На горизонте клубилась сизая дымка – остатки густого утреннего тумана. И все кругом – купола монастырских церквей, колокольня, площадь, вышка пожарной части, пристань, многоэтажки заводского района, улочки и переулочки, тупички и тенистые, заросшие липами дворы Тихого Городка – выглядело точно мглистый мираж. Лучи жаркого августовского солнца пронзали мираж отвесно насквозь, и вид городка становился еще более фантастичным. Но заметно это было лишь издалека – с шоссе, огибавшего Тихий Городок с запада. И сверху – с высоты птичьего полета. Однако воздушные трассы над Тихим Городком не пролегали. А горожане давно уже привыкли и к жаркому лету, и к мгле, и к постоянно разлитой в воздухе влаге. Большая вода – Колокшинское водохранилище – как огромная чаша притягивала к себе дожди и туманы.
Была суббота – в выходные Тихий Городок казался особенно тихим, точно вымирал. Марина Андреевна Костоглазова, которую все в Тихом Городке с момента ее приезда сюда с мужем за глаза называли не иначе как Прокуроршей, остановила машину на углу центральной площади, возле двухэтажного, заново отремонтированного особнячка.
Особнячок был необычайно нарядным с виду – голубые стены, крыша, крытая красной металлочерепицей, на всех окнах в зеленых ящиках – яркие цветы, герань. Дверь была крепкой, дубовой, с жарко начищенной медной табличкой. Приземистый купеческий фасад несколько затеняла броская изумрудного цвета реклама: «СПА – Кассиопея». Салон красоты.
Хотя в связи с открытием туристического сезона весь Тихий Городок еще при предыдущем мэре был значительным образом приведен в порядок, отремонтирован и выборочно отреставрирован, особнячок с цветами на окнах с некоторых пор слыл негласно среди горожан самым красивым зданием из так называемых «новоделов». В прошлом на его месте стояла двухэтажная деревянная развалюха – бывший молельный дом. Участок земли под ним выкупила какая-то фирма – то ли московская, то ли питерская, тут горожане терялись в догадках. Сразу после сделки купли-продажи в городок нагрянула строительная бригада под командованием каких-то весьма предприимчивых кавказцев. В считаные дни они сломали развалюху и начали возводить новое здание. Через три месяца строительство было закончено, еще полтора месяца шла внутренняя отделка. На фасаде появилась вывеска «Салон красоты…», а потом в Тихий Городок приехала и хозяйка этого нового для городка заведения – Кассиопея Хайретдинова.
Впрочем, она не была для Тихого Городка абсолютно чужой, пришлой. Кое-кто ее помнил, а кто-то знал очень даже неплохо. Кассиопея – это было не прозвище, не деловой псевдоним. Это было ее настоящее имя. И Марину Андреевну, прозванную за глаза Прокуроршей, человека нового в Тихом Городке, это поначалу сильно удивляло. Но только поначалу. А потом все изменилось.
Марина Андреевна закрыла дверь машины, включила сигнализацию. Подержанная «Шкода Октавия». Когда-то, еще в Москве, ее муж Ильи Ильич приобрел ее по случаю у своего коллеги. Машина была в хорошем состоянии – особенно для Тихого Городка, но боже, как же был жалок ее вид по сравнению с серебристым внедорожником Кассиопеи, припаркованным возле салона. Тут же стояла и красная «Тойота», на которой ездила, как было всем известно в Тихом Городке, жена мэра Юлия Шубина.
Марина Андреевна позвонила и, дождавшись, когда с той стороны сработает включенная автоматика «вход», открыла дубовую дверь. Сердце ее глухо билось. Ладони вспотели. Все в сборе. Здесь все уже давно в сборе. Сейчас, вот сейчас она им расскажет… если сможет.
