Отзывы на книги автора «Татьяна Толстая»

Новая книга писательницы Татьяны
Толстой “Истребление персиян” написана
в соавторстве с критиком Александром
(Шурой) Тимофеевским. Г-н Тимофеевский
умер в 2020 году, он работал в ряде московских
изданий, наиболее известна за пределами
РФ газета “Коммерсантъ”.

Удивительно, но я не помню из 1990-х годов
ни одного текста Тимофеевского. Колонки
дремуче-бородатого Максима Соколова
помню, тогда он был “свой” и его еще не
обзывали “бородатой женщиной” и “бывшим
человеком”. А из более поздних времен
памятен один нашумевший некролог
корреспондента Бутрина, после которого
“газета” “Коммерсантъ” для меня
больше не существует. Но вот Тимофеевского
– в упор не помню. Но, возможно, он был
таким внутренним духом, маскотом и
тотемом газеты? И в этом была его неповторимая
ценность? Не знаю, внутри редакции не
бывал.

Это было расточительное время, когда
люди еще покупали газеты. Газета
“Коммерантъ” был значимым явлением.
В Ригу газета попадала с опозданием на
пару дней, но читать ее было одновременно
страшно, интересно и весело – по утреннему
ощущению она давала уму толчок,
сопоставимый с чашечкой эспрессо. Вот
политика, вот колонка Соколова, вот
компании и рынки, вот курс валют, вот
криминал – очередное заказное убийство,
а вот и раздел культуры! Теперь времена
другие, жизнь диктует бережливость,
газет практически больше нет, да и кофе
уже не стоит злоупотреблять. Такой
возраст (Тимофеевский умер в 61 год, на
даче, а за несколько дней до искал
кардиолога, говорит Википедия).

Да, время сейчас, когда на воздух
взлетают ракеты и миллиарды долларов,
для частного лица настало бережливое.
Чем, кстати, всегда отличалась Татьяна
Толстая – экономностью. Она известна
переделкой и переизданием своих книг.
“Истребление персиян”, как можно
понять, состоит из ее переписки с
Тимофеевским на культурные и околокультурные
темы, ранее, вероятно, уже печатавшимися
в журнале “Русская жизнь” (выходил в
2007-2013 гг). В этом Татьяна Никитична
Толстая похожа на покойного Эдуарда
Вениаминовича Лимонова. Он тоже в
последние свои годы: опубликует пост в
ЖЖ, потом разовьет ту же тему во второй
раз в статью и продаст в журнальчик, а
потом еще и в третий – сборник, книжку
издаст... Точно так после войны моя мама
с прабабушкой распарывали немецкую,
добротного сукна, шинель. Портниха
платила хорошие деньги. Меня, конечно,
интересовало, были ли в шинели дырки от
пуль.

О стиле. К сожалению, культурологические
тексты и Толстой, и Тимофеевского как-то
не очень хороши. Это такая себе попытка
сделать о культуре “вкусно”. (Это словцо
оченно любил покойный латвийский
писатель и журналист Саша Гаррос. У него
что ни фильм, что ни книга, то были
“вкусные”.) От словосочетания “вкусная
книга” лично у меня во рту стоит вкус
жеваной промокашки (знаете, что это?) –
как мы лихо плевались пульпой из трубочек
на уроках в младших классах! Вероятно,
это “вкусно” происходит от плохого
чувства языка, от плохого уха... Так вот,
у Толстой-Тимофеевского почему-то
“вкусно” сделать не вышло.

