Но действие спиртного заканчивалось, и она понимала – Димки нет, а значит, и ее – тоже.

С утра ее опять стали донимать, учить жизни, наставлять на путь истинный.

Приперлась бухгалтерша из агентства, по-хозяйски, не разуваясь, зашла в квартиру и, брезгливо сдвинув пустую бутылку из-под виски, разложила на столе бумаги. Надя, поморщившись, стала подписывать документ за документом в том месте, куда указывал длинный палец Нины Наумовны.

– Надежда Петровна, завтра заказчики приедут, проект утверждать будем, – зудела бухгалтерша, как надоедливая осенняя муха. – Вам бы прийти.

– Зачем? – Надя тут же пожалела, что задала этот вопрос – надо было кивнуть и не прийти, – чего проще?

– У нас заказы срываются из-за того, что клиенты хотят с директором переговорить, а вас нет.

Строгий палец бухгалтерши постучал по столу, вызвав у Нади приступ головной боли.

– Все, иди, – приказала она Нине Наумовне с ее перстом указующим и еле сдержалась, чтобы не запустить в нее пустой бутылкой.

– Надежда Петровна, посмотрите эскизы? Тимур очень просил…

– Отстаньте от меня! – вскочив, закричала Надя и все же схватила бутылку, нет, не для того, чтобы бросить ее в надоедливую бухгалтершу, а лишь удостоверится, что в ней ничего нет. – Я ничего не понимаю в эскизах, – сбавив тон, чуть не плача, простонала она. – Что? Что вам всем от меня надо?!

Нина Наумовна, пряча глаза, собрала со стола бумаги, наспех упаковала их в папку и, стуча каблуками, пошла в прихожую. Надя, запахнув халат, побрела за ней. У двери бухгалтерша обернулась.

– Скоро будем нулевые балансы подписывать, – произнесла она тихим, извиняющимся тоном, словно взаймы просила.

– Мне не нужны ваши балансы!

В детской заплакал Дим Димыч.

– У меня ребенок, вы понимаете это?! – надрывно крикнула Надя.

Нина Наумовна дрожащей рукой сама справилась с замком и поспешно шмыгнула за дверь – словно с места преступления скрылась.

Димка-маленький продолжал рыдать в детской. Надя быстро прошла на кухню – где-то в недрах холодильника была припрятана бутылка виски, лекарство от проблем.

Заветную бутылку она не нашла, хотя перерыла весь холодильник, выбрасывая немногочисленные продукты прямо на пол. Дим Димыч продолжал голосить. Надя зажала уши, слушая глухие удары своего сердца. «Нужно что-то делать, – подумала она. – Срочно нужно что-то делать!»

Она бросилась в детскую, поцелуями успокоила сына и стала быстро его одевать, путаясь в колготках, кофточках, маечках и штанишках.

– Посиди здесь, – попросила она Дим Димыча, остановившись возле солидной дубовой двери с табличкой «Агентство «Золотые Кадры».

– Ты за папой? – с надеждой спросил сын, послушно усаживаясь в глубокое кресло напротив аквариума.

– За папой, за папой… – Надя без стука открыла дверь и оказалась в просторной комнате, где за столом сидела девушка – типичная секретарша, – строгий взгляд поверх стильных очочков, «ракушка» из светлых волос, белая блузка с пеной кружев под подбородком…

Надя усмехнулась невольно – совсем недавно она была хозяйкой такого вот точно агентства «Золушка», которое решало все бытовые проблемы граждан. И точно такая же секретарша отвечала в ее приемной на звонки.

«Золушку» Надя ликвидировала сразу после смерти Димки. Сил не было заниматься делами, которые приносили ей радость при жизни Грозовского.

– Здравствуйте, – с дежурной улыбкой поздоровалась девушка.

Надя не удостоила ее ответом, взяла со стола пухлую папку, села в кресло для посетителей и начала просматривать фотографии.

– Вам няня нужна?

Надя опять промолчала – а кто ж ей еще нужен, если на папке, которую она листает, крупными буквами написано «Няни»?

Голова раскалывалась, требуя утренней порции спиртного, сердце стучало в груди как молот, перед глазами мелькали сладостно-любезные лица нянь, от которых стало мутить, да еще эта менеджер-секретарь-кукла подошла к ней и вздумала вдруг зудеть над ухом, указывая безупречно наманикюренным пальцем почти на каждую фотографию.

