо щелкает пальцами. – Напомни мне… ну, то русское выражение…

– Остаться у разбитого корыта.

– Да, точно!

– Корыто? – переспрашивает Венсан. – Что еще за корыто?

Пока происходит мытье посуды и смахивание крошек со стола, Лиза рассказывает им «Сказку о рыбаке и рыбке». Венсан морщится, ему не нравятся истории, в которых есть мораль. Хотя определенное удовольствие все равно получает, подтрунивая над Джеммой, способной извлечь мораль даже из забытой на столе пачки сигарет. Сам он редко снисходит до продолжительных монологов, но когда снисходит, послушать его одно удовольствие. Правда, его интерес простирается в основном в сферы магии, демонологии и алхимии. Он – мифотворец, день за днем творящий свой собственный миф, измышляющий собственную космогонию.

– Ну все, пошли, – торопится Джемма. – Венсан, ты убрал постель?

– Зачем? Вечером все равно разбирать.

– Бездельник! Лоботряс!

– Бездельник, да? – Возмущенный, он хватает ее обеими руками за бедра, что приводит Джемму в неописуемый восторг. – А мне казалось, что сегодняшний день начался с одного очень важного дела, требующего терпения, сноровки и элементарной физической выносливости. Забыла? Придется тебе напомнить…

– Вечером, сладкий мой! Напомнишь мне вечером!

Лиза чувствует, что пришло время вмешаться.

– Вечером? Ну нет! Сегодня вечером он мой. – И, подойдя, обвивает шею Венсана обеими руками. – К тому же он сам сказал, что я могу делать с ним все, что захочу.

По пути в Сидари торг продолжается. Сидящая на переднем сиденье Джемма грациозно перекидывает голую ногу через колено Венсана. Пальчики Лизы щекочут сзади его шею, забираются за ворот рубашки.

– Знаешь что? Мы должны беречь его. Хорошо кормить, ну и так далее.

– По-твоему, мы его не бережем? Я, например, вчера стирала его майку, которую он спьяну залил Метаксой.

– Ты стирала СВОЮ майку, – вносит поправку Венсан, – а я просто проходил мимо и подумал…

– …в любом случае я ее выстирала!

Дорога петляет по крутым горным склонам. Обшарпанный, но резвый «судзуки-самурай» с откидным верхом подпрыгивает на кочках, заставляя пассажиров задуматься о судьбе недавно съеденного завтрака. Под кронами деревьев воздух жаркий, насыщенный запахом трав. Солнечный свет сочится сквозь темно-зеленую листву, пронизывая буквально все, наполняя сиянием каждый уголок этого сказочного мира. Библейская лучезарность… Кто это сказал? Сразу не вспомнишь, но кем бы он ни был, он попал в самую точку.

– А я, – припоминает Лиза, – зашивала его шорты. Он порвал их, когда съехал на заднице с той скалы неподалеку от Ангелокастро… Но я не о том!

– Знаю, знаю! – смеется Джемма. – Не переживай, сестренка, ничего ему не сделается. Да ты посмотри на него: не парень, а загляденье просто. Молодой, здоровый. Его хватит на десятерых таких, как мы.

На все эти провокации Венсан реагирует лишь слабым подрагиванием рта. Это не улыбка, а отражение каких-то праздных мыслей, мимолетных, точно солнечные блики на стеклах его темных очков.

– Хотя, на мой взгляд, – продолжает Джемма, – это было весьма опрометчиво с его стороны: заявить, что ты можешь делать с ним все, что заблагорассудится. А вдруг ты окажешься такой изобретательной, что уже через пять минут он пожалеет о своих словах?

– Сделаю для этого все возможное и невозможное.

– Бедный мальчик! Будет ли мне позволено присутствовать при жертвоприношении?

С отсутствующим видом, как будто речь вовсе не о нем, Венсан кидает в рот одну из лакричных конфеток, при помощи которых рассчитывает сократить количество потребляемых за день сигарет. С необходимыми предосторожностями выруливает с грунтовой дороги на асфальтированную, внимательно изучает дорожный указатель и, поскольку выбирать особо не из чего, сворачивает налево, на Дукадес.

– И все же не забывай, дорогая, что он нужен нам не только в качестве жертвенного животного, но и…

Часть слов тонет в грохоте промчавшегося по встречной полосе фермерского грузовичка. И как только греки умудряются развивать подобную скорость на этих козьих тропах, которые они называют дорогами?

– …сейчас еще только начало июля, впереди все лето, так что если мы, боже упаси, угробим нашего Адониса, нам придется искать себе нового.

Венсан тяжело вздыхает. Выплевывает конфетку и лезет в карман за сигаретами. Эти ужасные женщины угомонятся когда-нибудь или нет?

– Смотри-ка, похоже, нам удалось его напугать. Венсан, голубчик, не принимай это близко к сердцу. Подумай сам, что может случиться? Ну, полежишь денек-другой в постели. Мы будем хорошо за тобой ухаживать: поить, кормить…

– Ах, chere, ну не молчи же так сурово. Скажи что-нибудь. Скажи, что любишь нас.

– Бесстыжие шлюхи, – произносит он вместе с зевком. – Вампирши.

На третий день знакомства Джемма спросила:

– А что ты вообще здесь делаешь? Просто отдыхаешь?

– Ну… да, – с запинкой ответила Лиза. Ей страсть как не хотелось отвечать на все эти неизбежные вопросы. – А что тут такого?

Джемма пристально разглядывала ее, потягивая через соломинку апельсиновый сок. Они сидели за столиком в одном из кафе Листона – длинной, сводчатой галереи, напоминающей парижскую Риволи. Было семь часов вечера, жара понемногу спадала, и узкие улочки и засаженные деревьями площади Керкиры заполнили толпы туристов, жаждущих развлечений. Рестораны, сувенирные лавочки, эстрада под открытым небом, аллеи, фонтаны… И две женщины за столиком, испытывающие непреодолимое влечение друг к другу. Словно дети одной матери, разлученные в младенческом возрасте: узнаешь меня, сестра? узнаешь?.. Это таинственное нечто, так похожее на зов крови, но не являющееся им, пленяло и ароматом сексуальности, и первобытным, интуитивным ощущением богоугодности их нелепой на первый взгляд связи. Да-да, древние боги улыбались, глядя на них сквозь пелену и муть источаемой всем родом человеческим безнадежной суетности, и от этой улыбки им становилось легко и спокойно.

– Молодая, красивая женщина приезжает на пару недель на маленький греческий остров и внезапно решает остаться на все лето. Хм-м… – Глаза Джеммы сощурились. – Ловишь рыбку в мутной воде?

– Мутной воды я пока что не видела, да и остров не такой уж маленький.

– Но ты здесь совсем одна!

– А ты разве не одна?

– У меня есть спонсор, – насмешливо улыбнулась Джемма. – Шестидесятилетний промышленный магнат. Сейчас он в Майами.

– Ничего себе, – пробормотала Лиза, толком не понимая, восхитило ее это или обескуражило.

– Думаю, у него в активе еще дюжина таких, как я, но пока он не потерял ко мне интерес…

– А когда потеряет?

– Найдется другой промышленный магнат. Или банкир. Или просто какой-нибудь престарелый мафиози, готовый платить за то, чтобы ему ежедневно массировали его дряблую задницу.