Внутри было прохладно и тихо. В воздухе витал аромат цитрусовой эссенции. На ресепшен, гибко облокотившись о стойку, как всегда, встречала клиенток сотрудница и помощница, правая рука Кассиопеи – Кира. Еще со школы в Тихом Городке одноклассники прозвали ее Канарейкой – за звонкий голос и веселый бесшабашный нрав. С годами Кира превратилась в первую красавицу города. И для заведения Кассиопеи была настоящей живой рекламой.
– Кирочка, привет.
– Здравствуйте, Марина Андреевна.
– Наши все здесь уже?
– Все, ждут вас, – Кира загадочно улыбалась.
Марина Андреевна слегка помедлила возле ресепшен. Потом прошла в зал. Внутри особнячок представлял собой уютную путаницу залов, коридоров и комнат. Стены были отделаны плиткой под розовый фальшивый мрамор. Ступеньки, сводчатые арки. Поворот – и вы в парикмахерском зале, где работают два парикмахера-стилиста. Коридор, поворот – и перед вами кабина солярия, похожая на космическую капсулу. Рядом зальчик тибетского массажа – все сплошь в дереве, бамбуковая штора на окне, мебель из малайского ротанга. Еще поворот – и вы в сумрачной ароматной комнате без окон – здесь даже в полдень горят свечи и мерцает фарфоровой белизной ванна-джакузи.
Тех, кто ее ждал, Марина Андреевна увидела в зале стилистов. В кожаном парикмахерском кресле сидела жена мэра Юлия Аркадьевна Шубина – стилист феном наносил последние штрихи ее ежедневной безупречной укладки. Вера Захаровна Бардина – секретарша мэра – только что закончила делать маникюр. В отличие от Юлии Шубиной она совершенно не пользовалась косметикой, волосы, густые от природы, укладывала на затылке тугим узлом, но вот безукоризненный маникюр и педикюр делала всегда. Вера Захаровна была самой старшей из них – в этом году ей должно было исполниться пятьдесят. И мэр Всеволод Шубин, давно знавший и всегда ценивший свою секретаршу за редкую работоспособность и отменные деловые качества, уже вскользь обиняком спрашивал ее, какой ценный и, главное, полезный в домашнем обиходе подарок Вера Захаровна хотела бы получить в свой юбилей от коллег и от администрации.
– Добрый день, – Марина Андреевна подошла к кожаному дивану у стены. Странно, ехала сюда – все было нормально, сама вела машину, и довольно лихо, хотя вообще садиться за руль не любила и боялась. А тут вдруг…
– Мариночка, вот и вы наконец-то. Кассиопея сейчас придет, и начнем, – сказала Юлия Шубина. – Я умираю от нетерпения. Марина, а вы что такая бледная? Плохо спали?
Марина Андреевна села на диван. Достала из сумки сигареты.
– Я проснулась среди ночи и потом… потом совсем не спала, глаз не сомкнула. Илья с работы поздно приехал.
– А, это задержание бандитов… Я в курсе. Севе сегодня утром начальник милиции звонил, информировал. Бандиты ведь двоих убили в Успенском. Вы за мужа переживали, бедняжка? Но ведь все обошлось.
– Да, то есть нет… про задержание я ничего не знаю. Илья мне ничего не сказал.
– Тогда в чем же дело? Что с вами стряслось? – Юлия внимательно посмотрела на Марину Андреевну.
Взгляд ее был слишком внимателен, слишком тревожен для этого, в сущности, весьма легкомысленного, расслабляющего места – салона красоты, где со стен смотрели постеры Скарлет Йохансон и Пенелопы Крус, рекламирующих средства L’Oreal для лица и волос, где за зеркальными стеклами витрины соблазняли взор модные кремы для «зрелой кожи», различные маски на основе натуральной французской, швейцарской, американской косметики, где тихо и умиротворяюще шумел фен и пахло духами.
Вера Захаровна тоже повернулась на своем кресле. Маникюр ее был закончен. И теперь она слабо перебирала пальцами, словно цедила воздух, заставляя лак на ногтях сохнуть.
