Я откинулась на спинку стула. Глаза болели адски. И шея. И голова. И вообще больше всего мне хотелось завалиться спать минимум на двенадцать часов. Но, как говаривала бабушка, на том свете отоспимся. Для меня лечь спать в десять вечера – непозволительная роскошь. Это у нормальных людей в десять – вечер. А у меня – разгар трудового дня.

На столе передо мной лежала Сашкина тетрадь с домашней работой по алгебре. Восемь страниц квадратных уравнений. Три страницы я уже проверила. Осталось пять. Господи, кто бы знал, как я ненавижу алгебру, квадратные уравнения, домашние работы… Ну вот почему после десяти часов в суде я должна сидеть и проверять эти уравнения, а? Смешно. Я сижу с уравнениями, а Сашка, которой, вообще-то, за алгебру следовало бы беспокоиться больше, чем мне, второй час по телефону болтает. И плевать ей, что у меня голова раскалывается, и на работе ворох нечитаных дел, и с каждым днем их все больше, да плюс надо писать статью для «Вестника РГГУ». За статью обещали хороший гонорар. На этот гонорар можно будет Сашке прикупить новую куртку, а то у старой уже рукава коротки. Дочка в ней как сирота какая-то. Новая куртка нужна позарез.

Но чтобы ее купить, сперва статью надо написать. А чтобы сесть за нее с чистой совестью, нужно разобраться с этими квадратными уравнениями, будь они неладны. Просто замкнутый круг какой-то…

Я перевернула страницу.

За окном по-прежнему лило. Злой, холодный осенний дождь. Вот тебе и «очей очарованье»… Как зарядил неделю назад, так и не остановится. Я поплотнее завернулась в свитер. Холодно, неуютно. Серая беспросветная жизнь какая-то. Крошечная кухонька, штукатурка на потолке в углу осыпается, на плите отколота эмаль. Почему-то эта отколотая эмаль окончательно меня расстроила. Чаю выпить, что ли? Когда чаю выпьешь – сразу веселее становится. Заодно и согреюсь.

К чаю у нас ничего не было. Я после работы не успела зайти в магазин возле дома, а в дальний круглосуточный тащиться уже сил не было. В итоге мы с Сашкой поужинали лапшой быстрого приготовления. Хорошо, что бабушка не дожила. Она бы в обморок упала, если бы увидела, что я ем лапшу из пакета. Бабушка была родом с Украины и считала хорошее питание залогом счастливой и долгой жизни. Бог мой, какие она пекла пироги, а котлеты, а борщи…

Я помешала сахар и отщипнула кусок вчерашнего хлеба (свежего в доме не было, не сходили мы за хлебом). Хлеб припахивал плесенью и на вкус напоминал вату. А как бы сейчас хорошо было поесть борща. Что может быть приятнее, когда приходишь с работы – а тебя дома ждет кастрюля борща. Сварить, что ли? Все равно еще минимум четыре часа сидеть – с уравнениями, со статьей, с делом…

За это время борщ три раза свариться успеет.

Я сунулась в ящик с овощами. Кажется, где-то завалялась свекла.

Повезло. И впрямь завалялась. И картошек три штуки нашлось, и даже полкочана капусты в холодильнике.

Минуточку! А кастрюля-то! Я ведь наверняка уже упаковала большую кастрюлю для переезда!

Но кастрюля оказалась на месте, в шкафчике над плитой. Слава богу!

Мяса, правда, не было, ну это ничего. Поедим постного борща. Главное – несколько дней можно будет не морочиться насчет еды. Красота!

Я резала свеклу и думала, когда закончится дождь. Ну до чего же унылая, до чего сиротская в этом году осень, хоть вешайся. А вот год назад все было по-другому. Кажется, тоже шел дождь, но это было совершенно неважно.

На меня вдруг накатило – резко, до ломоты в висках. Я вспомнила, как год назад, примерно в это же самое время, мы с Кириллом возвращались в Москву из Завидова. По стеклам его «Лексуса» барабанил дождь, а внутри было тепло, чуть пахло лимоном – у него в машине всегда чуть-чуть пахло лимоном, мне это нравилось дико. И запах лимона, и дождь за окном, и его руки на руле.