Фору им давало, да и сейчас дает, “Радио
Свобода”. “Вкусно” получалось у Вайля
с Генисом (правда, тексты последнего,
вероятно, мог бы легко сымитировать
чат-бот) и, особенно, у Бориса Парамонова
(“Вкусным”, сдобным голосом: “В эфире
“Радио Свобода”! У микрофона Борис
Парамонов!” Старцы, помните?) Но здесь
хотя бы понятны цель и смысл витиеватого
словоблудия (а, возможно, и словоложества)
– под “культурку” на “Свободе”
подверстывали сводки, например, о
советских потерях в Афганистане. Да и
сейчас, эх... У Толстой и Тимофеевского
слова ничем не “нагружены”. Там есть
Пушкин и Пригов, и еще есть о еде (пламенная
любовь к жрачке роднит Толстую и
Тимофеевского с Вайлем). Но к ним, словам,
повторимся, ничего, говоря журналистским
жаргоном, ”не подверстано”. Нет ни
военной, упаси меня Боже, пропаганды,
нет даже завалящей рекламы трусиков.
Два колеса этого филологического
парохода молотят воды Леты своими
лопастями вхолостую. И зачем?..

К слову, оба автора книги происходят
из знатных советских семей. Как вы
знаете, Татьяна Толстая – внучка того
самого советского писателя Алексея
Толстого. Но и Шура Тимофеевский далеко
не из простонародья. Его дед и бабка
были советскими разведчиками-нелегалами.
Конечно, происхождение Толстой покруче
будет, даже в случае если вы внук
легендарного Рихарда Зорге. Писательница
придумала, что Тимофеевский происходит
из племени йомудов, жестоких и романтичных
кочевников Туркестана. Йомуд по-английски
звучит прикольно (yo mood), а вот по-русски
несколько сомнительно (“Ну ты и йомуд!”).
Да и какой Тимофеевский йомуд? Бабушку
Шуры звали Надежда (Эстер) Марковна
Улановская. (Эстер – это к вопросу об
“истреблении персиян”).

Увы, несмотря на все усилия Татьяны
Толстой, вряд ли Тимофеевского будут
отчетливо помнить. У газетчиков и газет
эфемерная судьба. “Газета живет один
день!”, – поучал вашего рецензента
старый Фарбер, редактор покойной
латвийской газеты “Панорама Латвии”.
Кстати, там тоже много йомудов работало.
И все, как один, очень талантливые!

Весьма неплохой сборник современных писателей о детстве, хотя и неоднородный. Но так чаще всего бывает.
Что удивило, так это то, что детство тут не радостное и бодрящее, оно разное и это подкупает, это правдиво.
У кого-то это воспоминание о родителях и родственниках.
Кто-то о школе написал.
Кого-то до сих пор мучают обиды и незаконченные выяснения отношений с более сильными сверстниками.
А кто-то вспомнил о первой любви. А ведь и она необязательно светлая и теплая.
Не могу сказать, что всё понравилось, нет. Но послевкусие осталось хорошее.
Это честный сборник довольно-таки сильных авторов.
Рада, что он попал мне в руки.

как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
Бродский.

Вы знаете героя этой книги через одно виртуальное рукопожатие, если пели хотя бы раз в жизни "Пусть бегут неуклюжи пешеходы по лужам" - могу ошибаться, но кажется на постсоветском пространстве не найдется человека, который не знал бы песенку Крокодила Гены, написанную для мультфильма "Чебурашка" поэтом Александром Тимофеевским. Человек, памяти которого посвящено "Истребление персиян" - его сын, кино- и литературный критик, литературовед Александр Тимофеевский-младший в воспоминаниях друзей.

Основное место в книге занимает рассказ о Шуре (так все его называли) Татьяны Толстой, которая была его близким другом, и их диалоги о самых разных аспектах русской культуры: от пресловутого "и за борт ее бросает" до бунинской прозы, и от сетований на невозможность купить простой чайник в центре гламурной собянинской Москвы до наиболее соответствующего национальному характеру образа Блаженной страны

Если вы сейчас подумали: "Ну вот, собрались номенклатурные дети, чтобы хвалить друг друга" - то неправильно подумали, и давно не дети, и не то, чтобы номенклатурные. Хотя звонкость имени не стоит недооценивать, но и переоценивать не нужно. Взрослого человека определяют его дела, о Шуре все говорят, как о замечательно эрудированном и доброжелательном человеке яркого ума и большого сердца, который многим помог и немало сделал для становления русскоязычной культуры, какой мы знаем ее сейчас.

