И тогда ее крепость – нет, не рухнет и не растает, – но хотя бы перестанет быть крепостью и гостеприимно распахнет ворота.

Конечно, она мечтала о любви. Но в большей степени как о благополучии и власти над другим человеком, чем о чувстве.

Чувства – это беззащитность. А значит, не для нее. Она привыкла подпитываться чужими эмоциями, брать из них жизненную энергию – пить кровь, одним словом, – с тем только отличием от вампиров, что жертвы сами выстраивались к ней в очередь.

Вот только все были мелковаты. Бедноваты и страшноваты. Ни один не тянул на главную мечту ее жизни, но Оксана знала – мечты сбываются, даже несбыточные, потому что она – особенная.

Впрочем, однажды она все-таки вышла замуж. Но вспоминать об этом не хотелось…

Ошиблась. Просчиталась. Думала – очередной подарок судьбы, оказалось – злая ухмылка.

Но ничего, это была страница не из ее жизни. Она ее вырвет, уничтожит и забудет. Впрочем – уже забыла… Уже не помнит. Только иногда удивляется – как ее, такую умную и красивую, угораздило…

Утром она критично осмотрела себя в зеркале – место переводчика и референта генерального директора крупной международной строительной компании «Стройком» оказалось вакантно, – и хотелось выстрелить эффектным своим появлением, убить генерального наповал и с любопытством потом наблюдать, как он будет выковыривать стрелы из своего сердца – с мясом и кровью…

Генеральный там, кстати, говорят, ничего себе. С потенциалом и не урод.

Она устроилась в «Стройком» через кадровое агентство и встречалась пока только с секретарем.

Оксана сняла строгий брючный костюм, переоделась в розовый сарафан с открытой спиной и распустила волосы, собранные в строгую «улитку».

Пусть легкомысленно, зато наповал… Дресс-код при такой жаре многое позволяет.

Туфли она решила сменить на босоножки, выбирала долго – белые, серебристые, розовые… Остановилась на золотых – шпилька сантиметров двенадцать. «Как бы на голову выше генерального не оказаться, – с усмешкой подумала Оксана. – Они, генеральные, все Наполеоны. Мелкие, щуплые, но с гонором великанов».

Олигарх класса «С» – называла она таких генеральных.

Оксана тряхнула гривой волос, посмотрела в последний раз на себя в зеркало и осталась довольна.

Заглянул хозяин – пожилой таец, – спросил, когда Оксана расплатится за квартиру. Она заверила его, что деньги будут буквально завтра, а когда дверь захлопнулась, с раздражением подумала, что, какой бы красоткой она ни была, зарплаты в «Стройкоме» на покупку коттеджа с бассейном все равно не хватит, даже если десять лет голодать и ходить в обносках.

Она выпорхнула из комнаты, закрыла за собой дверь, прошла на стоянку и села в красный кабриолет – подарок самой себе.

Движок заурчал сыто и ровно, как объевшийся кот, которого гладит хозяйка. Оксана надела темные очки в пол-лица – ширма, за которой она прятала глаза и душу, – и втопила педаль газа в пол.

Расступитесь все, едет победительница…

И путеводная звезда, и ангел-хранитель, и дьявол-искуситель, все у нее в кармане, все на службе…

К офису «Стройкома» она подлетела со скоростью метеора и затормозила в полуметре от группы европейцев, почтительно разговаривавших с тайцами по-английски.

Европейцы в испуге отпрыгнули от алого капота, тайцы, в силу природной лени, не сдвинулись с места, но побледнели… Когда Оксана вышла из машины, испуг и бледность у тех и других сменились восторгом и восхищением. Она процокала каблуками мимо, чувствуя на себе пожирающие взгляды.

У Барышева было отличное настроение.

Дела шли даже лучше, чем он рассчитывал.

Подрядчики попались толковые, ни со сроками, ни с качеством работ проблем возникнуть не должно. Огорчало только одно – сомнения зама.

Стрельников мужик толковый, надежный, с таким хоть в разведку, хоть в бой, но очень уж осторожный, он отмерял не семь раз – четырнадцать, и все равно не спешил «отрезать», перепроверял, перестраховывался, назначал экспертизы, делал перерасчеты, собирал совещания и выслушивал мнения разных специалистов.

Сергей и сам не любил скоропалительных решений и действий, но скрупулезность и обстоятельность Петра Петровича его иногда раздражали.

