«Что-то в этом есть… – подумала Жанна. – Впрочем, ничего в этом нет. За Ниной ухаживает Гурьев. Но поскольку Гурьев на больничном (очень вовремя, как будто чувствовал, что тараканов будут морить!), то Нина просто решила пообедать с Юрой за компанию…»

Жанна положила ноги на стол, закинула руки за голову. Сегодня на ней был темно-коричневый брючный костюм и черные туфельки с блестящими пряжками – вид в высшей степени строгий, офисный.

– Жанна… – в комнату заглянул Руслан Айхенбаум. – Идем обедать.

– Да, уже пора! – из-за его спины выглянул Яша Сидоров. – Цветок ты наш лазоревый…

Айхенбаум раскрутил ее кресло. Жанна взвизгнула – но ее вовремя подхватил Сидоров.

– Ну идем, идем, птичка… – Он принялся ее целовать – в нос, в щеки, куда попало.

– Сидоров, скотина! – Айхенбаум принялся отталкивать приятеля от Жанны. – Я тебя убью…

Потасовка была шуточной – но тем не менее у Жанны растрепались все волосы.

– Как же вы мне надоели! – со стоном произнесла она. – О, если б кто знал, как вы мне надоели!

Тем не менее через пять минут они вышли из здания и направились в сторону кафе, где обычно обедали. Стандартный бизнес-ланч. Впрочем, большинство сотрудников ходили в другое кафе, попроще, но неразлучная троица себя экономией не утруждала. Люди холостые, свободные, экономить ни к чему…

Пока ждали заказ, сидя у стеклянной стены, за которой виднелся шумный проспект, Жанна сказала:

– Представляете, вчера встретила своего друга детства. Мир тесен – он оказался моим соседом…

– Да ну? – ревниво воскликнул Айхенбаум.

– Я серьезно! Мы с ним в детстве дружили. Правда, недолго…

– Первая любовь, значит, – констатировал Сидоров, вертя в руках солонку.

– Какая любовь! – рассердилась Жанна. – Все было очень невинно! Мы с ним даже не поцеловались ни разу!

– Зато теперь у вас есть шанс наверстать упущенное… – меланхолично заметил Айхенбаум.

– Перестань, Русик. По-моему, я не произвела на него впечатления. Пригласила к себе – он отказался… – пожала плечами Жанна.

– Ты? К себе? – возмутился Сидоров. – Нас ты такой милости не удостаивала!

Им принесли заказ.

– Скоро Хэллоуин, – сказал Айхенбаум, энергично расправляясь с супом харчо – он любил все острое. – Пошли?

– Куда?

– На Хэллоуин. В какой-нибудь клуб. На целую ночь!

– Руся, это не наш праздник, – напомнил Сидоров. – Холуин… Тьфу! Ну просто никакого патриотизма!

– Да, но День всех влюбленных ты признаешь! – напомнила Жанна. – Конфеты мне подарил, помнишь?..

– Я тебе тоже подарок принес… – ревниво напомнил Айхенбаум. – И вообще, Яшка, тебе ли говорить о патриотизме! Трескаешь свиную отбивную, а сам…

– А ты фашистская морда, – тут же беззлобно напомнил Сидоров. – Я только на четверть еврей.

– А я только наполовину немец! И вообще, мой папа был коммунистом, а немецкого языка практически не знал…

Они препирались, а Жанна с улыбкой глядела на них.

Сидоров с Айхенбаумом были неразлучными друзьями и выясняли отношения только для виду. Они даже были похожи, словно братья, – оба высокие, атлетического телосложения, с идеально правильными, выразительными чертами лица, с одинаковыми модельными стрижками, стильно, в духе современной мужской моды одетые… Только волосы у Сидорова были каштановые, с рыжинкой – сказались дедушкины гены, вовремя оживившие тихую степную красоту рода Сидоровых. Айхенбаум же был брюнетом. Его отец чуть больше тридцати лет назад переселялся из Казахстана в Дюссельдорф, но по пути застрял в Москве, родил от москвички сына, да так и остался тут. Наша родина там, где нас любят.