Мы познакомились в Загорянке, на даче, которую снимал для моей беспутной сестры ее тогдашний кавалер. Поначалу я вообще не обратила на Кирилла внимания. Я приехала с работы голодная, как волчица, и думала только о том, скоро ли будет готов шашлык.

Натка тогда, как водится, устраивала личную жизнь. Личная жизнь моей сестры давно стала притчей во языцех, и устраивала она ее перманентно с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать. Устройство личной жизни происходило с переменным успехом. Очередной этап заканчивался очередным замужеством. Результатом одного из них, не самого счастливого, но самого, пожалуй, продолжительного (аж три года), стало рождение Сеньки. За замужествами с завидной регулярностью следовали разводы, после которых сестра снова бралась за обустройство жизни.

Прошлой осенью она пыталась устроить жизнь с неким Борюсей. Борюся был женат, обещал развестись, а покамест снял дачу в Загорянке, где Натка с Сенькой жили все лето, а Борюся наезжал на выходные.

Я не любила Борюсю, не понимала их высоких отношений, но приехала, потому что давно не видела сестру, да и шашлыка хотелось. К тому же Сашка на каникулы уехала с классом в Ригу, и дома сразу сделалось как-то очень уж пусто.

Собственно, я не собиралась особенно энергично общаться с Борюсей, а тем более – с его друзьями. Я хотела шашлыку и отоспаться в шезлонге под пледом.

Шашлыка мне дали, а вот отоспаться не получилось. Мне пришлось играть с племянником Сенькой, разливать чай и вести светскую беседу с Борюсиными друзьями, пока они с Наткой сперва ссорились на кухне, а потом мирились в спальне (просто какие-то итальянские страсти, в самом деле).

В перерыве между руганью и примирением с Борюсей Натка представила меня Кириллу (в своей неповторимой манере, разумеется).

– Кир! – заорала она. – Не стой столбом! Поухаживай за моей сестрой!

И подтащила меня к этому самому Киру. Мужик как мужик – высокий, спортивный, загорелый и, кажется, идиот. Ну кто, кроме полного идиота, притащится на дачные шашлыки в пиджаке от Армани?

– Умница, красавица, мать своему и моему ребенку, к тому же – помощник прокурора, – отрекомендовала меня Натка.

И убежала на кухню доругиваться с Борюсей, который вовсю громыхал там тарелками, требуя, по всей видимости, продолжения банкета.

И что мне прикажете делать с этим пиджачным Кириллом? Впрочем, вроде бы меня как раз ничего делать не просили. Это ему велели за мной ухаживать.

– На всякий случай меня зовут Кирилл, – сообщил он.

Наверное, неплохо было бы и мне представиться.

– Лена, – сказала я.

– Вам шашлыку принести, Лена?

– Несите. Только я бы на вашем месте пиджак сняла, прежде чем к мангалу подходить. Жаль будет, если заляпаете жиром.

Кирилл засмеялся.

– Выгляжу идиотом, да? Приперся в пиджаке на дачу…

Оказалось, что он не идиот. Просто приехал прямо с работы. Не во что было переодеться.

Я отловила сестру и выпросила у нее старый Борюсин свитер для Кирилла. В свитере он помолодел и стал выглядеть намного симпатичнее.

Мы немного поболтали о капризах московской погоды. Кирилл добросовестно подкладывал мне шашлыка и все порывался налить вина, несмотря на то, что я за рулем.

Пару раз он пытался рассказывать бородатые анекдоты, но, во-первых, я эти анекдоты знала, а во-вторых – мне вся эта дача надоела хуже горькой редьки, и я хотела поскорее доехать до дому. На том и распрощались. Я думала – навсегда. Но на другой же день Кирилл позвонил мне на работу. Телефон ему, конечно же, дала Натка.

Кирилл сказал, что ему нужна консультация юриста, а сестра рекомендовала меня как очень толкового специалиста в этой области.

Я удивилась – у Кирилла вроде бы своя строительная компания. Что у них там, юриста нет, что ли?

Оказалось, юрист есть, и не один. Но ему нужно мнение независимого специалиста по весьма деликатному вопросу. За консультацию он предлагал триста долларов.

– Мы с вами можем встретиться где-нибудь на нейтральной территории?