– Вот эта, обратите внимание… А вот, посмотрите, какая…

Надя на секунду зажмурилась – как же достали сегодня эти «персты указующие», эти поучающие, советующие, холеные пальцы…

Она захлопнула папку, едва не прищемив красивый гелевый ноготь.

– У вас что, все няни с двумя образованиями? – усмехнулась она, в упор посмотрев на девушку.

– Да! – с вызовом ответила секретарша. – А что в этом плохого?

– Ничего, – пожала плечами Надя, отбросив папку на стол, словно она жгла ей руки. – Только, чтобы ребенку кашу сварить, высшая математика необязательна, по-моему. Или я что-то путаю?

Девица, будь она неладна со своим маникюром, постучала пальцем по столу – ну, точно как Нина Наумовна – и не допускающим возражений тоном парировала:

– Но вы же наверняка хотите, чтобы няня удовлетворяла не только материальные потребности вашего ребенка…

– Но и духовные! – ерничая, перебила ее Надежда, не в силах выслушивать эту нотацию. – Девушка! Вы сами-то слышите, что говорите?! Мне нужна аккуратная, исполнительная женщина, способная накормить моего сына и занять его самой простой детской игрой!

– Не развивающей? – язвительно уточнила девица, презрительно глянув на стоптанные и нечищеные Надины туфли – а зачем их чистить, если Димки нет…

– Развивающей!!! – взорвалась Надя. – Но два высших образования зачем?! Чтобы денег с меня побольше содрать?!

– Женщина, – ледяным тоном произнесла менеджер с внешностью секретарши, – вы пришли в элитное агентство. Да, наши услуги недешевы, но зато мы гарантируем качество. Нанимая нашу няню, вы можете быть уверены, что она не обворует вас, не бросит ребенка, сможет ему, в случае необходимости, оказать первую медицинскую помощь.

– А те, у кого одно высшее образование, значит, обязательно обворуют? – зло прищурилась Надя.

– Да что вы прицепились к этому образованию? – Презрительно скривив губы, девица вернулась за свой стол, села и с царственным видом поправила кружева под подбородком. – Нет у вас денег – так и скажите! Наймите соседку за три копейки и радуйтесь!

– И найму!

Надя встала и, повернувшись к девице спиной, направилась к двери, стуком каблуков выражая всю свою ненависть и раздражение.

– И наймите! А лучше сами своим ребенком занимайтесь. А деньги пусть муж зарабатывает. Если он у вас есть, конечно…

Эта гадина всадила ей в спину нож. Надя почувствовала, как горячо стало между лопаток и как больно… Она медленно повернулась к бездушно-кружевной кукле и, отчетливо проговаривая слова, сказала:

– Есть… Да такой, какой тебе и не снился…

Она как-то так это произнесла, что кукла побледнела и невольно отпрянула назад, колыхнув кружевами…

Дим Димыч завороженно наблюдал за рыбками и не заметил, как Надя вышла из кабинета.

Между лопатками продолжало болеть и гореть – словно под блузкой текла горячая кровь. Если б не Димка-маленький, Надя завыла бы, зарыдала, забилась в истерике прямо тут, перед огромным аквариумом с равнодушными рыбами. Но истерить было нельзя, приходилось терпеть эту боль, эту кровь, и Надя открыла сумку, достала бутылку виски, которую купила по дороге сюда, отвернулась к двери и украдкой сделала пару спасительных, отрезвляющих, обезболивающих глотков…

Боль немного утихла, а кровь оказалась банальным потом.

Можно было попробовать жить дальше… Плохонько, худо-бедно, но жить без Димки – ради Димки-маленького…

– Пойдем! – Надя за руку стащила Дим Димыча с кресла и повела за собой.

– А где папа? – плаксиво пропищал сын, не отрывая от рыбок глаз.

– Папа на небе, – жестко сообщила ему Надежда и, уже не таясь, снова достала виски и хлебнула.

Дим Димыч тихонько завыл, заскулил – то ли понял наконец, что папа никогда не вернется, то ли сообразил, что теряет и маму…

Генеральная репетиция юбилея в семейном кругу удалась на славу.

Ольга не сомневалась – и другие два «отделения» празднования запомнятся не только кулинарными шедеврами, но и душевной атмосферой, которую Леонид Сергеевич создавал одним своим присутствием.