И Сидоров, и Айхенбаум – оба ухаживали за Жанной.

– Русик, Яша…

– Да? – тут же отозвались они.

– Что вы думаете о Юре Пересветове?

– Зануда, – сказал Сидоров пренебрежительно.

– Точно, зануда, как и все гении… – кивнул Айхенбаум. – Он гениальный программист, этого нельзя отрицать. Просто чудо, что он еще не сбежал от нас. Я слышал, Пересветов одному мужику написал приложение, которое при запуске выдает на экран бегущие цифровые столбцы, синие полоски прогресс-индикаторов с меняющимися процентами и тэ дэ. Теперь, когда мужику нужно отлучиться по своим делам, он запускает эту программу и обращается ко всем – «вы, типа, мой компьютер не трогайте, у меня там база данных переиндексируется!» – и отлучается по своим делам… А почему ты о Юрке спрашиваешь?

– Так… – пожала Жанна плечами.

За окнами сновали люди с зонтами, к мокрому асфальту липли опавшие листья. Жанна достала из сумочки сигарету, а Сидоров с Айхенбаумом дружно щелкнули зажигалками с обеих сторон.

– Не ссорьтесь, мальчики, у меня своя зажигалка есть, – отвела она их руки.

– Ты нас не любишь, – мстительно констатировал Айхенбаум.

– Я вас очень люблю, – сказала она, выдыхая дым.

– Тогда выходи за меня замуж, Жанночка… – быстро сказал Сидоров.

– Нет, лучше за меня! – перебил друга Айхенбаум.

– За обоих сразу? – засмеялась она.

– Только за меня! А Русик пускай женится на Нине Леонтьевой…

– На ком? На этой старой ведьме?.. – возмутился Айхенбаум. – Ну спасибо, Яшенька, друг мой разлюбезный!

– Какая же она старая? Совсем ненамного меня старше, – справедливости ради возразила Жанна. – И никакая она не ведьма, а очень милая женщина… Интересная.

– Вот именно! – многозначительно поднял палец Сидоров. – Интересная! А что такое интересная женщина?..

– Что?

– Интересная женщина – это та женщина, которая действует на мозг.

– Ну здрасте… а я тогда на что действую? – закашлялась Жанна.

– Ты – на основной инстинкт. Он древнее.

– Какой ты пошлый, Яша!

– Вот-вот, Жанна, брось его! – подсказал Айхенбаум шелковым голосом. – А я люблю тебя самой возвышенной, неземной любовью…

– Но почему вам не нравится Нина?

Сидоров с Айхенбаумом переглянулись, пожали плечами.

– Не знаю, – пожал плечами Сидоров. – Она не в нашем вкусе просто.

– По-моему, в ней есть что-то такое, неприятное, – добавил Айхенбаум. – И внешне она… похожа на сову, да, Яш?

– Она фанатичка, – согласно кивнул тот. – Очень упрямая. И взгляд у нее тяжелый.

Скоро троица вернулась на работу – там, по счастью, уже включили электричество.

Сидоров с Айхенбаумом ушли к себе, а Жанна приступила к уничтожению накладных за август.

В комнату заглянул Потапенко – юрист.

– Работаете? – кисло спросил он, мельком взглянув на Юру Пересветова, прилипшего к монитору. – А я домой сваливаю. Отпросился у Платоши…

– До свидания, Артур, – равнодушно ответил Юра Пересветов.

Потапенко остановился возле Жанны – та запихивала листы бумаги в шредер. Бумага падала в специальный отсек уже узкими полосками.

– Боюсь я этого аппарата… – пробормотал Потапенко.

– Почему? – удивилась Жанна.

– Боюсь, что затянет. И тоже в окрошку меня превратит.

– Как же он тебя затянет, Артур, интересно?..

– Как-как… за галстук!

