Глава 8. ПЛЕНКА

Около часа ночи казино было закрыто. Сколько они ни возмущались, сколько ни возражали, спорили – казино было закрыто. Салютов отдавал себе ясный отчет в том, что значит умышленное убийство в стенах такого заведения, как «Красный мак». Да мало ли было примеров, когда по сходной причине лопались как мыльные пузыри, в считанные недели разорялись и закрывались отлично организованные, приносившие солидные доходы предприятия?

Возьмите, скажем, ресторан «Русское поле» на территории аэровокзала. Он процветал пять лет. Но стоило в один злополучный вечер произойти банальнейшей разборке, в результате которой один из выяснявших отношения был застрелен в упор, а второй ранен в ногу, и ресторан не продержался и месяца.

А ночной клуб «Не рыдай»? Он числился в десятке самых продвинутых и модных в столице до тех пор, пока на закрытой вечеринке охрана не обнаружила в гримерной труп зарезанной девицы, и убийцу тут же схватили, но «Не рыдай» заглох и более уже не возродился.

И правда, кому из солидных посетителей, почетных членов и завсегдатаев клуба, ресторана или казино придутся по вкусу назойливые допросы, обыски, принудительно-добровольное снятие отпечатков пальцев, проверки документов? Кто захочет отдыхать, ужинать, танцевать, играть в рулетку или на «Колесе Фортуны» там, куда вот-вот может нагрянуть милиция, прокуратура, спецназ в масках, с дубинами, положить всех на пол лицом вниз, любого впускать – никого не выпускать?

Салютов понимал все это так же ясно, как и то, что козырная шестерка бьет даже туза. С приездом следователя Сокольникова и опергруппы все в «Красном маке» пошло вверх дном. Мало того, что у посетителей казино проверили документы и взяли отпечатки пальцев, большинство из них еще и снабдили повестками в прокуратуру на допрос!

После всех этих измывательств в первом часу ночи публику выдворили, а следователь Сокольников объявил персоналу казино, Салютову и потрясенному таким произволом Глебу Китаеву, что он получил согласие администрации на временное приостановление лицензии «Красного мака» «до выяснения».

Салютову прямо среди ночи пришлось звонить и в область, и в Москву, будить, искать, поднимать с постели нужных людей, просить, умолять, унижаться, жать на все доступные кнопки, подключать, просить содействия и защиты от самоуправства.

В результате казино все равно было закрыто. Однако… Спасло лишь то, что на носу были рождественские праздники. После долгих уговоров, просьб и унижений было достигнуто соглашение – «консенсус», как ехидно заметил следователь, – о том, что лицензию не тронут – пока, но прокуратура во все эти праздничные дни сможет беспрепятственно проводить все необходимые и дополнительные следственные действия в «Красном маке», который будет на это время закрыт для посещений.

Черт! Кто сказал, что жизнь прожить – не поле перейти?! Что он вообще понимал в жизни, если сравнивал ее с полем, а не с ядерным полигоном, линией Маннергейма, валом Адриана, могильным рвом?!

Было два часа ночи. В «Красном маке», кроме Салютова и Китаева, находилась лишь дежурная смена охраны да шофер Равиль, приехавший за хозяином и скучавший в вестибюле. Тихое, пустое, мертвое казино выглядело очень непривычно. В оные дни с десяти вечера до двух ночи в Большом зале шла самая игра. А к трем утра у столов оставались лишь так называемые игроголики, которых точно магнитом притягивало к зеленому сукну.

Салютов сидел все в том же зале, за все тем же сервированным, но так и не тронутым поминальным столом. Пил коньяк, пил черный кофе, жевал лимон. Вообще, он редко пил в последние пять лет. В отличие от своего старшего, ныне покойного, сына Игоря, он знал меру в употреблении спиртного. Никогда ни в чем не любил излишеств, потому что от них попахивало дешевым выпендрежем, больной печенью, утренним смрадом изо рта и ночными кошмарами.

Но в последние два месяца прежние привычки умирали. Жизнь заставляла привыкать к иному.

Китаев, взъерошенный, злой и усталый после отъезда опергруппы, тоже поднялся в зал, к столу. Вид у него был такой, словно его крутили и выжимали в стиральной машине.

– Ну и сука этот Сокольников, ну сука… Я ему, Валерий Викторович, объясняю… А он… И где только сук таких откапывают? Это ж просто курсы надо какие-то кончать – самому ни в жизнь такому гадству не выучиться! – Он плюхнулся на стул, выбрал самый большой бокал для вина и налил себе коньяка. Выпил. Вздохнул точно кит, выброшенный на берег. И потом сообщил: – Этот майор Колосов пленки у меня забрал.

Салютов кивнул.

– Все, кроме этой, – Китаев выложил на стол кассету видеозаписи. – Эту я не отдал. Подменил. Дал ему другую, позавчерашнюю.

Салютов взял кассету.

– Посмотрите ее сами, Валерий Викторович. Это с камеры в Большом зале. Я, как только этого Майского задержал в вестибюле, прошел на пульт и прокрутил всю запись.

