– Ох, ты! – всплеснула руками старушка Игнатова. – Так ты ж и есть твоя жилконтора! Знаем мы твою дирекцию! Ваша честь, этот ее заказчик, инженер главный, Кондратьев Женька! Полюбовник ейный! Тьфу!

– Вы подтверждаете, что все три акта составил Кондратьев? – продолжила Лена атаку на истицу.

– Ну и составил! А что ж? Это его обязанность – следить за порядком на вверенной территории и помогать жильцам!

– А кто их писал? Я спрашиваю, кто? Исковое заявление распечатано на принтере, а вот это приложение с описанием стоимости имущества писали вы, истец?

Саранкина с вызовом вздернула подбородок.

– Да, писала! Потому что имущество денег стоит!

– Тогда объясните мне, почему приложение и акты написаны одним почерком. Кто писал акты? – Лена развернула бумаги лицевой стороной к Саранкиной.

Та вдруг заерзала и пошла на попятную.

– Не помню я, кто их там писал…

– Понятно. – Лена положила документы. Сомнений у нее не осталось.

Но есть правила, которые надо соблюдать, даже если ты поймал мошенника с поличным.

– Анна! Ответчик Игнатова! Вы подтверждаете слова свидетеля – вашей прабабушки? – Кузнецова подалась вперед, словно пытаясь помочь этой затравленной девушке найти нужные слова.

– Да, я все подтверждаю, – не поднимая глаз от пола, тихо сказала Анна. – Я не заливала ее. Она мне сразу сказала, как я из детдома домой вернулась… что не отстанет от меня, пока…. пока…. к отцу не отправит. – Она наконец вскинула свои глаза, полные слез и ненависти, на мачеху.

Стараясь быть спокойной, Лена взяла карандаш и заштриховала все квадраты на своей схеме.

– Уважаемые стороны. В связи с возникшими сомнениями суду необходимо обсудить сложившуюся ситуацию, – бесстрастно сказала она. – Суд обязан на всех стадиях процесса прилагать все усилия к мирному разрешению возникшего гражданско-правового спора. В настоящий момент, учитывая показания свидетеля и наличие между вами определенных личных отношений, возможно, и не самых лучших, а также в связи с возникшими сомнениями относительно подлинности представленных истцом доказательств и необходимости проведения не только почерковедческой, но и сантехнической экспертизы, суд еще раз предлагает сторонам рассмотреть возможность завершения дела миром. Либо… – Лена сделала эффектную паузу и постаралась вложить в свой взгляд всю пристрастность к истице, – отказаться от этого иска.

Для убедительности она хлопнула ладонью по актам.

– Отказаться от иска?! – взметнулась Саранкина. – С чего это?!

– Как хотите. Суд даст оценку всем доказательствам. Для проверки достоверности имеющихся в деле доказательств я вынуждена буду поставить на обсуждение вопрос о назначении почерковедческой и сантехнической экспертизы. – Лена первый раз улыбнулась Саранкиной. Она называла про себя эту язвительную улыбочку «оскал старухи Фемиды». – А если экспертиза докажет идентичность почерка на приложении и актах, суд имеет право передать дело в Следственный комитет. И тогда вы, гражданка Саранкина, уже не сможете отрицать факт мошенничества. Но пока решение по делу не принято, у вас есть возможность избежать уголовного преследования…

– Я отказываюсь, – промямлила Саранкина.

– Что вы сказали, истец? – Лена сделала вид, что не расслышала.

– Я забираю… ну то есть отзываю иск. Отказываюсь я! Пусть живет себе! – взвизгнула истица и уткнулась лицом в ладони, ее плечи затряслись.

Дима перестал записывать и посмотрел на Лену.

Саранкина рыдала, ответчик Аня растерянно хлопала ресницами, свидетель Любовь Матвеевна что-то отчаянно шептала правнучке. А Лена…

Лена торжествовала.

Чем-чем, а уж своей беспристрастностью федеральный судья Елена Владимировна Кузнецова похвастаться сегодня не могла.

* * *

День прошел как всегда.

Я разбирала дела, готовилась к предстоящим судебным заседаниям…

Вентилятор, который купил Дима, существенно облегчил существование, но к вечеру я все равно чувствовала себя вымотанной из-за жары и духоты. Не помог даже зеленый чай с тортом-мороженым «Волшебство», который я купила в честь приобретения вентилятора.

Не знаю, как с Димой, а со мной волшебства не произошло – мороженое казалось теплым и слишком сладким, а чай с жасмином заставил подставить лицо под прохладную струю вентилятора.