– Это фобия. Типичная офисная фобия… – пробормотал Юра Пересветов.

– Да, с этой работой с ума сойдешь! – согласился Потапенко, глядя теперь уже на Жаннину грудь. – Ну ладно, всего вам доброго…

– До свидания, Артур, – холодно ответила Жанна. Потапенко она недолюбливала – самодовольный тип. Уверен в собственной неотразимости. Очень гордился тем, что является потомком того самого Потапенко – писателя начала двадцатого века, соперничавшего с Чеховым…

Жанна покончила с накладными и села за свой стол.

И, вместо того чтобы обзванивать клиентов, вдруг стала смотреть на Юру Пересветова – благо он находился как раз напротив нее.

– Юра, все говорят, что ты гениальный программист…

– Да? – усмехнулся он, стремительно щелкая пальцами по клавиатуре. – Ну спасибо…

Юре Пересветову было далеко до плейбоев Сидорова и Айхенбаума. Он был высок, очень худ, одевался скверно – протертые мешковатые джинсы и растянутый на локтях свитер. Из обуви предпочитал китайские кроссовки. Стричься он просто-напросто забывал – вот сейчас, например, волосы у него отросли почти до плеч. Темные, чуть вьющиеся, уже наполовину седые. Перхоть. У Юры Пересветова была заметна перхоть – серебристые чешуйки ее мерцали иногда в прядях словно снежинки.

Жанна передернула плечами, но тем не менее смотреть на своего коллегу напротив не перестала.

У Юры были темно-зеленые глаза, печальные и добрые. «Кроткие глаза», – определила Жанна. Юра Пересветов много курил – пальцы его были желтоваты от никотина. Это сейчас, при Жанне, он не дымил, но говорили, что когда открываешь дверь информационного отдела, то оттуда вырывается клуб дыма. Курительную комнату Пересветов игнорировал.

Жанна никогда не обращала на Юру внимания, но сейчас словно завороженная разглядывала его. И находила, что он очень мил, несмотря на перхоть и растянутый свитер. В нем было нечто, что трогало сердце…

– Юр…

– Что? – не сразу отозвался он.

– У тебя иконописное лицо, знаешь?..

– Какое-какое?

– Иконописное. Тебе не нужен Шекспир в дореволюционном издании, кстати?..

– Нет, – лаконично ответил тот.

Потом нашарил в кармане смятую пачку сигарет и в первый раз взглянул на Жанну прямо.

– Юр…

– Что? – Он нахмурился и засунул пачку обратно в карман.

– У тебя глаза зеленые, ты знаешь?

Юра Пересветов вздохнул.

– Послушай, Жанна Геннадьевна, ты чего ко мне пристала? – устало спросил он. – Тебе Руслана с Яшкой мало?

– Ты о чем? – строго спросила Жанна.

– О том, что таким женщинам, как ты, такие мужчины, как я, неинтересны. Не стоит на меня тратить время.

– Что-то я тебя не понимаю. – Жанна села прямо на его стол, положила ногу на ногу. – За кого ты меня принимаешь, Пересветов?

Щеки у него слегка порозовели.

– За очень красивую, эффектную женщину. Красивую настолько… – выделил он голосом, – …настолько, что о такой даже думать нельзя.

– Уж думать-то всегда обо всем можно! – возмутилась она. – Я вот знаешь что о тебе сейчас подумала?

Он улыбнулся краешком губ.

– Что?

– Что ты очень хороший человек. – Она положила поверх его руки, лежавшей на «мышке», свою ладонь. Юра Пересветов оцепенел. – И еще у тебя глаза зеленого цвета. Как крыжовник!

– Жанна… – едва слышно пробормотал он. – Жанна, ты…

Но продолжить он не успел – в этот момент в комнату заглянула Нина. Увидела Жанну на столе возле Юры – сжала губы. «Правда, похожа на сову… – неожиданно мелькнуло у Жанны в голове. – И взгляд тяжелый. Она что, ревнует? Юру? Ко мне?..»

