– Понимаете, если человек берет деньги в долг у друга или родственника, то не отдать он не может, это стыдно, бесчестно, просто преступление. А у банка нет лица, нет имени и фамилии, он воспринимается как нечто неодушевленное и абстрактное… Нет конкретного человека, которому стыдно посмотреть в глаза. Понимаете?
– Что-то не очень, – призналась я. – По-моему, тут действует старое как мир правило: берешь чужое, отдаешь свое.
– И это тоже, – согласился Дима. – Но в том, что люди не рассчитывают или не хотят рассчитывать свою реальную платежеспособность, по-моему, все-таки виновато то обстоятельство, что им никому конкретно не стыдно смотреть в глаза. Вы представляете себе, как заемщик краснеет, проходя мимо банка, которому должен?
– Я бы покраснела, – засмеялась я. – Слушайте, а откуда вы так хорошо знаете психологию заемщиков? Что, сами брали кредит?
– Слава богу, обходился пока без этого. – Дима встал, подошел к окну и подставил лицо потоку воздуха, льющемуся в кабинет через фрамугу, но не приносившему облегчения от жары.
– Повезло вам, Дима, – вздохнула я, – квартира, машина, мне бы таких заботливых родителей.
– Знаю, что повезло, – улыбнулся он. – Я очень люблю их… Только не за квартиру и машину, уверяю вас, Елена Владимировна.
– За это тоже любите. Я бы так хотела купить дочери отдельную квартиру, но… пока у меня у самой ее нет. Я даже об ипотеке подумываю…
– По-моему, это хорошая мысль, Елена Владимировна, – кивнул одобрительно Дима. Не найдя облегчения у окна, он вернулся за стол, взял «Вестник РГГУ» и стал обмахиваться им, как веером.
– Мысль-то хорошая, только я должна взвесить свои силы. – Я раздраженно отодвинула от себя дела «Астра-Финанса» и Малышева. – Не хочу пополнять ряды легкомысленных людей, которые хапают деньги в банках, не задумываясь, чем будут отдавать. Для них главное – взять, а что отдавать придется, они зачастую даже не думают… Это же социальная болезнь какая-то. Нет, национальный вид спорта! Ограбление банков посредством кредитов!
– Ну, вы не такой спортсмен, Елена Владимировна, – засмеялся Дима и встал. – Пожалуй, я пойду вентилятор куплю, а то мозги закипают.
– На свои? – поразилась я.
– Да он стоит совсем недорого, – отмахнулся Дима, – зато больше мучиться не придется.
– Идея, конечно, хорошая. Подождите. – Я начала отыскивать в сумке кошелек, но Дима сказал:
– Даже не думайте. Лучше к чаю чего-нибудь купите, я продуктовые магазины терпеть не могу…
Он вышел, прикрыв дверь, а я еще некоторое время изучала дела и возмущенно думала о бездельниках, которые замахиваются на крупные кредиты.
Зазвонил телефон, я машинально ответила на звонок и даже вздрогнула от раскатистого баса Таганцева в трубке.
– Елена Владимировна, я чего-то не понял… Когда вас спасать-то нужно, полдня прошло, я извелся весь, а вы все не перезваниваете…
Нет, определенно прав Плевакин, заподозрив, что я перегрелась в пробке… У меня абсолютно вылетела из головы Натка с ее бандитами, кредитами, слезами и страхом! Я напрочь забыла, что хотела попросить помощи у Таганцева и даже выстроила цепочку – прикрыть Наткиным делом свой утренний водительский конфуз.
– Константин Сергеевич, душа моя, – ласково пропела я в трубку, – дело в том, что помощь требуется не мне, а моей сестре…
– Моя? – удивился Таганцев. – Сестрице вашей?!
– Твоя, твоя… Исключительно твоя.
– Так я это… завсегда распожалуйста! – оживился Таганцев.
Константин Сергеевич видел Натку лишь однажды, пару месяцев назад. В тот день у него сломалась машина и я вызвалась подвезти его до метро. Натка сидела в салоне. Она встретила меня после работы, чтобы перехватить до зарплаты денег.
По загоревшимся глазам Константина Сергеевича я поняла, что Ната произвела на него сильное впечатление. Он как-то весь подтянулся, сидя на заднем сиденье, расправил плечи и бросал такие взгляды на сестру, сидевшую впереди, что мне стало смешно и немного грустно – еще десять минут назад лейтенант влюбленно смотрел на меня, но вот появилась прекрасная Наталья, и его глаза засветились неподдельным восхищением.