Завтра предстояло организовать торжество для близких друзей и знакомых, а послезавтра – для коллег Леонида Сергеевича по кафедре кардиологии. И хоть Барышев-старший был немного бледен, то и дело потирал грудь, Ольга не сомневалась – вся эта суета, хлопоты, часы, проведенные на кухне, доставляют тестю радость и удовольствие.

Они уже и кедровку прикончили, и чаю с тортом попили, и романсы все по несколько раз перепели, а расходиться все не хотелось, хотя время давно перевалило за полночь и дети уж часа три как должны были спать…

– Петеньку няня на море забрала, – подперев кулаком подбородок, грустно продолжила Ольга свой рассказ. – У нее в Крыму дом, она своих внуков туда каждый год на все лето увозит…

– Скучаешь? – погладил ее по руке Леонид Сергеевич.

– Очень! – вздохнула Ольга. – Но за Петю я спокойна, он Анну Алексеевну любит. – Она улыбнулась, вспомнив, как Петька нежно называет няню Аней, и добавила: – По-моему, даже больше, чем меня.

– Ну, это глупости! – Леонид Сергеевич встал и бережно положил на диван гитару.

– Мы Аню все любим, – пояснил Костик, собирая вместе с Машей прямо на полу из конструктора, подаренного дедом, огромную средневековую крепость – с башнями, амбразурами и бастионами.

– Но уж точно не больше мамы! – воскликнула Машка.

Ей приходилось труднее всего на этом семейном празднике, потому что и новой кукле хотелось прическу сделать, и «строительство» под контролем держать.

Ольга налила всем крепкий свежезаваренный чай.

– А Миша в колледже, в Англии. Представляете, звонит мне и по-английски говорит. Их там только по-английски говорить заставляют, называется – обучение методом погружения. Но я-то его не понимаю!

– А я понимаю! – Бросив куклу и «стройку», Машка уселась за стол и положила себе на тарелку последний кусок торта. – Он в прошлый раз сказал, что по математике двойку получил! – с набитым ртом сообщила она.

– Как двойку? – Ольга замерла с поднесенной к губам чашкой, потом грохнула ее на блюдце так, что чай выплеснулся. – Понятно теперь, почему он не хочет, чтобы я его понимала! – Она возмущенно посмотрела на Сергея, но он, не разделив ее праведного гнева, только пожал плечами.

– Мама! – прожевав торт, укоризненно воскликнула Маша. – Там же все наоборот! Там двойка – хорошая оценка.

– Да? Я не понимаю, как это двойка может быть хорошей оценкой. – Она снова посмотрела на Сергея, но тот только улыбнулся и тайком погладил ее под столом по коленке, словно говоря – главное, я люблю тебя, остальное ерунда…

– Я тоже этого никогда не понимал! – засмеялся Барышев-старший, похлопав Сергея по шее. – А выяснилось – ничего страшного, вон, какой бизнесмен получился!

– Угу, – буркнул Сергей. – Олигарх! Меня тут, оказывается, так называют.

– Знаменитость! – Несмотря на ироничный тон, глаза у Леонида Сергеевича засветились гордостью. – Столичная штучка! А уж сколько лет мы с этой математикой мучились…

– Вот так! – Сергей победно похлопал отца по плечу. – А по английским меркам я был бы круглым отличником.

Леонид Сергеевич захохотал – молодо, весело, – неожиданно легко встал и достал из серванта объемный сверток.

– Это тебе, Оля, – слегка смущаясь, протянул он его Ольге. – Я, конечно, в этих ваших художествах не разбираюсь, но зашел в специальный магазин и попросил самое лучшее. Как, не обманули? – Он с легким беспокойством заглянул ей в глаза.

Она задрожавшими руками развернула подарок и увидела там то, что больше всего боялась увидеть – краски, кисти, бумагу…

Краска, кисти, бумага.

То, к чему она не прикасалась уже больше года, потому что…

Потому что нужно было стереть из памяти тот последний портрет, из-за которого чуть не рухнула ее жизнь, из-за которого она чуть не потеряла Сережу. Нет, конечно, портрет был ни при чем, все произошло бы и без него, но как только она собиралась заняться своим любимым занятием – рисованием, перед глазами всплывали губы, волосы, глаза и овал лица той, что вела грязную игру у нее за спиной, пока она ее рисовала…

Сергей тоже увидел, что в свертке, изменился в лице, нервно откашлялся и, чтобы скрыть замешательство, бросился помогать Костику достраивать крепость.