И все же Барышев уважал исключительную добросовестность Стрельникова, поэтому убеждал его всегда исподволь, ласково, уговорами, шутками и собственным авторитетом, с которым, что ни говори, Петр Петрович очень считался.

– Вот посмотри, – Сергей разложил на столе чертежи отелей в ортогональной и перспективной проекциях и экспликацию будущих зданий.

Петр Петрович склонился над ними с тем трепетом и почтительностью, с какими всегда изучал любые документы.

– По-моему, решение очень толковое, – как всегда немного издалека и не очень настойчиво начал Барышев, убеждая заместителя в том, что к работе все готово и нет никаких рисков.

Петр Петрович сменил очки на другие, с более сильными диоптриями, и снова склонился над чертежами, которые видел уже, наверное, в сотый раз. Этот этап означал, что первый порог недоверия чертежи прошли. И теперь им предстояло преодолеть еще более вдумчивый и серьезный подход зама.

– Да, похоже, похоже…

Петр Петрович почти бороздил носом по линиям, казалось, еще немного, и он начнет эти линии нюхать и щупать. Над одной из ортогональных проекций Стрельников завис надолго, и Барышев почувствовал нетерпеливое беспокойство.

– Что? Есть сомнения? – Сергей тоже склонился над чертежом и сделал вид, что внимательно его изучает, хотя знал здесь каждый миллиметр, каждую цифру и штрих.

– Не знаю, не знаю… – Стрельниковский палец, короткий и сильный – скорее палец работяги, чем инженера, – уперся в сочленение перекрытий и несущих колонн. – Вот эти опоры меня смущают. Бетон может не выдержать. Не знаю, не знаю… – Он снова склонился над чертежом и забороздил по нему носом, беззвучно шевеля губами.

Этот этап означал, что чертежам грозят перепроверки и экспертизы.

Барышев вздохнул, но его хорошее настроение не испортилось – это же не зам, а золото. С таким хоть отели строй, хоть крепости – века простоят. Только и строиться им предстоит века, потому что расчеты не один десяток лет проверяться будут…

– Ты не знаешь, а я знаю, – похлопал он Стрельникова по плечу и быстро свернул многострадальные чертежи, которые от тесного общения с Петром Петровичем теперь источали аромат его терпкого парфюма. – Расчеты абсолютно правильны! Сам проверял. Так что бери все это хозяйство и – с Богом!

Барышев улыбнулся – иногда следует проявить свою власть генерального, а то воз не сдвинется с места.

– Когда самолет? – спросил он, давая понять, что вопрос решен и перерасчетов не будет.

Стрельников, погрустнев, сменил очки на прежние и посмотрел на часы.

– Через два часа.

Вот за что еще любил Сергей Стрельникова, так это за армейскую субординацию. Генерал сказал – солдат сделал. Генеральный решил, зам подчинился…

– Так скоро? – расстроился Барышев. – А я хотел тебя в гости позвать. Ну, ладно, в следующий раз. Прилетишь дней на пять хотя бы, все тебе здесь покажу.

Сергей вдруг почувствовал себя очень неудобно перед Петровичем. Он тут царь-батюшка, решил и постановил, а Стрельникову за свои сомнения перед комиссией Стройнадзора в Москве придется отдуваться.

Поэтому он подмигнул ему и, заговорщицки понизив голос, сказал:

– Да не кисни, не кисни! Смелей! В случае чего вали все на меня.

– Шутить изволите, – невесело улыбнулся Петр Петрович. – Рад, что у босса хорошее настроение. А дней на пять не получится. Кто в лавке-то останется? Ты тут с концами пропал, а «Стройком», между прочим, присмотра требует. А если уж совсем точным быть – хозяйского глаза.

– Мой глаз здесь сейчас нужен, Петь, здесь, – вздохнул Сергей, все еще чувствуя свою вину перед замом. – Сам ведь знаешь, слишком много на карту поставлено.

– Вот именно, – буркнул Стрельников.

– Ну, не бурчи, не бурчи… А ты у меня на что? Твой глаз не хуже моего будет.

Решительно ничего не могло сегодня испортить настроения Барышеву – ни сомнения зама, ни то, что приходится «включать сатрапа»… Он с нежностью посмотрел на фотографию Ольги с детьми, стоявшую на столе.

– Или я не прав? – весело поинтересовался он у Петровича.