Татьяна Толстая, чье имя вынесено на обложку, основной, но не единственный автор, в книгу вошли также воспоминания Татьяны Москвиной, Сергея Шолохова. Льва Лурье, Андрея Плахова и других, чьи имена я услышала впервые и вряд ли что потеряла бы, когда бы остаток жизни провела, ничего о них не зная. Но они интересны как уходящая фактура, как персонажи тридцатилетия гласности и свободы, почти уже сменившегося очередными темным веками, приходу которых способствовали.

Революция пожирает своих детей, диктатура списывает со счетов тех, кто обслуживал ее интересы в процессе прихода к власти, заменяя более молодыми и зубастыми, хотя уже не столь утонченными. Но мир так устроен что творческой интеллигенции, чтобы жить достойно, нужно покровительство власти, которой до моральных категорий дела нет.

И мне кажется, книга интересна в первую очередь как памятник прекрасной эпохе, которая случилась, невзирая.

И он смиренно вышел вон, потому что вон вышло прошлое, причем повсюду, и повсюду утвердилось настоящее, безысходное, как железобетонная коробка.

Десять лет моей жизни прошли в СССР. Я помню 90-е, и я никак не романтизирую советское прошлое: что-то было лучше, но многое было гораздо хуже. Об этом, кстати, здесь есть один из рассказов: Захаров рассуждает об избирательности человеческой памяти, когда одно и то же событие даже близкими людьми вспоминается совсем по-разному.

К чему я это всё: мне показалось, что это сборник для тех, кто значительно старше меня, хотя бы 55+. Думаю, у них поднятые темы должны откликнуться сильнее. Мне же почти половина сборника показалась скучной и непонятной, такие рассказы я честно пролистывала. Даже Быкова, которого поставили замыкающим, я не смогла прочитать: поэты 80-х, кружки́, фамилии, цитаты - такое интересно, на мой взгляд, только тем, кто прошел через подобное.

Большинство рассказов здесь - это воспоминания, и каждый писатель выбрал свою тему: военные сборы, детская дружба, выезд заграницу, перелицовка одежды, студенчество, ГУМ и многое другое. Остальные - это художественный вымысел тоже на разные темы, с привязкой к эпохе СССР.

Скажу честно, что мемуары "мажоров" мне было совершенно неинтересно читать: все эти дочки и сыночки высокопоставленных родителей, живших в шикарных условиях и получавших места в аспирантуре, в то время как миллионы едва жили от зарплаты до зарплаты.

А вот более бытовые истории зашли отлично. Улицкая очень увлекательно рассказывает про ткани и одежду. Водолазкин - про студенческую практику в летнем лагере. Сальников - про мальчишку из неблагополучной семьи. Степнова сочно и аппетитно пишет про Кишинев как-то так, что слезы сами наворачиваются. Цыбин рассказывает историю своего деда, соратника Королёва.

Здесь много всего, но сборник вышел очень неровный и неоднозначный, на мой взгляд. Понятно, что каждому отзовется что-то свое и то, что я не поняла с первых строк и пролистала, кому-то покажется роднее и ближе чем то, что меня восхитило и тронуло. С рассказами всегда так.

Сначала Толстая была наркотиком. Прочитаешь - хочется еще. Прочитал еще - хочется больше. А нет. Начинается ломка, кончилось написанное. Хватаешься за современную русскую прозу, перелистываешь трясущимися руками женскую, мужскую. Ничего подобного - не вставляет. А последняя Толстая улетучивается, действие ее заканчивается, и тогда в ужасе перечитываешь, перечитываешь, перечитываешь написанное. Так обычно перечитывают умерших русских классиков. До дыр и сбитых корешков.