– Юра, можно тебя на минутку? – ровным голосом спросила Нина.

– Да…

И Юра Пересветов вышел, даже не оглянувшись на Жанну.

Жанна лежала на диване, положив мокрое полотенце на лоб. Голова невыносимо болела.

Всему виной был Хэллоуин – они с Сидоровым и Айхенбаумом все-таки отправились в ночной клуб. Ничего особенного – обычная костюмированная пьянка с танцами и глупыми розыгрышами… Не страшно и даже не смешно.

«Господи, мне тридцать два года, а я веду себя точно студентка-первокурсница, впервые вырвавшаяся из-под маминой опеки! – Жанна мучилась угрызениями совести. – И эти два дурака тоже… Ну надо было им мешать водку с пивом! И пиво-то в этом клубе было дрянное…»

В это время в дверь позвонили.

Жанна с трудом поднялась, проклиная незваных гостей. Потом вдруг вспомнила – Селена Леонардовна обещала прислать своего двоюродного брата, любителя книг.

За дверью стоял мужчина очень неприятной наружности – по крайней мере такое было у Жанны первое впечатление.

– Василий Кириллович, – представился он. – Добрый день… Я что, не вовремя?

– Да нет, заходите… – уныло произнесла Жанна.

– Селена сказала, что вы хотите продать…

– Я могу и так отдать, – перебила Жанна Василия Кирилловича. – Вот сюда, пожалуйста… Выбрасывать жалко, оставлять тоже нет смысла. Тут много классики, между прочим…

Василий Кириллович остановился посреди комнаты, слегка ошеломленный. Разобранная постель, разлетевшаяся по углам одежда, коробки…

– Только что переехали?

– Да, практически… – Жанна бросила взгляд в зеркало – бледное лицо, под глазами синяки (забыла вчера смыть тушь с ресниц), спутавшиеся волосы… – Берите все, что считаете нужным. Это от моей бабушки осталось.

Она села в кресло.

Василий Кириллович принялся разбирать стопки книг. Был он среднего роста, плотный, какой-то белесый – светлые волосы, светлые брови с ресницами, щеточка светлых усов. Одет очень прилично (уж в чем в чем, а в одежде Жанна разбиралась!), но тем резче был контраст между откровенной – а-ля рюс, лапотной какой-то – внешностью и безупречным итальянским костюмом.

– А разве вы книг не любите? – спросил он.

– Я их все давно прочитала.

Василий Кириллович посмотрел на Жанну дико. Глаза у него тоже были светлыми, белесыми…

– Но Толстой, Достоевский… – нахмурившись, произнес он. – Есть вещи, которые все время хочется перечитывать.

– Мне – не хочется, – держась пальцами за виски, безапелляционно произнесла Жанна. – Я работаю. У меня времени нет. И, вообще, я сейчас только детективы могу в руках держать… Или что-нибудь современное.

Ее совершенно не заботило, что подумает о ней двоюродный брат Селены.

– Хорошо, – сухо произнес тот. – Я возьму Тургенева, Плиния, этого вашего Шекспира… Господи, я вас не понимаю – такое издание, гравюры Доре! – вырвался у него стон.

– Ну и берите себе на здоровье, – махнула рукой Жанна, переполняясь еще большей неприязнью к Василию Кирилловичу.

– Я готов вам заплатить…

– Да не надо мне платить! – рассердилась она. – Берите все и уходите!

– Но в букинистическом ваш Шекспир потянет на…

– Нет, это невозможно… – Жанна едва не заплакала. – У меня голова просто раскалывается, а вы…

– Я не могу это взять бесплатно, – насупился гость. – Возможно, вы, Жанна Геннадьевна, не понимаете…

– У меня голова болит! – с яростью повторила она. – Если вас что-то не устраивает – уходите. Я все это завтра на помойку выкину!

Разумеется, она не собиралась ничего выкидывать, но надо же было как-то осадить этого типа.

– Куда? На помойку? – дрожащим голосом переспросил тот.