– Прав, прав, – вроде бы как оттаял тот. – Ладно. Когда сам-то в Москву собираешься?

– Ох, не знаю, Петя, не знаю… Время покажет. Кстати, о времени, – Барышев взглянул на часы. – А мы с тобой, пожалуй, кофейку глотнуть успеем.

Петр не успел ничего ответить – ожил селектор, заговорив мужским голосом с жутким акцентом:

– Господин Барышев, господин Винай просит помнить вас о встрече с инвестор.

– Тьфу ты, черт, совсем забыл! – чертыхнулся Барышев, но селектор тут же продолжил:

– И еще новый переводчик хотать прийти к вас. Будете принимать?

– Принимать, принимать… – пробормотал Барышев, отключая селектор, и тоном сатрапа и генерального, не терпящим возражений, сказал Стрельникову: – Так, сейчас мы по-быстрому переводчика сбагрим и все-таки вдарим по кофейку. Подождут инвесторы…

Дверь в этот момент открылась, и Сергей замер на полуслове…

Он миллион раз потом себя спрашивал, что так поразило его, и миллион раз не находил ответа.

Ведь красивых женщин он видел не раз, а на красивейшей был женат…

– Добрый день. Меня зовут Оксана. Я ваш новый переводчик, – сказала девушка с лазурными глазами и закрыла за собой дверь, словно отрезав путь к бегству. Не себе, а тем, кто сидел в кабинете.

Петр Петрович с удивлением увидел, как Барышев, словно зомби, переложил на столе какие-то папки, не отводя глаз от посетительницы. Она тоже смотрела на него с изумлением – как будто увидела в кабинете генерального совсем не то, что ожидала увидеть.

Девушка, конечно, была симпатичная, но это не повод так неприкрыто, так разрушительно и бесстыдно, не стесняясь посторонних глаз, терять голову, как шеф.

Опора, как говорится, не выдержала.

Собственно, случилось то, чего он и опасался. Расчеты оказались неточными. На какую-то сотую, а может быть, тысячную долю…

Петр Петрович, усмехнувшись, вышел из кабинета. Он почувствовал злость на Барышева.

Нет, злость – сильно сказано – раздражение.

Ладно, отправил его с сырыми чертежами в Москву, так еще и от драной кошки речи лишился…

Видел он Ольгу Михайловну. Эта худосочная фея в подметки ей не годится.

Стрельников сел в машину и закурил, решив во что бы то ни стало дождаться Барышева, «дерябнуть» с ним кофейку и как бы между прочим упомянуть в разговоре, что переводчица какая-то… недоделанная. Ну, очень уж озабоченная.

Сменить бы ее на нормальную.

А то скажет как строитель строителю – эта балка о двух концах, начнет интриги плести, воду мутить, глазки строить.

Оно нам надо? Все, что запланировано, мы и без нее построим…

Сигарета закончилась, и почти докурилась вторая, когда из дверей офиса наконец вышел Барышев – оживленный, с горящими глазами, немного бледный и на себя не похожий – слишком стремительны и суетливы были его движения, слишком много он улыбался и как-то отрешенно смотрел, словно не видел ничего вокруг, кроме… спутницы.

Оксана шла рядом с ним, ее подол интимно задевал его брюки, а каблуки неприлично громко отстукивали гулкую дробь.

За шефом и переводчицей шла стайка тайцев – говорливая, в черных костюмах.

Стрельников тихо выругался.

Нет, он Барышеву не так все скажет, а на нормальном русском – как прорабы объясняют рабочим, в чем те не правы…

– Сергей! – окликнул он шефа, потому что тот и не думал замечать хоть что-то вокруг себя.

Барышев замер, невидящим взглядом уставившись на Петра Петровича.

– Ну, поехал? – отстраненно улыбнулся он.

– А по кофейку? – раздраженно поинтересовался Стрельников, сканируя взглядом Оксану – проверяя на вшивость, на глупую женскую вшивость. Что, думаешь, все от тебя штабелями падают, семьи бросают и активы предприятий на твое имя переписывают?!

Не выдержав его взгляда, Оксана пошла вперед.

– Ты уж извини, не вышло с кофейком, – Барышев тревожно посмотрел на Оксану, словно боясь, что она исчезнет из вида. – Сам понимаешь, инвесторы, будь они неладны. Ну, давай, прилетишь, позвони. Машину брось на стоянке, я заберу, – последние слова Сергей договаривал уже на ходу, догоняя худосочную переводчицу.