И тут, когда уже никто не надеялся и не ждал, возникают, как бы выплывают из поднебесного писательского облака Легкие миры . И снова ночь, полумгла, как положено. И страница за страницей. Жадно. Расширяются зрачки - получена доза хорошей современной русской прозы.
Книга заканчивается скоро - за пару дней, книга заканчивается в магазинах - ее навозят новую. Тираж, слава богу, в 5 раз больше среднестатистического - всем хватит. Издательство, конечно, должно быть довольно. И предлагают, наверняка, Толстой: "Татьяна Никитишна, уважьте, давайте еще одну книжицу сбацаем". А она, сурово так поглядывая из-за очков: "Нет у меня больше ничего". А они: "Татьяна Никитишна, уважьте, хотя бы один рассказик". Толстая деликатно плюет и садится, так и быть, писать один рассказик, по названию которого будет озаглавлена новая книга. И, значит, садится она за стол и, стало быть, пишет. А писать, стало быть, не о чем и, стало быть, не так чтобы хочется. Пишет она хорошо, даже когда машинально. И вот, стало быть, знакомая нам дача аптекаря Янсона и, стало быть, знакомый нам состав семьи Толстых.
И выходит, пишет нам новый рассказ не то чтобы русский писатель Толстая, а вроде как внучка великих русских писателей Толстого и Лозинского. И пишет она хорошо, до того хорошо!.. как и положено всем внучкам всех великих русских писателей. А о чем? Ни о чем и обо всем сразу - ну, это у нас так устроено, в русской литературе и это тоже слишком хорошо и обсуждению не подлежит.

А чего ждут от Толстой те неуемные читатели, что залистали Изюм , День и Ночь , что знают Кысь как свои пять пальцев, что заучили "Петерса" и "Милую Шуру" почти до "наизусть"?

Ну-ка посмотрим...

Читателями уже получена порция толстовской личной реальности разных лет в "Легких мирах", и потому теперь от нее ждут еще Петерсов, Шур, Сонечек с брошками в виде голубей, тех милых, старых персонажей, знакомых и разных. Ждут героев, а их нет.
Стало быть, встает вопрос: есть ли герой в современной русской литературе? Или Толстая подчеркивает нам - при помощи своего литературного молчания и своими очерковыми рассуждениями, побуждающими к диалогам, - что героя нет. Модная такая штука - пишите о себе. В книгах? О себе? Как в социальных сетях-то?! Ну да, а что. С каждым что-нибудь да случается.
Или как это понимать? Есть классика, а дальше - "оставьте, пустое"?
Но когда-то же Толстая была не просто внучка двух великих русских писателей, а сама по себе - молодой русский писатель. И были у нее герои. И в этих героев влюблены и стар, и млад.
Что случилось с Толстой? Или это время такое? Или смотрит она на новую книгу Прилепина и думает: а я - никогда больше. А у него - романы, а в романах - сюжеты (что для РЛ, впрочем, совершенно необязательно), а в сюжетах - герои. Но было, было же и у Толстой! И куда все делось? И кто ответит? Спросить ее? Поймать где-нибудь и спросить? Ну, мы же знаем, что будет: строго посмотрит из-за очков, ответит просто "нет". А почему "нет", из-за чего "нет" - гадайте сами.
И вот новая книга, стало быть, с этим новым рассказом, в котором сплошное "стало быть". И, стало быть, все остальное в этой книге, зачитанное, заученное из "Ночи", о чем нас предупреждают во вступлении. Раздразнили нас, поманили новым названием, обнадежили новой обложкой. Разве что для тех, кто "Ночь" не читал, ценно.

И неясно, что это было: надменный царский кусок пирожного, брошенный нам, людишкам, с балклона, или признание литературной немощи и ухода в эссеистику.
Ночь темна и полна тайн, а дева - невидима в ночи, дева - едва различима.

Один раз в год мы украшаем дом к праздникам. Потом снимаем украшения и прячем в коробки. Это именуется традицией.

У издательства АСТ до 2015 года тоже была традиция: варить солянку из рассказов Татьяны Толстой.

Рецепт всегда немного различался. Иной раз увлекались мясной частью, бывало злоупотребляли солью, а могли и про сосиски забыть. Но получалось в общем-то неплохо, благодаря качеству ингредиентов. По сей день отдельные рецепты снова пускают в ход - публикуя переиздания.