– Вы не ослышались, – злорадно произнесла Жанна.

– Вы чудовище… – неожиданно произнес родственник Селены.

Жанна опешила.

– Василий Кириллович, а вы… простите, вы кто по профессии?

– Я? Я главный экономист в…

– Нет, где именно вы работаете, меня не интересует, – перебила Жанна. – А семья, дети… у вас есть? И еще – сколько вам лет?

– Нет, семьи у меня нет. Мне тридцать пять лет. Но я не понимаю… почему вы об этом спрашиваете? – с раздражением спросил гость, моргая белесыми глазами.

– Потому что чудовище – это вы, – спокойно произнесла Жанна. – Мужчине скоро сорок – а у него ни жены, ни детей! У него зануднейшая профессия, и он не любит никого и ничего, кроме книг!..

– Да с чего вы взяли?.. – возмутился Василий Кириллович. – И вообще, кто вам дал право…

– Молчите! – закричала Жанна, чувствуя, как пульсирует кровь в висках. – Вы… О, я прекрасно знаю подобный тип мужчин – бессердечных, сухих, которые, кроме своей работы и какого-нибудь скучнейшего хобби, ничего не видят… Книголюб! Шекспира он пожалел, видите ли! Да этот Шекспир уж пятьсот лет как в могиле, и еще тысячу о нем будут помнить… Кто-кто, а Шекспир в вашей жалости не нуждается! Вы меня пожалейте!..

– А вам?.. Сколько вам лет?.. – быстро спросил гость, багровея. – Где ваш муж, дети?.. Ау… Где все? – Он демонстративно огляделся. – В третьем часу дня вы еще валяетесь в постели в совершенно жутком виде…

– Вон! – закричала Жанна. – Вон отсюда!!!

– А я и не собираюсь здесь задерживаться, – торжественно произнес тот и решительно зашагал к входной двери. Принялся щелкать замками. – Еще и не выпускают, елки-палки…

Жанна мрачно наблюдала за его возней у двери, сложив руки на груди.

Василий Кириллович обернулся.

– Послушайте, Жанна Геннадьевна… – уже другим голосом произнес он. – Как все странно получается… За пять минут мы успели разругаться в пух и прах.

– Да я вообще бы вас убила, – откровенно призналась она.

– Гм, сходное желание… – усмехнулся он. – Редко когда приходится наблюдать столь спонтанно возникшую антипатию.

– А по-моему – часто. Каждый день. Всегда. Люди не понимают друг друга, – мрачно произнесла Жанна. – Что иногда на дорогах творится…

– Это точно, – кивнул Василий Кириллович. Дернул дверь за ручку, и она неожиданно открылась. – Надо же, как просто!

Он шагнул на лестничную клетку, а потом повернулся:

– Вот что, Жанна Геннадьевна… я был не прав. Прошу извинить меня. Судя по всему, вы неважно себя чувствуете, а тут я… Можно, я к вам в другой раз загляну? Только, умоляю, не выбрасывайте ничего!

– Посмотрим, – буркнула Жанна и захлопнула дверь.

Удивительно, но перепалка с родственником Селены произвела на нее бодрящее действие. После его ухода Жанна наконец смогла привести себя в порядок. Умылась, расчесала волосы, сварила кофе…

И в этот момент в дверь снова позвонили.

Она почти не сомневалась, что это снова был Василий Кириллович. «Быстро же он вернулся… Защитник Шекспира!»

Она распахнула дверь и увидела на пороге Марата.

Он ни о чем другом не мог думать – только о ней. Уже несколько дней находился в какой-то эйфории. Он был счастлив, потому что она была рядом, за соседней стеной…

Несколько раз они сталкивались у лифта, и каждый раз она столь искренне радовалась встрече с ним, что у Марата перехватывало дыхание. Он едва мог произнести пару слов – «как дела», «привет», «пока»… На большее его не хватало.