За ним проследовала стайка говорливых инвесторов в черных костюмах – одинаковых, как набор оловянных солдатиков.

Стрельников посмотрел им вслед и нажал на газ.

– Инвесторы у него, – проворчал он. – Шизофрения у тебя, а не инвесторы…

Петька разомлел и заснул у нее на руках, и няня унесла его в детскую, нежно нашептывая что-то на сложной смеси тайского и английского.

Ольга села в шезлонг, отхлебнула сока со льдом и с тоской подумала, что Петька будет спать часа два. Чем заняться? Написать очередной пейзаж – небо, солнце, пальма, дом?..

Она вздохнула, встала и подошла к мольберту… Можно по памяти написать московский дворик, занесенный снегом, или… идея, пришедшая в голову, развеселила ее и воодушевила.

Ольга сменила холст на бумагу, вместо масла взяла акварель и легкими, полупрозрачными мазками набросала фантасмагорию – грезы вперемешку с реальностью, сон с явью, мечту с зыбким желанием… На этой картине были и контуры пальм, и снежные шапки на елях, и тусклое небо с бледным солнечным диском, и буйство южных красок, и приглушенная серость российских улиц, и ослепительный снег, и первобытная зелень…

Она так увлеклась работой, что не заметила, как в дом нагрянули гости.

– Это мой дом. Прошу вас, господа! – услышала она бодрый барышевский бас и, застигнутая врасплох, хотела прошмыгнуть в дом, потому что полупрозрачный шелковый домашний костюм, больше смахивающий на пеньюар, ну никак не подходил для встречи гостей – наверняка важных, солидных и нужных, – других у Сергея здесь быть не могло…

Ольга не успела проскользнуть незамеченной в холл – человек шесть тайцев уже шли по дорожке к дому, впереди шагал Барышев, а рядом с ним…

Ольга невольно залюбовалась темноволосой девушкой в розовом сарафане, которая будто парила над землей, едва касаясь ее высокими золотистыми шпильками. Девушка двигалась с восхитительной грацией, в ней было столько естественной силы, уверенности в себе и ненавязчивой прелести, что Ольга непроизвольно потянулась за кистью – поймать контур этого стремительно легкого тела, – но вспомнила, что не одета, и… не нашла ничего лучше, чем спрятаться за мольберт.

Девушка оживленно объясняла что-то тайцам на их языке, показывая на дом…

Ольга смутилась и тут же разозлилась на себя за это смущение – в конце концов, она дома и не обязана с утра быть в вечернем платье.

Тайцы и девушка скрылись в доме, кажется, не заметив Ольгу, но Сергей, в последний момент обернувшись, увидел – и налетел на нее, возбужденно-радостный, чуть мольберт не снес с акварелью, – обнял, слишком крепко для чужих глаз, и поцеловал в губы, чего тоже не делал при посторонних.

– Оленька! А я гостей привез! – с несвойственным для него восторгом сообщил он, опять поцеловав Ольгу.

– Ты с ума сошел, Сережа! – зашептала она. – Почему не предупредил? Я в таком виде!

– Ну в каком таком? – Барышев отошел на шаг, окинул Ольгу восхищенным взглядом и опять прижал к себе. – Замечательный вид.

– Сережа, Сереж… ну, Сережа! – Ольга попыталась вырваться из его объятий, но он как-то слишком крепко держал ее – будто вцепился и ни за что не хотел отпускать…

Ольге это показалось немного странным – Сергей был сдержан в эмоциях, особенно если эти эмоции могли заметить чужие… «Наверное, какой-то феерический успех на работе», – подумала она, обняла его за шею, прижалась, прошептала:

– Потом, Сережа, потом, – и… наткнулась на взгляд синих миндалевидных глаз – внимательных, нет, любопытных, а скорее – очень удивленных, будто могучий, суровый и властный Барышев имел право заниматься всем, чем угодно, но только не такой ерундой, как обнимать и целовать жену.

Сергей, заметив, что Ольга смотрит через его плечо, обернулся.

И как будто немного смутился. Это тоже было для него необычно – если уж он что-то делал, то так, чтобы никто не сомневался в его уверенности.