"Войлочный век" сборник крепкий, замешанный на классике и редких вкраплениях новья, которые уж совестно таковыми называть.

Прозу Толстой очень полезно читать всем тем, кто в Советском Союзе ни дня не жил, а теперь очень по нему скучает. А также тем, кто верит в мрак и клоаку девяностых. Не везде было хорошо, не всегда было плохо.

Рассказы "Яблоки считать цитрусовыми" и "Ложка для картоф." есть чистая выжимка из ранних 90-хх, сохранившая вкус, цвет и аромат.

"Ползёт!" вообще вещица без срока годности, если только валюта не переведётся на этих берегах.

"Золотой век" стоило бы прочесть Марине Степновой, может тогда в "Женщинах Лазаря" одна из героинь не превратилась бы в супервумен, осилившую за лето все рецепты из книги Молоховец.

Смущает только эссе "Анастасия, или Жизнь после смерти". Всё-таки на дворе уже не 1998 год, когда ещё можно было позволить себе верить в чудом спасшуюся из Ипатьевского подвала княжну.

Порой в рассказах Татьяны Никитичны мелькает тень Тэффи, что и неудивительно. Надежда Александровна тоже была дама внимательная, едкая и сентиментальная.

И как я нежно люблю рассказы Тэффи, так и Татьяна Толстая для меня один из главных авторов современной русской литературы. Читать её прозу советую всем без различия рангов на завтрак, обед и ужин.

Наконец-то я закончила чтение долгожданного сборника рассказов.
Точнее, наконец-то мне удалось с ним познакомиться, но очень жаль, что он в итоге закончился.

Задумка крутая: популярным современным отечественным писателям предложили взять себе в помощники при написании текста искусственный интеллект YandexGPT и посмотреть, что из этого выйдет.

Для меня, как для читателя и почитателя творчества всех авторов, вошедших в сборник, это было любопытно и увлекательно.

Татьяна Толстая, например, ссорилась напрямую с нейросетью и это было дико смешно.
Даша Благова проживала боль потери близкого человека тоже с помощью нейросети, кто-то написал рассказы фантастические, где ИИ стал главным героем или был внедрен в человека.

В общем, эксперимент получился классный, но я бы очень хотела, чтобы действительно это осталось только на этапе экспериментов, не более.

Мне бы не хотелось, чтобы наступила будущее и искусственный интеллект был не просто помощником в чем-то, а делал всю работу на 100%, особенно это касается литературы, конечно же, потому что для меня это животрепещущая тема.

Понятное дело, что у ИИ нет эмпатии сейчас, нет этого эмоционального спектра, как у человека, но ведь всё может измениться и тогда...

Не хочется думать, что могло бы быть тогда.
А сборник с рекомендую очень, получился классный, разнообразный и увлекательный.

К такому заключению приходишь, читая этот сборник Татьяны Толстой.

Вообще, я, ещё до издания книги, прочитала отрывки из неё, опубликованные в журнале STORY, поэтому, получив книгу в подарок, обрадовалась. В целом, когда я её дочитала, то не разочаровалась, но так получилось, что самые интересные очерки - как раз таки те, что я уже читала, входящие в, непосредственно, "Войлочный век". Как много запятых, силы небесные!

Мне понравилось многое, да и пишет Толстая, чего уж тут, хорошо и с юмором. Только вот складывается впечатление, что она слишком часто чем-то недовольна и немного преувеличивает причины своего недовольства. Если раньше ей не нравилось, что в школе нужно ходить строем, да ещё и с тем, кто тебе не нравится, то теперь её не устраивает то, что на ВДНХ не продают бубликов.

При этом, понятно, что многое из того, что она пишет о временах СССР, действительно, было и было не очень хорошо и правильно. Многое и сейчас - не очень. Но, мне показалось, что местами это было слишком похоже на брюзжание.