– Это опасно, Елена Владимировна, – покачал головой Дима. – Простынете.

Он с пульта убавил скорость вращения лопастей, струя стала мягкой и обволакивающей, а я вдруг подумала: неужели мой помощник всегда живет по правилам и никогда не делает глупостей? Неужели ему не хочется… допустим, нарушить правила и вжарить сто двадцать там, где стоит знак – скорость сорок? Неужели его никогда не тянет заесть сгущенку соленым огурцом, закрутить роман с поп-звездой или пройтись босиком по снегу с риском простыть?

Впрочем, мне тоже – не хочется и не тянет…

Я тоже не люблю нарушать правила и делать глупости. Наверное, наши головы примерно одинаково устроены – они просчитывают последствия поступка до того, как возникает желание пойти на поводу у сиюминутного порыва.

В отличие от Натки…

У нее сначала возникает сиюминутный порыв, и что интересно – поддавшись ему и огребая по полной программе последствия, она тут же радостно отдается следующему порыву… Иногда я даже завидую сестре. Мне кажется, что ее умение не включать голову пусть и добавляет проблем, но делает жизнь насыщенней и прекрасней. Волшебства, одним словом, в ней больше… Учитывая, конечно, что ее проблемы решаю я.

Я налила себе кофе, положила в него мороженое, и этот напиток мне показался более подходящим для душного вечера, чем пресловутый зеленый чай.

Кстати, о Натке. Уже конец рабочего дня, а Таганцев все не звонит.

Не успела я протянуть руку к своему телефону, как он зазвонил, услужливо высветив надпись «Таганцев».

– Душа моя, Константин Сергеевич, я уже тебя потеряла, – ответила я.

– Заработался! – отрапортовал лейтенант. – Счет времени потерял.

– Номер пробил?

– А как же! Потому и звоню. Тут вот ведь какое дело получается, Елена Владимировна… Номер, с которого звонили вашей сестре, принадлежит коллекторскому агентству.

– Вот как? – удивилась я.

Я знала, что коллекторские агентства покупают за проценты долги у банков, что работают там ребята жесткие, специально обученные, как морально давить на должников, а некоторые коллекторы не гнушаются и физических расправ. По телевизору один за другим идут сюжеты – должник попал на больничную койку со сломанными ребрами; избили, угрожали, а недавно и вовсе должника похитили, требуя от родственников возместить пятьсот тысяч рублей.

Конечно, не все агентства такие, некоторые работают исключительно внушением и взыванием к совести, но… правильно говорит Дима – где вы видели заемщика, который краснеет, проходя мимо банка.

Менталитет наш такой, что угрозы действуют эффективнее, чем обращение к совести, поэтому в большинстве своем коллекторы – ребята бандитского вида с плохими манерами.

И никакого толку нет от того, что народ уже изучил: коллекторы действуют незаконно, их можно обвинить в вымогательстве… Коллекторские агентства все равно продолжают существовать, выбивая деньги в прямом смысле слова – кулаками.

И как бы я плохо ни относилась к людям, которые берут кредиты, не зная, как будут их отдавать, к сломанным ребрам и похищениям я отношусь еще хуже, особенно если это имеет отношение к моей семье.

Расценив мое молчание как замешательство, Таганцев спросил:

– Елена Владимировна, может, Ната когда-нибудь паспорт теряла? Есть аферисты, которые на этом специализируются – крадут паспорта и берут на чужое имя кредиты.

– Нет-нет, не теряла, я бы об этом знала…

– Тогда, может, давала кому-нибудь? Надолго!

– Не думаю, что Натка до такой степени сумасшедшая, – пробормотала я, думая как раз наоборот: и паспорт она могла в чужие руки отдать, и потерять, а мне ничего не сказать. Подумаешь, паспорт! Не губная помада же…

– Да-а, – протянул Таганцев, – мутное дело… Знаете что, Елена Владимировна… А хотите, я съезжу в это агентство и потолкую с ребятами, так сказать, на доступном им языке?

– Нет-нет, погоди. Торопиться не будем, чтобы дров не наломать. Я с Наткой сначала поговорю… с пристрастием.

– Привет ей от меня передавайте… – По голосу я поняла, что Таганцев расплылся в блаженной улыбке. – Тоже с пристрастием! А то смотрите, я прям сейчас могу объяснить, кому надо…

– Спасибо, душа моя. Обязательно попрошу тебя это сделать, только чуть позже…

Я нажала «отбой» и тяжело вздохнула, глядя в окно. Дима уже ушел, предусмотрительно оставив вентилятор работать в режиме «лайт». Хочешь не хочешь – нужно выбираться из прохладного кабинета в раскаленный салон машины.