– Моя сестра Ната, – представила я.
– Младшая, – поспешно добавила она.
Она ерзала на сиденье и крутила головой, пытаясь получше рассмотреть Константина.
– Лейтенант Таганцев, – улыбнулась я, глядя в зеркало заднего вида, как он глазами пожирает Натку.
– Без пяти минут старший! – выпалил тут же он и протянул ей огромную ладонь. – Константин Сергеевич. Для вас просто Костя…
Они обменялись рукопожатием, которое сопровождалось смехом Натки и заговорщицким шепотом Константина Сергеевича.
Прощаясь, сестра послала ему воздушный поцелуй…
Вот и думай после этого, какой лучше быть – умной или красивой?
У умных – проблемы, они сидят за рулем и денег до зарплаты дают, а красивые… флиртуют, шепчутся, поцелуйчики воздушные посылают, и не беда, что деньги растратили раньше времени – умные им займут…
– Сестрица ваша просто прелесть, – мечтательно произнес Таганцев. – Я для нее все, что смогу, сделаю!
– Ну, тогда, душа моя, Константин Сергеевич, пробей-ка по базе один номерок… Натке с него звонят, угрожают и деньги требуют.
– Деньги требуют?! – Константин Сергеевич длинно присвистнул.
– Да, якобы она кредиты взяла какие-то и не отдает.
– Разберемся, Елена Владимировна. Диктуйте ваш номерок.
Я назвала ему цифры, и Таганцев громко отрапортовал, что о проделанной работе доложит вечером.
Я положила трубку и вздохнула – опять использование служебного положения в личных целях. В Наткиных целях, тут же поправила я себя. Еще неизвестно, взялся ли бы так рьяно Таганцев за дело, если бы оно касалось меня. Конечно, я знаю, что взялся бы, но… почему-то опять грустно подумалось, что иногда выгоднее быть красивой, чем умной… Вон малознакомый, без пяти минут старший лейтенант носом землю рыть собирается, ни капли не усомнившись, что Натка никому не должна…
А впрочем… может, не усомнился он в этом именно потому, что сестра у Натки – редкая умница?! И кстати, совсем не уродина.
Кроме дела Малышева против «Астра-Финанса», у Лены на столе лежало несколько папок с другими делами, которые требовали немедленного рассмотрения.
Как назло, все они были связаны с ЖКХ. Две соседские жалобы о заливе квартиры и три – на неправильные поборы управляющих компаний за коммунальные услуги.
Из всех папок Лена выбрала самую тонкую.
Начинать лучше с дела поменьше и попроще – учила ее подруга Маша.
Отодвинув другие папки в сторону, Лена погрузилась в мир сантехники и евроремонтов.
Немолодая, судя по дате рождения, заявительница Саранкина в кошмарных выражениях и ужасающих сравнениях описывала свои страдания от очередного, как она утверждала, залива ее квартиры соседкой сверху.
Лена невольно вспомнила Австралию на своем потолке и Надежду Степановну.
Вздохнув, она допила остывший кофе, наискосок пробежала глазами исковое заявление, просмотрела многочисленные акты комиссии ЖЭКа и взглянула на сумму требований.
– Ух ты! – искренне восхитилась судья Кузнецова. – Никогда не видела миллиардеров!
Усмехнувшись, она еще раз внимательно перечитала просительную часть: «Прошу взыскать с ответчика в возмещение материального вреда, причиненного заливом квартиры и порчей имущества, 10 миллионов рублей и компенсацию морального вреда в размере 990 миллионов рублей».
– Итого, миллиард. – Лена озадаченно потерла переносицу. – Ну что ж, с вас и начнем, будущая миллиардерша. Ну и аппетиты у наших истцов! Это вам не Наткины страдания из-за двух миллионов, то ли взятых в кредит, то ли нет…
Ее вывел из размышлений деликатный кашель.
– Вы, Дима, как всегда, вовремя, – подняв глаза на вошедшего помощника, сказала Лена. – Вроде все материалы в полном комплекте?
– Да, Елена Владимировна, документы в порядке, – подтвердил Дима.
– Ну, вот и славно, поможем восстановить жилищно-коммунальную справедливость гражданам. Приглашайте истца и ответчика в зал, может быть, удастся примирить стороны.
Когда Лена вошла в зал, истица и ответчица уже были на месте.
– Прошу всех встать! – торжественно провозгласил Дима, исполняющий обязанности секретаря судебного заседания.