– Спасибо, папа… – тихо сказала Ольга, не совладав с задрожавшим голосом и губами, которые скривились, как у маленькой девочки, готовой заплакать.

– Вот это номер! Ты плакать, что ли, собралась? – Барышев-старший обнял ее за плечи и забрал сверток. – Что, кисточки не те?! Завтра вместе пойдем и обменяем… – Он вдруг поймал напряженно-тревожный взгляд Сергея, замолчал, поняв, что сделал и сказал что-то не то, отшвырнул на диван подарок и закашлялся, потирая грудь.

– Что вы, кисточки великолепные! – Ольга схватила кисти и прижала их к груди, глазами дав понять Сергею, чтобы он не смел, ни в коем случае не смел ни жестом, ни взглядом напоминать отцу о «той» истории. Она взяла бумагу, карандаш, который нашла возле телефона на тумбочке, и быстрыми, легкими штрихами стала набрасывать портрет Костика.

Пропади они пропадом, все ее страхи и предрассудки, если они стоят хоть капли здоровья Леонида Сергеевича!

– Давно я уже не рисовала, – с наигранной веселостью сказала Ольга. – В Москве крутишься, крутишься, а дела только накапливаются… Откуда они берутся?

– Так в чем же проблема? – Барышев-старший, сев рядом с ней, стал наблюдать, как на бумаге появляется лицо Костика. – Оставайся у меня на лето, я тебе такие места покажу за городом! Пейзажи будешь писать! Гена, друг мой, приедет, вместе на рыбалку ходить будем! Ты любишь рыбалку?

– Мама портреты любит! – Машка прыгнула Ольге на колени, карандаш поехал, перечеркнув лицо Костика.

Губы у Ольги опять предательски задрожали, она отбросила карандаш, смяла бумагу. Такой прекрасный вечер омрачил призрак из прошлого.

Оксана…

Красивая, очень красивая. Из-за нее Сергей потерял разум, продал душу и едва не погиб.

Леонид Сергеевич встал, собрал со стола грязную посуду и ушел на кухню.

Машка побежала за ним.

Сергей подошел к Ольге, поднял ее с дивана, взял в охапку, прижал к себе.

– Ты будешь рисовать, будешь, – прошептал он ей на ухо. – Потому что есть я и ты, и мы любим друг друга, и… я объявлю голодовку, если ты зароешь свой талант в землю!

– Не зарою, – прошептала Ольга куда-то ему в подмышку.

С каждым разом виски требовалось все больше и больше…

Чтобы унять боль, чтобы не ударить кого-нибудь в ярости, чтобы…

В общем, чтобы хоть как-то жить, не поддаваясь соблазну опять напиться таблеток.

– Мама, смотри! – крикнул Дим Димыч, приготовившись скатиться с крутой пластиковой горки. – Мама!

– Играй, Димыч, играй, – пробормотала Надя, даже не взглянув на сына. Она нащупала в бездонном кармане растянутой кофты спасительную бутылку.

И пусть соседи из окон видят, как она пьет из горла спиртное прямо на детской площадке – плевать… Плевать, потому что уже больше года нет Димки. Солнце светит, птицы поют, небо – вон какое хрустально-прозрачное, голубое, Димка-маленький катается с горки, а Димочка – в рыжей липкой земле. И неизвестно еще, сколько лет без него пройдет, сколько сил нужно в себе найти, чтобы пережить много страшных, безысходных, безрадостных дней…

Надя не заметила, как выпила почти полбутылки. В действительность ее вернул громкий плач сына. Она спрятала бутылку в карман, вытерла губы рукавом кофты и только потом посмотрела в сторону горки.

Дима лежал на земле и ревел навзрыд, схватившись за разбитую коленку.

Надо было, наверное, броситься к нему, поднять, успокоить… Посмотреть, насколько опасна рана. Но Надя словно кино смотрела – скучное и незахватывающее. Еще бы глоточек сделать, и еще, чтобы плач этот звучал потише…

К Димке бросилась проходившая мимо соседка, Ангелина Васильевна – тетка лет пятидесяти пяти, с бесцветным, скучным лицом кабинетного работника.

«Сейчас учить будет», – тоскливо подумала Надя и все-таки успела сделать глоточек, пока Ангелина поднимала Димку, отряхивала ему коленки и успокаивала, гладя по голове.

Димка затих, перестал рыдать. Ангелина Васильевна взяла его за руку, подхватила пакет с продуктами, который бросила на землю, когда поднимала Димыча, и с решительным видом направилась к Наде.