Я допила кофе с мороженым, выключила вентилятор, взяла портфель и, собравшись с духом, вышла…

Предстоял второй этап переговоров с Наткой, и я попыталась настроить себя на спокойную и конструктивную волну.

Словно перед судом.

* * *

Как я и предполагала, Натка не смогла долго страдать.

Она встретила меня с распущенными волосами, накрашенная, в фиолетовых лосинах и розовой кофточке-разлетайке. Правда, в глазах у нее я заметила некое подобие вины… Такими бывают глаза у собаки, которая в отсутствие хозяина сгрызла диван.

Ощущение, что Натка все-таки чувствует себя виноватой, подтвердилось невиданной хозяйственностью сестры – она нажарила целую гору котлет, чего с ней в моем доме отродясь не случалось, сварила борщ и купила к чаю огромный торт с шоколадными розами. Торт торжественно стоял в центре обеденного стола и не позволял мне начать разговор на повышенных тонах.

– Ле-ен, – заискивающе протянула Натка, когда я разделась и обессиленно села на диван. – Ле-ен, тут Сенька…

Ага, значит, вина не из-за того, что я решаю ее проблемы, а из-за Сеньки, который…

– Опять клавиатуру колой залил? – устало поинтересовалась я.

Сенька регулярно что-то ломал в компьютере, а я регулярно это меняла.

– Нет, Лен, он эту твою Австралию на потолке из водяного ружья расстрелял.

– Ну и ладно, – пожала я плечами. – Подумаешь…

– Лен, он кетчупом ее расстрелял…

Я вскочила и пошла на кухню. На потолке рядом с благообразной Австралией краснели безобразные пятна, словно на моей кухне резали барана и брызги крови попали на потолок. Некоторые пятна были размыты и от этого казались еще безобразнее.

– Я оттереть пыталась, – объяснила Натка жалобным голосом. – Только не берет ничего кетчуп этот проклятый. Наверное, там химии много…

– Зачем кетчуп в водяное ружье совать?! – я едва не сорвалась на крик, забыв про свой спокойный и конструктивный настрой.

– Я… я тоже сына об этом спросила. Он говорит – экспериментировал. Сенька! – закричала Натка. – Иди сюда, сейчас сам все тете Лене объяснять будешь!

Зашел Арсений, несчастный, хлюпающий носом, с потупленным взглядом и ярко-красным правым ухом – видимо, экзекуции после своих экспериментов он подвергся за минуту до моего прихода. В руке Сенька упорно держал водяное ружье.

– Ладно, – махнула я рукой. – Все равно мне потолки надо белить… Давайте ужинать, что ли.

Сенька оживился, повеселел, с гиканьем умчался к компьютеру и вернулся, только когда мы с Наткой накрыли на стол.

Борщ показался мне восхитительным – сестра умела готовить. Котлеты были слегка пересолены, но шутить насчет очередной влюбленности Натки я не стала – не дай бог, в точку попаду, придется выслушивать длинный перечень достоинств объекта ее вожделения, а у меня к ней серьезный разговор.

Мы лихо умяли полторта, отдав Сеньке со своих кусков шоколадные розы.

– Даже не думай! – пригрозила я племяннику, поймав его взгляд на банке с ярко-желтой горчицей.

– Так все равно же потолки белить, – заканючил Сенька, тут же получив звонкий подзатыльник от матери.

– Иди лучше компьютер доламывай, – сказала я племяннику, и он умчался, прихватив с Наткиной тарелки кусок торта.

– Нат, Таганцев выяснил, кто тебе угрожает.

– Кто?! – округлив глаза, выдохнула сестра. – Киллеры?

– Коллекторы.

– В смысле… Какие лекторы? Я здесь при чем?

– Коллекторскими агентствами называются фирмы, которые выбивают кредиты из должников. Давай успокоимся и хорошенько вспомним – ты точно не брала никаких кредитов?

Я разговаривала с Наткой тихо и ласково, как с ребенком, нет, как с больным ребенком, которого надо уговорить, убедить сделать укол. Я хотела заставить ее вспомнить, как однажды, поддавшись бездумному порыву, она взяла в банке кредит, потратила деньги и тут же забыла об этом, как всегда забывала о чем-то обременительном и неприятном.