Истица и ответчица встали. Лена заняла судейское место, раскрыла дело.
– Прошу садиться, – сказала она. – Судебное заседание объявляется открытым. Рассматривается гражданское дело по иску Саранкиной к Игнатовой о возмещении материального вреда, причиненного заливом квартиры и порчей имущества, и компенсации морального вреда.
Пока Лена зачитывала суть дела и исковые требования, Саранкина с надменным видом рассматривала ногти. Симпатии у Лены она не вызывала.
– Саранкина, вы поддерживаете исковые требования? – обратилась к истице судья.
– Да, в полном объеме…
Она была немолода и некрасива, так, по крайней мере, показалось Кузнецовой. Следы многочисленных омолаживающих операций, подтяжек и уколов отнюдь не красили ее и без того неприятное лицо – перенакачанные силиконом губы, лишенные мимики ботоксные щеки и лоб…
Выпирающие от инъекций скулы и вывернутые чуть ли не наизнанку веки вкупе с ее непомерными финансовыми аппетитами вызывали в Лене чувство отвращения.
Но судья должен быть беспристрастным, и Лена постаралась подавить в себе острую неприязнь, представив Саранкину голодным, плачущим новорожденным ребенком, которому срочно нужно сменить памперс и сунуть соску.
Это был старый проверенный способ.
Воображаемый младенец из Саранкиной получился трогательный – с пухлыми щечками и большими голубыми глазами…
«Четыре качества принадлежат судье – учтиво слушать, тщательно внимать, размыслив мудро, беспристрастнейше решать!» Эту мудрость Сократа она как-то услышала от одного известного талантливого адвоката и в трудные минуты заученно повторяла ее про себя.
– Ответчик Игнатова, вы признаете исковые требования?
Она посмотрела на ответчицу – совсем молоденькую девчушку. Из материалов дела следовало, что Аня Игнатова, сирота из детдома, лишь год назад въехала в квартиру по соседству с Саранкиной, закрепленную за ней государством после смерти отца. И на тебе – уже трижды залила соседку. Да еще и на такую колоссальную сумму.
И вот стоит эта сиротинка, чуть старше ее Сашки!
Девушка посмотрела на нее испуганными, широко распахнутыми глазищами.
– Я не против… то есть возражений у меня нет…
– Вы уверены, Анна? Вам не требуется время, помощь защитника? Каких-либо дополнительных документов или свидетелей? – Лена почувствовала жалость к сироте, но тут же вспомнила свое заклинание и попыталась стать беспристрастной.
– Да, уверена. Ничего больше не надо, – замотала головой Анна.
– Прошу, истец, изложите суть предъявленных требований.
Саранкина живо подскочила, как будто детская игрушка «обезьянка на пружинке».
– Ваша честь! Эта мерзавка, ничтожество, детдомовка прокля…
Лена хлопнула папкой по столу.
– Истец! Остановитесь! Прекратите нарушать порядок судебного заседания!
Она сама не ожидала от себя такой реакции, но стерпеть откровенное хамство не смогла.
– Я?! Я со всем уважением к суду и вам, ваша честь! – обиженно взвизгнула истица.
Саранкина искренне не понимала, почему судья ее остановила. Она ведь еще и не приступила к перечислению всех мыслимых и немыслимых грехов этой новоиспеченной соседки-детдомовки.
– Давайте по существу – кто, что, когда, где. Понятно? Слушаю вас.
– Ладно… По существу. Эта мерз… ну в общем, Анька, в смысле Игнатова, как вселилась в наш дом, так от нее житья не стало! Чуть не каждый день гулянки, грохот, потопы! А у меня антикварная мебель, персидские ковры, ремонт дорогущий. Гади… в смысле аморальная личность! Вот! Перепортила все имущество! Требую материального и морального ущерба! – Саранкина поджала свои «силиконовые» губы и полоснула Игнатову ненавидящим взглядом.
– Все? Что-то добавить хотите? – Лена неустанно твердила про себя сократовскую формулу, но помогало это слабо. К раздражению, которое вызывала у нее наглая истица, добавилась злость.
– Я, кажется, ясно все изложила, а ругаться вы сами не велели. Все! – Истица вздернула подбородок. – Пусть платит… А если не может, так пусть выметается из квартиры! Суч… Ой, простите! – Саранкина демонстративно прикрыла рот пухлой рукой с безвкусными акриловыми ногтями.