То, что он испытывал к Жанне, было больше чем любовь. Нечто такое, о чем Марат раньше и не подозревал…

В последний раз она выглядела какой-то печальной, озабоченной. Махнула просто рукой и скрылась у себя. Марат сразу понял, что у нее не все в порядке. «Она одна, ей плохо, а я сижу у себя как дурак!» – рассердился он.

И в воскресенье – Жанна была дома, он это знал точно – решил нанести ей визит. Ведь она сама приглашала к себе…

Для начала он заглянул в цветочный.

– Чего желаете? – скользнула к нему продавщица. – У нас очень большой выбор сегодня, молодой человек…

– Минутку, – отстранил ее Марат, стоя посреди душного, пропитанного сладковатым ароматом помещения. – Я сам хочу разобраться…

Он не помнил, кому и когда в последний раз дарил цветы.

…Может быть, Жанна любит лилии? Белоснежные лилии? Или огромные осенние хризантемы? Яркие орхидеи? Розы? Да, пожалуй, розы – это самое оно.

Он заметался перед прилавком, на котором стояли батареи роз – самые разные, любых оттенков и размеров, – и взгляд тут же остановился на золотисто-желтых, розоватых соцветиях. Ее цвет. Чайные розы.

И купил именно их.

– Марат! – обрадовалась Жанна, открыв ему дверь. На этот раз – в домашних коротких брючках и белой майке. – Маратик мой! Боже, какие цветы…

Она была бледна. Покрасневшие глаза – словно плакала недавно.

– Хочешь кофе? Идем на кухню…

Жанна поставила розы в вазу, потом налила кофе.

– У тебя все в порядке? – осторожно спросил Марат.

– Да… – улыбнулась Жанна. – Голова только немного болит. Сейчас один тип заходил, я с ним ругалась. Такой странный!

– Кто? – едва смог выдавить из себя Марат.

– А… никто, – Жанна пренебрежительно махнула рукой. – Столько в этом мире идиотов! Но какие цветы… – Она откровенно любовалась букетом, стоявшим перед ней. – Чайные розы! Что-то такое… декадентское.

Марат сделал вид, что пьет кофе – на самом деле горло сковал спазм. Во-первых, он ревновал ее к «типу», а во-вторых, не понимал смысла слова «декадентское», а в-третьих, ее близость лишала сил. Сковывала.

– Завтра понедельник… – болтала она. – Ненавижу понедельники! Может быть, мне стоит сменить работу?.. Ах, была бы моя воля, я бы вообще ничего не делала… Вот ты, Марат, любишь свою работу?

– Не знаю, – пожал он плечами.

– Как это – не знаешь? – удивилась она. – Странно… Значит, любишь, если не испытываешь никаких отрицательных эмоций!

Она была так близко, что можно было поцеловать ее. Запах ее духов смешивался с запахом цветов. Бледное милое личико. Она держала чашку в руках – тонкие запястья, длинные ногти, покрытые розовато-бежевым лаком…

– Марат, расскажи о себе. Как ты живешь?

– Нормально, – пожал он плечами. – А ты?

– Тоже ничего… – засмеялась Жанна. – Где твоя мама?

– Мама умерла несколько лет назад.

– О, прости…

– Ничего. А у твоей мамы как дела? Ты, правда, никогда не говорила о ней…

– Моя мама – Ксения Дробышева! – весело произнесла Жанна. – Певица. Исполняет русские народные песни.

– Та самая?

– Ага! Я не всем в этом признаюсь, но от тебя скрывать не стану… Мама вечно занята. Помнишь, тогда, в детстве – я была не с ней, а с гувернанткой?..

– Да, да…

– Мама моя – еще ого-го! Собирается снова замуж. Ты знаешь, за кого?

– Нет, – покачал головой Марат, не отрывая глаз от губ Жанны.

– За Сэма Распутина. Это виджей на музыкальном канале. Стоит перед камерой и болтает всякую чепуху. Ему, между прочим, двадцать четыре… Ты чувствуешь, какая у них разница в возрасте?..