– Можем, – сказала я, прикидывая, что на триста долларов, пожалуй, смогу наконец купить стиральную машинку.

– Давайте поужинаем и поговорим заодно, – предложил он.

Ужинать он повез меня в какой-то дико пафосный ресторан. В обтруханном пиджаке с залоснившимися рукавами я чувствовала себя дояркой на придворном балу. Выходя из машины, я к тому же порвала чулок. И весь вечер сидела, как полная дура, в рваном чулке. А вокруг порхали нимфы в вечерних туалетах.

Я так и не поняла, зачем ему понадобилось консультироваться. Вопрос был пустяковый и не стоил выеденного яйца. Взять гонорар за такой пустяк мне не позволяла совесть. Я отказалась от гонорара. Сказала, что не заработала эти деньги, поэтому не возьму.

Он удивился: как это не возьму?

Я сказала, что он накормил меня ужином. Пусть это будет как бы гонорар. И уехала.

Потом, дома, глядя на кучу грязного белья, которое снова придется стирать вручную, я, разумеется, пожалела, что не взяла деньги. В конце концов, от него не убудет, он мужик богатый. А мы с Сашкой из-за моего глупого чистоплюйства теперь останемся без машинки. Но я не привыкла брать деньги у малознакомых мужчин просто так, за красивые глаза. Да и не было у меня никаких красивых глаз, если честно. У нас в семье разделение труда. Натка – красивая, а я – умная. Умная, выносливая, хороший специалист, порядочный человек, верный товарищ, рабочая лошадь, вот за это меня и цените.

Но, видимо, Кирилл считал иначе. На следующий день мне на работу доставили с курьером пакет. В пакете была коробка, в коробке – шелковый мешочек, в мешочке – черная сумочка из крокодиловой кожи.

Машка, коллега и лучшая моя подруга (мы как раз обсуждали дело, когда приехал курьер), повертела сумочку в руках.

– Однако, «Прада», – сообщила она. – Кажется, подруга, у тебя завелся богатый поклонник.

– Бог с тобой, какой поклонник, – отмахнулась я. – Просто клиент. Я его проконсультировала, а гонорар не взяла. Вот он и шлет борзыми щенками.

– Не думаю, что это борзые щенки. Во-первых, дороговато за консультацию. Такая авоська потянет на тысячу баксов, не меньше. А во-вторых – на, читай.

Машка вытащила из сумки записку и протянула мне. На плотной кремовой бумаге каллиграфическим почерком было выведено: «И золотое содержанье книг нуждается в застежках золотых».

Вильям наш, граждане, Шекспир. Ромео, не побоюсь этого слова, и Джульетта.

Конечно, это была невероятная пошлость – посылать мне сумку с цитатой из Шекспира. Но я растаяла. Оказалось неожиданно приятно почувствовать себя женщиной, особенно если учесть, что никто мне сто лет не дарил подарков, не ухаживал за мной, а никаких таких золотых застежек у меня вообще сроду не было, равно как и сумок за тысячу долларов. Было когда-то золотое кольцо, бабушка подарила на окончание школы. Но кольцо пришлось продать лет десять назад. Сашка тогда, помнится, долго болела, лекарства стоили немерено, и у меня не осталось денег даже на молоко.

– Кузнецова, не будь занудой, – подзуживала Машка. – Расслабься ты хоть раз в жизни. Позвони ему, скажи спасибо, а там – по ситуации. В любом случае ты ничего не теряешь. Дома тебя никто не ждет, Сашка вернется только в конце недели.

Я позвонила. А потом прогуляла работу, потому что мы поехали в Завидово и остались там ночевать.

Это тоже было что-то новенькое. Похлеще сумки «Прада». Я сроду ничего не прогуливала – ни школу, ни институт, ни работу.

Оказалось, быть прогульщицей – замечательно. Был будний день, и в Завидове почти не было народу. Кирилл снял крайний коттедж. С балкона открывался вид на осенний лес и на берег реки. Такой красивый, что ныло сердце.

Вечером мы до одурения парились в бане, потом пили каберне, сидя в шезлонгах перед коттеджем, и молчали. Кирилл кому-то позвонил, и часа через два приехал молодой человек в офисном костюме. Он вручил Кириллу объемистую сумку, пожелал мне приятного отдыха и уехал.