Почему этой тетке так хочется уничтожить эту девчонку? Ведь даже стажеру ясно, что силы неравноценные, все доказательства подобраны умело и жестко. И запредельная, фантастическая сумма в исковом заявлении проставлена с единственной целью – вынудить беззащитную девушку продать квартиру, чтобы возместить ущерб. А вернее, чтобы, даже лишившись всего своего нехитрого имущества, она еще и осталась должна.
Лене невольно вспомнилась Натка с ее «кредитом». Хоть бы Таганцев во всем разобрался…
А квартиру нынче отобрать и впрямь стало легко и просто. Слишком просто. Ох уж эти кредиты и ипотеки…
– Что скажете, ответчик? – обратилась Лена к Игнатовой.
– Я? Я ничего сказать не могу. Права тетка. Я во всем виновата. Ну, нет у меня таких денег. – Девушка замолчала и принялась разглядывать потолок.
– Ну, вот видите! Ничего нет, ничего не знаю, ничего не скажу! Платить кто будет? Нечем? Давай квартиру освобождай! Детдомовка подзаборн… извините. – Саранкина, уже не скрывая, торжествовала победу. – Ваша честь, у нее все одно за душой нет ни хр… в смысле, ни фига. Так вы уж сразу взыскание на квартиру наложите, чтоб время не терять.
Лена поморщилась от настырности и визгливости истицы, конечно, она требует невозможного, но раз ответчик не защищается и вины своей не отрицает, то здесь даже самый беспристрастный судья не в силах что-либо сделать.
Она задумчиво полистала бумаги.
Оставался последний шанс.
Скажем так – на грани фола…
И Лена пошла на неожиданную провокацию.
– Истец Саранкина, а почему вы все время про квартиру ответчицы напоминаете? Что она вам покоя не дает?
– А как же?! Я ей сколько раз говорила – отдай мне терраску, тебе-то что там делать? Подштанники сушить? Так даже их у тебя нет! Стоит, понимаете ли, у нее пустая лоджия-то. А мне в самый раз – объединить их. Я б и денег дала. А она – ни в какую! Вот теперь пусть отдает всю квартиру! А сама проваливает в свой приют! – на одном дыхании выпалила Саранкина.
– Секунду, истец. Вы сказали: объединить? – удивилась Лена.
– Ну да! Не разъединить же! – язвительно пискнула истица.
– А как это возможно? Два балкона один под другим. По лестнице, что ли?
– Какая лестница, ваша честь?! Мы с Анькой живем практически в одной квартире. Балкон, то есть лоджия длинная, общая, пополам поделенная. По стене меж квартирами. Вот так! – Она рассекла рукой воздух.
То ли от жары, то ли от нахлынувшего возмущения Лене вдруг стало трудно дышать. Она пыталась незаметно ослабить мантию на шее, но липучки предательски затрещали, нарушив напряженную тишину.
Переведя дух, Лена кивнула Анне, давая понять, что внимательно ее слушает.
– Все правильно, – тяжело вздохнула девушка. – Раньше это была вообще одна огромная квартира. Когда все было по-другому… – Она замялась, похоже, эти воспоминания даются ей с трудом. Но тут же резко продолжила: – Это папина квартира. Ее разделили после его смерти. Меня отправили в детдом, а половину за мной оставили.
– Подождите, ответчик! Почему разделили? А другая половина?
Лучше Лене не становилось. Душно и гадко.
А картина, кажется, стала вырисовываться совсем другая.
– Гражданка судья, я не хочу про это говорить! Эта… истица, она была женой отца моего. Она его и довела… И квартиру разделила. А меня выжила! Ну, в общем, не надо ничего выяснять. Эта квартира пусть ее будет. Я во всем виновата. Из-за меня и папа… – ответчица замолчала и уставилась в пол.
Лена хотела задать главный вопрос, но дверь тихонько открылась, и на пороге появилась сгорбленная старушка.
Лена посмотрела на Диму – он сосредоточенно записывал последние слова в протокол. К роли секретаря судебного заседания он всегда относился очень ответственно.
– Бабушка, вам кого?
Из открытой двери вдруг повеяло прохладой.
– Вас, дочка! Вы ж судья Кузнецова? – Старушка уперлась строгим взглядом в белый воротничок мантии.
– Да, это я, но сейчас идет судебное заседание. Попрошу вас выйти и не мешать. После процесса я вас приму. – Лена с тоской глянула на часы. Опять переработку себе нашла…
Но бабушка не отступала.
– Я к вам, Елена Владимировна, по этому самому делу и пришла! – Старушка без приглашения прошла в зал и встала напротив стола председательствующего.