Видимо, успех на работе был таким феерическим, что Барышева от озабоченной отрешенности, в которой он пребывал в последнее время, качнуло в другую крайность – восторженную зачарованность всем и вся…

Ольге даже неудобно стало за смущение мужа – она отстранилась и выпрямилась с вызовом, вздернув подбородок и без тени стеснения демонстрируя себя в полупрозрачном шелке. Она своего добилась – девушка стушевалась и начала оправдываться:

– Я прошу прощения, у вас такой большой дом… Я заблудилась!

– Ну что вы! – улыбнулся Сергей, снова настойчиво и словно напоказ обнимая жену. – Ничего страшного. Я сам в этом доме иногда блуждаю. Познакомься, Оль, – Барышев при этих словах чересчур сильно сжал ее плечо – снова словно вцепился, – это мой новый переводчик… То есть, я хотел сказать, новый переводчик нашей фирмы.

Ольга не очень отчетливо услышала его слова – опытным взглядом художника она отметила завораживающую гармонию в не совсем правильных чертах лица переводчицы. Вот бы попробовать нарисовать это лицо, передать его мимолетную изменчивость… Это все равно, что ухватить море – которое меняется каждую секунду, но прекрасно во всех своих проявлениях.

– Оксана, – протянула руку переводчица.

Ольга ее пожала, находясь в объятиях Сергея, который сжал ее плечо еще крепче.

– Оля.

Рука Оксаны оказалась сухой, горячей и сильной – с длинными пальцами и узким запястьем с блестевшим на нем золотым браслетом с подвеской-скорпиончиком. Скорпион, качаясь, поблескивал на солнце бриллиантовым глазом.

Интересно, удобно ли будет попросить ее попозировать?..

Надо спросить у Сергея.

– Между прочим, Оксана прекрасно знает город и местные обычаи, – весело сообщил Барышев. – Есть смысл попросить ее побыть твоим гидом. Оксан, вы ведь не откажетесь? Ольга здесь скучает.

– Конечно, не откажусь! Мне здесь тоже не очень весело. – Оксана подошла к мольберту и стала внимательно рассматривать Ольгину картину-фантазию, тайскую сказку с московским колоритом.

– Сереж, ты мне плечо сейчас сломаешь, – шепнула Ольга.

– Извини, – отдернул руку Барышев. – Я очень соскучился. Ведь месяц ничего не видел, не замечал… – Он потерся носом об ее ухо. Поцеловал в шею. Все это было чересчур для сдержанного Барышева. Чересчур, даже учитывая, что дела его идут хорошо.

– Сережа… Потом…

– Это вы рисуете? – спросила Оксана.

– Оля у меня художник! – не без гордости заявил Барышев.

– Слишком сильно сказано, – усмехнулась Ольга. – Занимаюсь, вернее, в Москве занималась рекламой. А это… – Она подошла к мольберту. – Так, для себя.

– А по-моему, вы очень талантливы, – серьезно сказала Оксана. – Очень.

– Вы просто добрая, – рассмеялась Ольга и, спохватившись, что у нее небрежно-легкомысленно-вызывающий вид, двинулась по дорожке к дому. – Я пойду переоденусь. Извините.

У дверей, оглянувшись, она наткнулась на растерянный взгляд Сергея, который смотрел на нее, словно на уплывающий спасательный круг.

– Кто эти люди у нас в гостиной? – спросила Ольга.

– Инвесторы, – ответил он отрешенно.

«Ему надо отдохнуть, – озабоченно подумала она. – Хотя бы день полного безделья».

А Оксану нужно обязательно попросить попозировать. У нее удивительное лицо.

Черт бы побрал эти переговоры и этих инвесторов – они трещали на тайском, как куры в курятнике…

В висках остро стучали молоточки, а сердце бухало как-то странно – словно ударяясь в позвоночник.

Наверное, он перегрелся…

Наверное, это давление…

А еще едва уловимый аромат сандала, исходящий от Оксаны, – одуряющий, несмотря на свою ненавязчивость и неуловимость.

Почему Ольги все еще нет? Неужели можно так долго переодеваться?

Он готов был бежать за ней, его удерживали только рамки приличий – пожилой таец что-то бурно ему объяснял, а Оксана переводила.

Слуга – как две капли воды похожий на инвестора – подошел с соками и шампанским на подносе.

Барышев взял бокал и выпил залпом, так и не поняв, что ему досталось – шампанское или сок.

Хуже всего было то, что он совсем не понимал, о чем так бурно говорит инвестор…

Наверное, он действительно перегрелся. И переутомился. И чокнулся. Нужен хотя бы день полного отдыха.