– Лен, я спокойна, я абсолютно спокойна, – дрожащим голосом сказала сестра. – Но если бы я взяла деньги, я бы на что-то их потратила! В последнее время я покупала только губную помаду и одежду сыну…

Одежда, появившаяся у Сеньки в последнее время, не тянула даже на несколько тысяч рублей, а вот помада…

– В каких магазинах ты покупаешь косметику? – нахмурилась я.

– Ты издеваешься?! – Натка вскочила. – Да не брала я никаких кредитов! Не бра-ла! – Она стала размашисто креститься, слева направо и справа налево, потом вдруг бросилась к фиалке на подоконнике и зачерпнула из горшка щепоть земли. – Не брала! Клянусь! Вот, землю готова есть!!!

Я с любопытством смотрела, съест она землю или нет…

Натка бросила щепотку обратно в горшок, отряхнула руки и отрезала себе внушительный кусок торта.

– Ладно, верю, – вздохнула я. – Значит, объяснение этому только одно. Ты паспорт теряла?

– Нет.

– Кому-нибудь его надолго давала?

– Нет!

– Может быть, теряла или давала, но позабыла?

– Лена, ну я не совсем дурочка… Иногда, конечно, я бываю беспечной, но в общем и целом… – Натка обиженно надулась и, заедая стресс, откусила большую часть от куска торта.

– Тогда начнем сначала, – сказала я тоном, которым веду заседания. – Где твой паспорт?

– В сумке! – Натка поперхнулась от возмущения и закашлялась. – Мой паспорт всегда лежит у меня в сумке. Всегда! Потому что без него сейчас – никуда. Любой полицейский на улице документы попросить может. Если паспорта нет, прямая дорога в кутузку.

– Правильно мыслишь, – похвалила я. – Неси сумку.

Натка секунду смотрела на меня потрясенно, с перемазанным кремом ртом, потом вытерла губы салфеткой, сходила в коридор и принесла объемную сумку-баул из блестящей кожи.

Я забрала у нее баул, бесцеремонно порылась в нем и почти сразу наткнулась на документ, запакованный в аккуратную кожаную обложку с выдавленным названием «Паспорт».

Вот уж не ожидала от Натки такого бережного отношения к документу…

На всякий случай я открыла его, чтобы удостовериться, что это ее паспорт, а не прихваченный по ошибке у какого-нибудь сослуживца.

– Ну? – укоризненно спросила сестрица, глядя, как я придирчиво рассматриваю ее фотографию. – Похожа? – Она повертелась вправо-влево, демонстрируя точеный профиль.

– Копия, – буркнула я. – Сумку на работе где бросаешь?

– Ни-где! – торжественно провозгласила сестра. – Она всегда при мне. Я даже в туалет с ней хожу.

Такую предусмотрительность тоже трудно предположить в Натке, но пришлось верить ей на слово.

– Тогда тащи бумагу и карандаш.

– Зачем?

– Будем поименно выписывать твоих коллег.

– Да чего их выписывать-то? Со мной в комнате только Иришка сидит, ей неделя до декрета осталась, и Марь Ивановна. Она бы давно на пенсию вышла, только замену ей уже лет пять найти не могут…

– Они могли твой паспорт потихоньку вытащить и кредит по нему взять?

– У Иришки муж богатый, ей кредиты на фиг не нужны, а Мария Ивановна – божий одуванчик, она честная до посинения…

Я не знаю, что такое честная «до посинения», но определение «божий одуванчик» меня убедило. Представить себе милую старушку с обаятельным именем Мария Ивановна роющейся в Наткиной сумке, а потом резво несущейся брать кредит было трудно.

– Ладно, тогда идем дальше. Где ты бывала в последнее время? С какими подругами встречалась?

– Какие подруги, Лен! У меня времени нет.

– Почему нет? – насторожилась я. Натка не страдала дефицитом свободного времени, работала с десяти до шести и могла посвящать себе утро и вечер.

– Ну, Лен…

По тому, как она замялась и отвела глаза, я поняла, что напала на верный след.

– Это очень и очень личное…

– Ты дома ночуешь? – жестко спросила я.

– А где? – взвилась сестрица, но тут же стушевалась и опять отвела глаза. – Ну, разве что когда Сенька у тебя был…

Судя по тому, что Сенька в последний месяц ночевал у меня почти через день, Натка ни в чем себе не отказывала.

– У тебя роман? – усмехнулась я.

– Я полюбила, – трагически вздохнула она. – По-настоящему.