В сумке оказалась пижама почти моего размера, зубная щетка, шлепанцы и черная водолазка, очень похожая на ту, в которой я приехала.

– Ты специально пригнал человека из города, чтобы мне было во что переодеться? – спросила я Кирилла.

Он кивнул. Он выглядел смущенным. Потом признался: боялся не угадать с размером.

Я никогда в жизни не чувствовала себя королевой. А тут почувствовала.

По дороге обратно в город я все нюхала пальцы. Пальцы пахли эвкалиптом. Это от эвкалиптовых веников в завидовской бане.

Мы ехали, дождь стучал в стекла, Кирилл снял руку с руля и положил мне на ладонь. И мне стало так хорошо, так надежно… Хотелось ехать и ехать без конца, всю жизнь, и чтобы его рука лежала на моей.

На заправке мы купили кофе в бумажных стаканчиках и какие-то плюшки. И они были горячими, и кофе пах замечательно, а потом мы остановились в лесу, и я нашла красный подосиновик, и привезла его домой, и он долго еще лежал на куске мха на подоконнике, и каждый раз, когда я на него смотрела, – чувствовала запах леса и вспоминала, как мы шли по промокшей жухлой листве и как из-под листьев выскочила лягушка, почему-то не впавшая еще в спячку.

Потом было много поездок – мы постоянно куда-то ездили, летали, плавали: в Париж на выходные, в Лапландию на Рождество, в Киев среди недели просто потому, что захотелось зайти в Лавру… Почему я вспоминаю именно эту дурацкую лягушку?

Я одним глотком допила чай и сердито шваркнула чашку в раковину. Не будь дурой, Лена. Все в прошлом. Дело закрыто. Решение окончательное, обжалованию не подлежит.

Я поставила в этой истории точку. Даже ушла со старой работы. Ладно, чего уж там, не ушла я вовсе, а сбежала. Вынуждена была сбежать. И казенная квартира не имеет к этому никакого отношения. Если бы Кирилл не подставил меня, прекрасно по сей день сидела бы в прокуратуре.

Я налила еще чаю. Хватит, Лена. Ты хотела оставить все это в прошлом, начать жизнь с чистого листа? Хотела. Вот и начинай. Благо у тебя для этого есть все возможности.

Новая работа, новая квартира, в которую мы должны переехать на днях… Как сказала бы бабушка – осталось сменить прическу и мужчину… Насчет прически, между прочим, стоит подумать. Вот возьму и перекрашусь в блондинку. А мужчины… Нет. Никаких больше мужчин. Не хочу. Вот не хочу, и все. У меня и без мужчин есть все, что надо человеку для счастья: два десятка томов нечитаных дел, ненаписанная статья, недоваренный борщ, непроверенные Сашкины уравнения… Господи, да ведь у нас же еще английский!

– Сашка! – крикнула я. – Имей совесть! Хватит болтать! Я не хочу всю ночь сидеть над твоими уравнениями в одиночестве, пока ты там обсуждаешь мальчиков со своей Дашей! Клади трубку и иди сюда!

Недовольная Сашка появилась на пороге через две минуты. Она явно на меня дулась.

– Нечего дуться, – сказала я. – Домашнее задание, в конце концов, твое. Не понимаю, почему я с ним сижу, а тебе плевать.

– Потому что мне все равно, что поставят в четверти по алгебре, – честно сказала Сашка. – А тебе нет.

Честность – это наш конек.

– Ладно, – согласилась я. – Считай, что это мои личные заморочки. Я не стану ничего мотивировать, просто будь любезна пойти и переделать алгебру, и чтобы мы больше к этому разговору не возвращались. Решишь задание – можешь сколько угодно беседовать с Дашей, хотя лично я не думаю, что эти беседы тебя сильно обогатят интеллектуально.

– Господи, чем тебе Даша-то не нравится? – спросила Сашка.

Даша мне не нравилась всем. Не нравилось, что, разговаривая с людьми, она жует свой вечный орбит без сахара, то и дело надувая из него пузыри. Не нравились ее замашки великосветской львицы, дорогие сапоги, кричащий макияж, чудовищный апломб… Не нравилось, что папаша ее – жлоб и хам.