– Что ты мне хочешь сказать, Глеб? – тихо спросил Салютов.

– А то, что дело нечисто у нас, в нашем датском королевстве, Валерий Викторович, – Китаев посмотрел коньяк в бокале на свет, – Майский, хоть у него и пушка переделанная, тут ни при чем.

– Почему?

– А он не спускался вниз, в вестибюль. Ни разу. Там все на пленке, – Китаев поставил бокал. – Я докладывал: Жанна меня в зал вызвала. Там шухер был небольшой, клиент проигрался, начал деньги у партнера стрелять. Клиент – мальчик зеленый, Жанне показалось, что он где-то уже успел нюхнуть-уколоться. Она его узнала, это сын… – Китаев с особым ударением произнес фамилию отца-политика, депутата, лидера партии и движения. – Этот парень… Ну, он самый и есть – сынок. И глаза, как у мороженого судака. Он деньги дважды занимал и каждый раз все проигрывал.

– Ну и что? К чему ты это все?

– А к тому, что бабки стрелял он у этого самого Майского. Они вместе к нам пришли. – Лицо Китаева стало угрюмым. – И вместе играли. Камера зафиксировала. До моего прихода они никуда из зала не отлучались. Все время возле карточного стола кружили. Потом сопляк сел играть, проиграл и начал с крупье спорить, а Майский рядом был. Потом их Жанна начала уговаривать, охранники. Потом и я включился. Мальчишку мы в бар спровадили. Савойников – охранник – его туда привел, угощал за счет заведения и все время был с ним. А Майский сел снова играть за второй стол. Ему карта пошла. И он от стола никуда не отлучался, до тех пор, пока внизу в вестибюле шум не поднялся. Там все это есть на пленке. Я фишки его просмотрел – если бы не эта заваруха, он бы на шесть кусков нас нагрел сегодня.

– Ну, договаривай…

– А если это не Майский застрелил Тетерина за наркоту, то…

– Пескову утром позвонишь и скажешь, что он уволен, – сказал Салютов.

Китаев кивнул, однако криво усмехнулся:

– Сами же ему приказали давать показания этому майору.

– Все, что ему причитается, получит в бухгалтерии, трудовую книжку ему отвезете. Пистолет… А, хотя они его забрали. Ладно. – Салютов глотнул остывшего кофе.

– Я с сыном вашим перед его отъездом поговорил, – скрипучим голосом сказал Китаев. – Говорю ему: Липа, думать надо, прежде чем языком болтать. Головой соображать. На что тебе голова-то, как не на это? Ну, он вроде осознал. Вроде того… Говорит, что действительно в туалет заходил и Тетерина видел. Я ему: через твою глупость, через легкомыслие твое ты чуть в историю не попал. Думай, когда, что, где и кому говоришь!

– Ладно, оставь, – Салютов поморщился. – Что-то еще?

– А то, что я так же, как этот мент из угрозыска и как эта сука въедливая – следователь, хотел бы знать, кто это прихлопнул старика? И главное – за что? Причин-то вроде нет никаких.

Салютов смотрел в черное окно.

– Или же, – Китаев осторожно и внимательно заглянул в лицо шефа, – о допросе сегодняшнем в Генеральной прокуратуре они вас не спрашивали. Не в курсе еще, видно, но… Вы вот, Валерий Викторович, пренебрегли, не проинформировали меня насчет этой беседы…

– Хочешь знать, спрашивали меня в прокуратуре о Хванчкаре? – резко спросил Салютов. – Нет.

Китаев помолчал, словно переваривая информацию.

– А он-то может этого и не знать, – произнес он наконец медленно и раздумчиво. – Он-то как раз может думать и наоборот…

Салютов молча убрал кассету в карман.

– Час назад Марина звонила. Спрашивала: приедете вы сегодня домой ночевать или нет? – сказал Китаев чуть погодя.

Салютов смотрел в окно.

– А Эгле внизу, – Китаев проследил за его взглядом. – Я ей говорю – езжай домой, Равиль тебя отвезет. А она – нет, подожду. Вас ждет. Переживает.

Салютов кивнул. Он словно не мог оторваться от этой темноты за окном. Ночь перед Рождеством. Он только сейчас внезапно вспомнил, что сегодня та самая ночь, под тот самый праздник, о котором он почти ничего не знал ни в детстве, ни в юности.

Рождество в Лузановке не справляли. Пасха была, это факт. На Пасху на море начиналась путина. На Пасху церковь Святого Николы на Пересыпи была полна-полнехонька старух, стариков, вдов, потерявших мужей на войне, и просто людей, переживших оккупацию и военную разруху.

Чтобы молодежь из любопытства не ходила ночью в церковь, в клубе локомотивного депо – это Салютов помнил с самого раннего детства – всегда устраивали вечер самодеятельности. Привозили хорошее кино, а затем врубали на всю железку танцы до самого утра.