P. S. Кстати, не знаю, как в Москве, а у нас - в Хабаровске - бублики никуда не делись:)

«Без очереди» продолжает серию сборников короткой прозы современных авторов, начатую книгой «Москва: место встречи». Авторы делятся своими воспоминаниями о советской жизни, в основном, времен застоя, потому значительная часть рассказов посвящена курьезным историям про сложное устройство социалистического быта, про добывание элементарных вещей (в «Лоскутке» Л. Улицкой и «Перелицовке» А. Васильева о том, как модная одежда перешивалась из старой) и абсурдные общественные явления типа массового «таскания» с работы, которое не считалось воровством («Несуны» Т. Толстой), сдачи бутылок («Бойцовка и бутылка» Д. Драгунского) и макулатуры («Стране нужна бумага» Ш. Идиатуллина). Была и обратная сторона – у власть имущих и при социализме всего было в избытке («Десять лет при коммунизме» Н. Зимяниной). Отдельный блок рассказов посвящен путешествиям, внутреннему туризму и знакомству с деревней, ныне уже исчезнувшей совершенно, а тогда - живущей еще в своей почти нетронутой патриархальности («Письма лондонскому другу о поездке в Торжок» В. Паперного, «Планета Юшино, или Сталк по заброшкам» Е. Холмогоровой). Среди историй про контакты с иностранцами оказался единственный рассказ про КГБ («Конец века» М. Бутова).

В книге «Без очереди», как и в предыдущих сборниках серии, большая часть рассказов – это автобиографическая проза, потому даже в историях про бытовые трудности сильна лирическая интонация. «Мое представление о счастье» - так называлось сочинение на свободную тему в фильме «Доживем до понедельника» (1968). При чтении книги не раз возникало ощущение, что выросшие дети из того фильма снова собрались вместе, чтобы написать уже в зрелом и преклонном возрасте (авторы сборника в большинстве своем люди, чье детство прошло в 60-70-80 гг.) сочинение о том, каким оно было, суровое советское счастье? Не случайно на обложку книги помещена трагически нежная картина Сергея Лучишкина «Шар улетел». Красный воздушный шарик, улетающий из пустого, серого, замкнутого двора-колодца, - правильно подобранная метафора к ностальгическим переживаниям авторов. Этот красный шарик – про улетевшее детство и молодость. А чего больше всего не хватает в юности? Мальчик в фильме «Доживем до понедельника» пишет, что «счастье – это когда тебя понимают». Героям эпохи советского застоя и 80-х, как и во все времена, больше всего не хватает понимания. Может быть, поэтому они выдумывают свою собственную реальность, наивную, абсурдную, странную, такую, которую уже не сможет вообразить никто и никогда.

Герои эпохи – это, прежде всего, читающие дети, да не просто читающие – дети, обезумевшие от чтения. В рассказе Натальи Громовой «Повесть о первом коммунисте» девочка сочиняет торжественную до абсурда поэму про самопожертвование коммунистов ради вождя. Мальчик из рассказа Шамиля Идиатуллина «Стране нужна бумага» рыщет в собранной на школьном дворе макулатуре в поисках журналов с фантастикой. «Ловец» Глеба Шульпякова про неожиданное знакомство с романом Сэлинджера. Наконец, в «Лагере и походе» Алексей Сальников в своей гротескной манере рассказывает историю уральского мальчика Шибова, его странной семьи и отношений в семье. Но, как и в других произведениях Сальникова, оказывается, что самые странные в мире люди не вот эти спивающиеся мужики и одинокие суровые женщины, а читающие и пишущие: именно эти «маньяки» вызывают больше всего удивления и подозрения: как, откуда и почему они возникают? Загадочное явление природы.