У папаши имелись автосервис и какой-то дальний родственник в префектуре, на основании чего он искренне полагал себя хозяином мира. Как-то раз перед родительским собранием я слышала, как он орал на молоденькую учительницу литературы за то, что та поставила его распрекрасной дочери трояк за сочинение. Учительница пыталась объяснить, что если человек пишет: «Великий писатель Лев Толстой одной ногой стоял в прошлом, а другой приветствовал настоящее», то ему и трояка, в сущности, много. И между прочим, неплохо бы этого самого писателя Толстого, приветствующего одной ногой настоящее, для начала почитать. Ну, как минимум, чтобы не возникал вопрос, почему Наташа Ростова ушла от мужа к Дубровскому. К слову, для общего развития и Пушкина было бы неплохо почитать.

Папаша на это орал, что он сам разберется, читать его дочери Пушкина или, напротив, Хренушкина, а вот учительнице, если она еще раз себе подобное позволит, придется плохо: вылетит из школы, как пробка из бутылки, без выходного пособия и с волчьим билетом. И пойдет работать на панель, где ей самое место.

Учительницу он тогда довел до слез.

– Мам, – сказала Сашка. – Ну это же ее отец – жлоб и хамло. При чем тут Даша? Она-то нормальная… И между прочим, папашу своего терпеть не может. Он и на нее тоже орет знаешь как?

Я не знала, как папаша орет на Дашу, но, честно говоря, не очень верила, что у такого родителя может вырасти нормальный ребенок. Хотя… Даша – со всем своим апломбом, дорогими сапогами, ярким макияжем и вечным орбитом во рту – всего лишь девочка. Наверное, ей и впрямь несладко жить с таким папашей, который к тому же еще и постоянно орет.

– Мам, – Сашка обняла меня. – Можно мне в пятницу после школы к Дашке?

– Можно, – сказала я. – Только сделай уроки на понедельник и возвращайся не поздно. Мы в субботу переезжаем, не забыла?

Сашка энергично затрясла головой – нет, мол, не забыла, забудешь такое! – звонко чмокнула меня в щеку, похватала тетрадки и убежала в комнату. Я придвинула материалы дела с несчастливым номером с окончанием на «тринадцать». Садиться сегодня за статью у меня просто нет сил, все равно ничего путного не напишу. Ну, хоть дело почитаю.

Зазвонил телефон. Опять Даша… Опять на два часа. Сашка снова не выспится и будет ходить как сонная муха.

– Мам, тебя! – заорала дочь из прихожей. – Теть Маша!

– Значит, так, Кузнецова, – забасила трубка Машкиным голосом. – В субботу мы к тебе приедем к трем часам. С тебя кофе и пироженка. Пашка договорился взять на работе «Газель». Мы туда все твое барахло впихнем и за одну ездку тебя перетащим на новое место жительства. Круто?

Круто, еще как. Машка – золотой человек. Дураки те, кто говорит, что женской дружбы не бывает. Женская дружба (если она настоящая, конечно) куда как крепче мужской.

Паша – Машкин муж. Он тоже юрист. Мы все учились в одном институте, только Павлик – на два курса старше нас с Машкой. В институте он никогда не отказывался помочь с курсовой, а когда у меня умерла бабушка – взял на себя организацию похорон, сейчас вот раздобыл «Газель», чтобы помочь с переездом.

Вообще-то сначала я собиралась машину нанять, чтобы не грузить никого своими проблемами. Купила «Из рук в руки», позвонила по нескольким объявлениям и пришла от цен в ужас. Стало совершенно очевидно, что если заказывать машину, то на ближайшие три месяца я останусь не только без вожделенного трюмо, но, пожалуй, и без хлеба.

Можно было бы, наверное, попробовать перевезти вещи на моей «Хонде», но для этого придется сделать минимум пять ездок с одного конца Москвы на другой. А машинка и так на ладан дышит. Каждый раз, садясь за руль, я долго уговариваю ее потерпеть еще разочек и клянусь оттащить на сервис вот прямо завтра. И каждый раз не получается. Пять ездок из Царицына в Митино «Хонду» мою доконают. И тогда, боюсь, никакой сервис не поможет.

В итоге Машка, как водится, обругала меня идиоткой, велела никого не нанимать и не насиловать собственную машину, озадачила Павлика, и вопрос был решен.