– За ребенком смотреть надо! – гаркнула она издалека хорошо поставленным голосом, но когда подошла – вдруг смягчилась, потеплела лицом и, горько вздохнув, тихо сказала, словно выдав что-то сокровенное: – Наверное, и за моим Сашенькой никто не смотрит.

– За каким Сашенькой? – равнодушно поинтересовалась Надя, с облегчением поняв, что соседка не собирается ее отчитывать.

– За внуком! – Сев рядом с Надей на скамейку, она усадила Димку себе на колени и продолжала жаловаться тихим, проникновенным голосом: – Сын работает целыми днями, семью обеспечивает. А невестка… – Ангелина Васильевна махнула рукой, обозначив, что невестка ее доброго слова не стоит.

– Что-то я никогда не видела тут у вас внука, – усмехнулась Надежда, припомнив, что всегда встречает соседку в полном одиночестве.

– Не доверяют! – Ангелина, закусив от обиды губу, поправила на Димке панамку и подтянула носочки. – Педагогу с тридцатилетним стажем, заслуженному учителю! Невестка сама, видите ли, справляется!

– Значит, справляется… – Надя внимательно – насколько могла – посмотрела на Ангелину Васильевну.

Соседка, живущая этажом выше, да еще с таким «послужным списком», могла бы помочь ей справиться с главной проблемой – неприсмотренным, неухоженным Димкой…

– Знаю я, как она справляется, – проворчала Ангелина. – Да и мои чувства не мешало бы понять. Я детей люблю. И меня дети любят. Я в школе всю жизнь проработала, завучем! Я к ним подход знаю!

Интересно, пахнет ли от нее алкоголем? Надя вытерла рот пальцами, словно это могло избавить от запаха. Да в конце концов, если и пахнет – весь подъезд знает, какое у нее горе…

Решившись, она повернулась к соседке и, глядя на ее старомодную сережку с выцветшей бирюзой, выпалила:

– Ангелина Васильевна, а вы не могли бы мне помочь? За Димочкой присмотреть. Погулять с ним, накормить… Поиграть, порисовать…

– А у тебя что, дела? – настороженно перебила ее Ангелина.

– Дела, – Надя выдохнула в сторону. – В агентство завтра хотела идти… А тут как удобно, мы – соседи, у вас педагогическое образование. Вы не беспокойтесь, я вам платить буду!

Кажется, соседка про себя усмехнулась, снисходительно и понимающе – как же, будешь! Ты же алкашка…

– Не надо мне платить! – словно в подтверждение Надиной догадки воскликнула Ангелина и гордо добавила: – Я ни в чем не нуждаюсь, мне сын помогает!

– Так возьметесь?! Димочка хороший мальчик, послушный.

Соседка вздохнула, опять поправила на Димке панамку, секунду подумала и вдруг с запальчивостью обиженного человека выкрикнула:

– А что ж, и возьмусь! Может, сын одумается, когда увидит, что я чужого ребенка воспитываю!

И – как в скучном, неинтересном кино – она спустила Димку с коленей, взяла за руку и, подхватив пакет с продуктами, повела его в подъезд.

Надя нащупала в глубоком кармане бутылку и – одним глотком допила виски до дна. Чтобы хватило сил досмотреть это кино. Чтобы не забиться в истерике – почему я? Почему мне выпало умереть при жизни без надежды на воскрешение?!

Ангелина Васильевна прошлась по комнатам, оценивающе оглядывая мебель и безделушки на полках.

Задержалась у фотографии Грозовского на стене, потом на другой – где они с Надей улыбались между заснеженных еловых ветвей…

Надя знала – квартира запущена, а она сама неопрятна, непричесана, неухожена, – но ведь весь подъезд знает… Да, теперь уж точно узнает, что она законченная алкашка и жить ради ребенка не хочет и не умеет.

Подумаешь, муж погиб. Полгода в трауре походила, и вперед – маникюр, педикюр, причесочка и личную жизнь устраивать. Так, наверное, должна поступать сильная женщина?

Хорошо хоть Ольга в Новосибирск уехала, перестав объяснять Наде, что она обязана взять себя в руки.

– Сколько в соседних квартирах живем, а никогда в гостях у вас не бывала, – покачала головой Ангелина, остановившись у огромного, во всю стену, плазменного телевизора. – Красиво жили, богато!