Вот как. Значит, раньше она любила не всерьез, и все ее страсти яйца выеденного не стоили…

– Кто он?

Наверное, я слишком жестко это спросила, потому что Натка, сложив на груди руки, сказала, будто оправдываясь:

– Очень приличный человек, очень! Близкий друг нашего шефа.

– Как зовут приличного человека?

– Владислав Викторович. Владик…

– Владик. Отлично! Очередной хмырь, который ездит тебе по мозгам…

– Он не хмырь! Я же говорю, Владик друг моего шефа! Очень солидный, умный мужчина – просто верх порядочности и серьезности!

– Такой же, как твой Лешик?

– Сравнила божий дар с яичницей! Лешик – подлец, и я сразу об этом знала!

– Знала и так долго нервы себе мотала?

– Дура была. Думала, он образумится.

– В смысле разведется…

– И это тоже. Только даже если б и развелся, ничего бы у нас не получилось.

– Это еще почему? – удивилась я, помня бурный роман Натки с пузатым Лешиком.

– Потому что он импотентом стал! Вдруг – бац! – и как отрезало… Никакой личной жизни. Но я бы даже и это пережила, так ведь он ревновать меня начал! К каждому столбу!

Я рассмеялась, представив, как плешивый пузатый Лешик мечет громы и молнии, глядя на Натку, которая во всей своей красе проходит по улице, ловя восхищенные взгляды тридцатилетних накачанных «столбов».

– Значит, Владик не такой… Он не женат, не ревнив, в хорошей физической форме, да еще и богат?

– Да, – скромно потупилась сестрица. – Я в паспорт его тайком заглянула – печать о разводе стоит. У него пентхаус на Ленинском, евроремонт, дорогущие часы, ботинки из кожи питона, дизайнерский костюм и три машины – «Лексус», «БМВ» и «Мерседес»! А еще он с шефом нашим дела какие-то крутит!

– Аргумент, – усмехнулась я.

– У нас не отношения – а сказка!

– Вернемся к нашим баранам. Получается, что ни Владик с тремя машинами, ни сослуживцы украсть на время твой паспорт не могли.

– Лена! – Натка вытаращила глаза. – Владика только не впутывай…

– Я и не впутываю. Но предупреждаю, коллекторы – ребята конкретные. Случается, что разговаривают с помощью кулаков.

– Ой!

– Вот тебе и «ой». Придется мне оперов подключать, чтобы внешность твою не подпортили…

– Мамочки…

– Да, опять использование служебного положения, но делать нечего. Ты хоть скажи, сколько денег с тебя требуют, чтобы мне знать, за что страдать.

Натка посмотрела на Австралию, обляпанную со всех сторон кетчупом, и зажмурилась.

– Сколько? – повторила я свой вопрос.

– Лен…

– Сколько?!

– Два.

– Чего?

– Миллиона…

Я схватилась за сердце, ощутив, что оно ухнуло куда-то в желудок.

– Рублей, Лен!

– Рублей, – прошептала я. – Всего лишь рублей…

Я вдруг начала икать – безудержно – и все не могла никак остановиться. Натка налила в стакан воды и, заботливо придерживая его, дала мне напиться.

Икота отступила, перестав сотрясать мое тело. И сердце вроде вернулось на место.

– А еще, Лен… – пробормотала Ната, – Сенька в ванне кораблики пускал и… соседку снизу залил. У нее обои отслоились и ламинат вздыбился. Ты ей теперь пять тысяч должна.

Ламинат вздыбился… У меня появилось ощущение, что Натка добивает меня лежачую.

– Я отдам, Лен, – прошептала сестра. – Постепенно…

В полночь, когда я, напившись валерьянки, пыталась заснуть, ко мне подошла Натка в короткой полупрозрачной ночнушке, села на край кровати и спросила:

– Лен, ты Таганцева будешь просить о помощи?

– Угу, – буркнула я в подушку, потому что сил на разговоры у меня больше не было.

– Ну, тогда я спокойна. – Натка улыбнулась в темноте, я это почувствовала по ее голосу. – Лейтенант Таганцев, он такой… такой… Настоящий гардемарин! За честь женщины жизнь отдаст.

– Слушай, отчего это Константин Сергеевич должен за тебя жизнь отдавать? – От возмущения я даже села в кровати.

Наткино лицо светлело в темноте, и, ей-богу, его озаряла мечтательность. О лейтенанте Таганцеве грезила моя сестра в данный момент, так я понимаю…