Другие «герои эпохи» - это «проклятые» поэты. Собственно, в них иногда превращаются «читающие дети». Добрая половина эссе Дмитрия Быкова «Сумерки империи» посвящена поэту, барду и создателю литературного рок-кабаре Алексею Дидурову. В чем его феномен? В нем не было ни диссидентской, ни хулиганской «подпольности». Его «проклятость» была в «избыточности таланта». Несмотря на постоянно чинимые ему препятствия, он умудрялся создавать вокруг себя пространство для творчества и общения, это была другая реальность – в нее втягивались люди, уставшие от серости и нищеты действительности.
«Портвейновый век» Валерия Попова рассказывает про ленинградских «проклятых» поэтов и писателей: Олега Григорьева, Владимира Уфлянда, Виктора Голявкина. Их счастье и несчастье тоже было в «избыточности таланта». Общим местом теперь стало их жалеть за погубленную жизнь, за пропитый талант. Попов отвечает тем, кто жалеет этих «горьких пьяниц»:

«Да они столько сделали, что можно и умирать! Не жалейте их – бесперспективное дело, зря только надорветесь. Лучше позавидуйте им. Как и другие гении, они создали свой неповторимый, пусть не Серебряный – но другой, гораздо более близкий нам «портвейновый» век. Они имели силу и отчаянную решимость – выбрать свой путь и бесшабашно пройти его, несмотря ни на что, не боясь гибели…»

К этой же «бесшабашной» компании примыкает вымышленный герой из чудного рассказа Юрия Буйды «Человек с зеленым сердцем». У обычного человека сердце красное, а у вруна – зеленое, змеиное. Необыкновенный выдумщик, он тоже гений – человек, счастливый и несчастный не от действительности, а от своей вымышленной реальности, от воображения.

Эти люди, комичные и печальные – с одной стороны, порождение абсурдной эпохи социализма, с другой – совершенно свободные от нее. Впрочем, не только от нее, но и от нашей действительности, от наших приблизительных представлений. В лирическом рассказе Елены Долгопят «Печальный герой» один из гениев той эпохи Геннадий Шпаликов становится призраком. Он проходит без очереди в ресторан, подходит к разным людям, слушает их разговоры, заходит к ним в дом, едет в троллейбусе – везде он остается не только не узнан, он никем не виден, не заметен. Он же при этом видит всех и всё – каждую деталь, вещь, людей, их замкнутое, подробное существование, быт, привычки, усталость. Люди стоят в очереди в главный ресторан Москвы – «Прагу», они сосредоточенно ждут часа своего наслаждения. А поэт уже ничего не ждет, ни к чему не привязан, и потому для него открыты все двери всех домов и заведений. Он и теперь, наверное, еще ходит между нами, все также не видимый, не понимаемый никем.

Это само прошлое стало призраком, ни увидеть, ни понять мы его уже не в силах. В рассказе Александра Кабакова «Деталь интерьера» мальчик находит среди старых газет в шкафу, непонятно как оказавшемся у них дома, личную записку времен террора. Человек, который писал ее, прощается с любимой женщиной и просит отказаться от него. Автор добавляет:

«Почерк был разборчивый. Тем не менее я ничего не понял».

Так думает мальчик, нашедший записку уже в относительно спокойные времена. Так и для большинства читателей книги «Без очереди», людей постсоветских, уже непонятны ни вещи, ни явления, ни события, ни люди описанного времени. Само по себе время скрылось, растворилось в анекдотах, в очереди из вещей и событий, людей, которые, как лица на чужих фотографиях, ни о чем нам не говорят, кроме тайного указания на то, что что-то когда-то с кем-то где-то в самом деле было. Была какая-то странная жизнь, вообразить которую сейчас совершенно невозможно. Молодость, как всегда, хочет быть счастливой и требует понимания (так характерны здесь эссе Дмитрия Захарова и рассказ Евгении Некрасовой, для которых «социализм» - декорация для выражения своих взглядов на актуальное настоящее). А призрак-прошлое… не знаю, что ему нужно. Наверное, сочувствия и смирения, ведь его уже никакими силами не переделаешь, не перепишешь.