А на Рождество ничего такого не было. Рождества вообще не было в те годы. Все, что Салютов мог вспомнить из своего детства об этих первых январских днях, это лишь колкий пронизывающий ветер, дувший в лицо – с моря, а в спину – с гнилого Хаджибеевского лимана.

– Скажи ей, что я сейчас, – произнес он, – скажи ей спасибо. Я очень тронут.

Глава 9. ПЕЛЬМЕНИ

Данные, полученные из экспертно-криминалистического отдела в первый же послепраздничный день, оказались пустышкой. Колосов особо и не надеялся на них, однако…

Однако было обидно. Нет в жизни легких путей! Утром отгремела как гром среди ясного неба первая послепраздничная оперативка у шефа в кабинете. На ней Колосову было заявлено следующее: первоначальные оперативно-разыскные мероприятия кто по убийству в казино проводил? Ты. Ситуацией владеешь? Более-менее. Значит, будь добр, забирай дело к себе в отдел с «земли». Сейчас на праздники малость разгрузились, итоги подвели, так что ресурсы есть. Действуйте.

Колосов пробовал препираться с руководством: как это забирай дело, позвольте? Там местные сотрудники сразу подключились, и прокуратура грамотно себя повела. Отповедь начальства была краткой: следователь Сокольников уже с утра звонил и лично просил, чтобы оперативное обеспечение убийства Тетерина взял на себя именно отдел убийств главка, а не местная милиция. Он, мол, уже направил в адрес УУР отдельные поручения.

«Так, – подумал Никита, – или прокуратура, как обычно, набивает себе цену, или же этот следователь почуял в смерти пенсионера нечто… Что же?»

Но, несмотря на эту закулисную интригу, звонить в прокуратуру после оперативки не стал. Успеется получить ЦУ. Позвонил патологоанатому и экспертам-баллистикам. Патологоанатом сообщил, что у него – срочные дела, а заключение о вскрытии трупа Тетерина уже утром отослано по факсу. Никита прочел этот ученый труд через несколько минут, отыскав его среди пришедшей почты. И с грустью понял, что ничего нового не узнал. Даже время смерти Тетерина (а это было весьма важной деталью) перестраховщик-эксперт определил весьма расплывчато: между восемью и девятью часами вечера.

Баллистическая экспертиза пули, извлеченной из черепа Тетерина, сделала один лишь категорический вывод, что это пуля пистолетная. А это Колосов знал и без экспертов. Пуля оказалась сильно деформирована, и идентифицировать по ней оружие, из которого был произведен выстрел, по мнению баллистиков, вообще не представлялось возможным.

Эксперт обещал, что изъятые в «Красном маке» пять пистолетов «ТТ», принадлежавшие службе охраны, а также «газовая переделка» Майского будут тщательно проверены по банку данных и заново отстреляны. За дальнейшее он не ручается – пуля им в этом деле не помощник.

– Удивительно, Никита Михайлович, как это вы гильзу не нашли, – недовольно заявил эксперт. – Она наверняка там была, вы просто не искали.

На этом незаслуженном и обидном упреке обмен мнениями завершился, и у Колосова с самого утра резко испортилось настроение. «Не нашли гильзу!» Да это же было первое, что его самого там насторожило в этом вроде бы вполне рядовом убийстве. Гильзы в туалете не было. А это означало одно из двух: либо она действительно утонула в канализации, залетев в унитаз по какой-то сумасшедшей траектории, либо убийца забрал ее с места преступления. А это, в свою очередь, значило, что пистолет, из которого выстрелили Тетерину в затылок, был…

Ну да, был. Сплыл! Колосов хотел уже снова сесть на телефон и, в свою очередь, упрекнуть зазнавшегося эксперта – почему это до сих пор не готово заключение по исследованию горюче-смазочных веществ по изъятому в казино оружию? Но, поразмыслив секунду здраво, решил, что такое цепляние будет мелочным и недостойным поступком. Ничего, бог правду видит: кто пашет в праздники, а кто баклуши бьет в теплом кабинете!

В результате этих раздумий и переживаний время до обеда пролетело почти незаметно. Правда, обрывал еще телефон начальник Скарабеевского ИВС, где содержался задержанный Майский. Предупреждал официально, что срок у подозреваемого истек сегодня, а там еще и конь не валялся – ни дежурный следователь, ни скарабеевский розыск, ни прокуратура так и не удосужились решить вопрос с предъявлением задержанному обвинения.

Колосов созвонился с территориальным отделением милиции. И попросил с обвинением пока не торопиться, а продлить срок содержания под стражей до десяти суток по формальному поводу – ношение и хранение огнестрельного оружия.

В Скарабеевском отделении люди были понятливые под стать старшему оперуполномоченному Биндюжному (которого, к сожалению, Никита как ни добивался в тот день, так и не застал). Срок Майскому продлили и даже пообещали поискать среди своих толкового человека, чтобы прощупать задержанного по камере.

И у Колосова сразу камень с души свалился. Честно говоря, насчет этого Майского у него пока не было никаких четких планов. Насчет убийства Тетерина – тоже.

Адски гудела голова!