Дима приподнялся, чтобы выдворить назойливую посетительницу, но Аня Игнатова, не отрывая глаз от пола, тихо сказала:
– Гражданка судья, это бабушка моя… Я ее просила не приходить, но она настаивает, что может быть свидетелем в суде…
Старушка подалась вперед.
– Да, бабка я ей! Любовь Матвеевна Игнатова. И хочу в этом суде выступать! Так как нет такого закона, чтоб детей на улицу выселять. Коли родители и так обманули! – Любовь Матвеевна грозно сверкнула глазами в сторону Саранкиной, которая все это время, скривившись, наблюдала за диалогом судьи и гостьи.
Лена удивленно посмотрела на Аню. Та по-прежнему глядела в пол.
– Ответчик Игнатова, вы ходатайствуете о вызове в суд свидетеля Игнатовой Любови Матвеевны?
Аня Игнатова чуть заметно кивнула.
– Да, ваша честь…
– Ну что ж, хорошо. Возражения есть? Истец Саранкина?
– Ха! У нас демократия, пусть себе брешет! – передернула плечами истица.
– Тогда вам слово, свидетель. Объясните, где проживает Анна, ваша внучка, и гражданка Саранкина и как квартиры расположены по отношению друг к другу…
Лена взяла карандаш и принялась чертить прямоугольники друг над другом, пытаясь воссоздать некое подобие плана БТИ.
Кстати, именно его почему-то в деле и не оказалось.
Впрочем, это было и необязательно.
По новому Гражданско-процессуальному кодексу судья вообще может рассмотреть дело с теми доказательствами, что принесли в суд истец и ответчик, не запрашивая у сторон иных бумаг и документов. В случае, если представление необходимых доказательств затруднительно для сторон и других лиц, участвующих в деле, суд по их ходатайству оказывает содействие в собирании и истребовании доказательств.
– Точнее, я ей не бабка, а прабабка, – начала свой рассказ Любовь Матвеевна. – Внук мой, Анин отец, когда сошелся с этой вот Саранкиной, про дочку-то совсем позабыл. Загулял, запил с молодухой-то. Ну его и лишили прав на Аннушку. А часть квартиры за ней закрепили, значит. Аню в детдом, соответственно… Мне ее не дали! Старая, сказали. В общем, некому было за Анюту заступиться. Но добрые люди нашлись. Из опеки из нашей Марина Валерьевна помогла, через прокуратуру и суд заставила квартиру поделить! Так как там раньше и было две двушки. Внук мой, Анин отец, их объединил, а теперь разъединили. Ане эту оставили как закрепленное жилье… А в восемнадцать лет она из детдома вернулась. Вселилась. Так вот жена внука моего, Саранкина эта, и стала Аню прогонять и выживать. Отдай, говорит, мне квартиру! И денег предлагала, и грозила! Потом вот в суд на нее заявила… А Аня-то не виновата, и не заливала она ее! Она ж сирота и так натерпелась от людей всякого зла! Пожалейте вы ее, гражданочка судья!
Бабка замолчала, вытирая платочком набежавшие слезы.
Лена все еще силилась понять архитектурную подоплеку этого дела.
– Гражданка Саранкина, объясните мне, каким образом Игнатова залила вашу квартиру водой, как вы утверждаете. Ведь вы живете на одном этаже. В одной, так сказать, плоскости….
– Ну уж и в одной! – взвизгнула молчавшая до сих пор истица. – Я, можно сказать, любила ее по-своему… А она неблагодарная тва…. То, что живем мы в одной квартире, еще не дает ей права мне имущество портить!
– Ой, мамочки родные! Портить! Какое имущество? – Бабка замахала руками. – У ней все имущество-то рухлядь, от внука моего ей перешедшая! Не слушайте вы ее, ваша честь, врет она все! Не было там никакого потопа, и воды никакой не было! Выдумки это все ее, чтоб квартиру отобрать у падчерицы!
Лена озабоченно разбирала документы – целую кипу оценок, счетов, квитанций.
Наконец она выудила подколотые к исковому заявлению акты.
– Поясните, истец, кто составил этот и еще два акта о заливе вашей квартиры. – Лена пыталась разобрать фамилию и подписи.
Только сейчас она обратила внимание, что акты, составленные с разницей в несколько недель, написаны как под копирку, да еще и одним почерком.
– Представители жилконторы. То есть дирекции единого заказчика нашего муниципалитета, – проскрипела Саранкина.
О проекте
О подписке