Расскажу я вам о прочитанном сборнике рассказов наших современных писателей «Механическое вмешательство». Антология вышла очень неоднозначной и неровной, по-другому с рассказами и не бывает, тем более когда такой большой набор писателей. И творили они свои тексты с помощью ИИ, точнее — с Алисой на YANDEXGPT. Что же вышло? Кратко пройдусь по всем.

1. Ксения Буржская (которая значится составителем и написала предисловие, где назвала себя AI-евангелистом) просто разговаривает с Алисой и начинает с какой-то нелепой встречи парня и девушки у мусоропровода в подъезде, они когда-то влюбились, разошлись и вот встретились. Всевозможные варианты развития событий можно прочитать в рассказе «Никто не пришёл».

3. Яна Вагнер доводит своих героев вместе с городами, в которых они находятся, до максимальных температур. Парень — в Петербурге, где температура понижается с -30 до -60, а девушка улетела в Мельбурн, где температура с каждым днём повышается до +60. История отношений на фоне апокалипсиса («30-70»).

3. Шамиль Идиатуллин написал в стиле романов 19-го века рассказ, там в польской слободе исчезают соседи один за другим, очень забавный финал в несколько вампирском рассказе «Упорова слобода».

4. Хелена Побяржина погружает в историю о подростке, мать которого скрывает от него имя отца, одновременно это трепетная история о влюблённости в девочку, которая почему-то не спускается с квартиры во двор («Ясное дело»).

5. Татьяна Толстая борется с искусственным интеллектом, чтобы написать рассказ «Проходные дворы», но про проходные дворы ничего не получается. И Толстая даже рада, ведь никакие программы писателей не заменят!

6. Ислам Ханипаев выдал странный текст про то, как группка почитателей свергнутого диктатора пытается с помощью электричества и магии вернуть его дух к жизни, соединив все мысли оставшегося в живых окружения. Но работник НКВД кое-что скрыл от собравшихся («Красный царь»).

7. Даша Благова соединила личный опыт скорби и воспоминаний об умершей горячо любимой бабушке с комментариями ИИ о похоронных традициях разных народов, это гармонично воплотилось в рассказе «Как тысячи раз до меня».

8. Евгения Некрасова сумела увлечь историей про исследовательницу фольклора из города, которая поехала в деревню и оказалась почти в деревенском детективе, столкнувшись с воплощением неведомых злых сил («Ведьмина свадьба»).

9. Дмитрий Захаров воспел песнь огненной стихии и рассказал об отце, которого завораживал огонь, а потом о сыне, ставшем губернатором области, повёрнутом на всём природном и естественном («Это огонь»).

10. Марго Гритт сумела написать некое подобие тихого апокалипсиса, когда людям просто становится скучно жить, а сама жизнь теряет все свои краски в рассказе «Последнее слово».

11. Рагим Джафаров затронул тему медицинских технологий, избавляющих от деменции и болезни Альцгеймера, вот только смогут ли люди переступить человеческую мораль? («Псиихиатр»).

12. Алексей Сальников позабавил историей про Алису, которую отправил в самый страшный старый дом, где героиню поджидало что-то зловещее и похожее на урок литературы с извечным вопросом: "Что хотел сказать автор?" («А ведь что-то хотел»).

13. Юлия Яковлева привела разговор мужа с женой, которые отправляются в авто по московским пробкам в мед. центр красоты для операции по омолаживанию, и до чего же можно нафантазировать при желании! («Обезьяний рот»).

14. Александра Шалашова рассказала историю про одинокого мужчину, к которому в квартиру приходит каждый день любимая женщина, получилось грустно и с надрывом («Ранка на нижней губе»).

15. Анна Матвеева забросила читателей в будущее, где после КБ ("кризиса бумаги") перестали печатать книги, а героиня отыскала последнего живого писателя (тексты создаёт лишь ИИ). Она отправилась взять у него интервью в день его 100-летия («Последний»).

В целом мне понравилось. Было и забавно, и грустно, и поучительно, и со смыслом.
Отмечу рассказы Яны Вагнер, Евгении Некрасовой, Анны Матвеевой, Хелены Побяржиной и Марго Гритт.