– Вера Захаровна, помните, перед одним из прошлых сеансов, не последним, а предыдущим, вы рассказывали тот свой сон. – Марина Андреевна старалась, чтобы и голос ее, срывающийся от непонятного, необъяснимого для посторонних волнения, звучал не по-дурацки и сама она не выглядела полной, законченной идиоткой. – Так вот. Знаете, сегодня ночью я тоже…
– Марина, вы видели? – Вера Захаровна всем своим сухим подтянутым корпусом подалась вперед.
– Кажется… Вернее, да… очень четко, страшно. Пугающе реально…
– Вы видели его? – Вера Захаровна понизила голос. – Значит, вы тоже видели? Он и вам явился?!
У этих ее вопросов и ответов Марины Андреевны была своя предыстория. Марина Андреевна о существовании Тихого Городка и будущих своих приятельниц – Юлии Шубиной, Веры Захаровны и Кассиопеи – не подозревала до тех самых пор, пока однажды утром – хмурым февральским утром – ее муж Илья Ильич с еще более хмурым, почти убийственно-трагическим видом сообщил ей, что его карьера в центральном аппарате на «сегодняшний текущий момент окончена» и его ждет вынужденный перевод на периферию.
Карьера Ильи Ильича целиком была связана с Москвой. Здесь двенадцать лет назад они и познакомились с Мариной Андреевной. Илья Ильич служил помощником прокурора в прокуратуре Юго-Западного округа, затем ушел в центральный аппарат на повышение, работал в отделе надзора за предварительным следствием в Генеральной прокуратуре. Со временем он возглавил отдел, и карьера его стремительным образом двинулась дальше. Начальство держало его на отличном счету. Он был умен, когда необходимо – прямолинеен и принципиален, а когда нужно – гибок и дипломатичен, обладал весьма полезными для крупного руководителя качествами – волей, настойчивостью. Умел прекрасно ладить с руковод– ством, однако никто никогда не смог бы обвинить его в подхалимстве. Наконец, он был честен и не брал взяток. Должность начальника управления и новый классный чин светили ему уже в самой ближайшей перспективе, как вдруг…
Нет, это был не коррупционный скандал и не крупный профессиональный промах в рамках нашумевшего уголовного дела. Это была чисто бытовая семейная история. Отец Ильи Ильича попал в больницу. Старик перенес тяжелейший инсульт, в результате – почти полная парализация и потеря разума. Илья Ильич искренне считал, что он для отца сделал все возможное – устроил его в прекрасный военный госпиталь. О каком-то личном участии в уходе за отцом для него и речи не шло – он ведь был так занят на службе. Он уезжал рано, приезжал домой поздно. Он все время был на бесконечных совещаниях у руководства, в суде, в Министерстве внутренних дел. Ухаживать за больным у него просто не было времени. Это могла бы сделать его жена – Марина Андреевна, но она была занята с сыном, и вообще, Илья Ильич совершенно искренне был убежден, что раз уж он поместил отца в лечебное учреждение, то там за ним и должны ухаживать все эти – ну, которые из медперсонала – сестры, нянечки, солдаты-медбратья. Менять парализованному отцу памперсы и простыни, протирать ему спину спиртом от пролежней, кормить с ложки, подавать утку.
Сам он у отца в госпитале был всего один раз – приехал с Мариной Андреевной, постоял возле кровати отца пять минут. Старик лежал на спине, из уголка его рта сочилась слюна. Марина Андреевна хотела было салфеткой вытереть старику рот, но Илья Ильич нервно крикнул: «Сестра, подойдите сюда, устраните это!» – он тыкал пальцем в отца, как в вещь. И было непонятно, что, собственно, он требует таким прокурорским тоном «устранить» – неэстетично текущую слюну или же самого парализованного.
На глазах сестры он демонстративно достал из портмоне пятьсот рублей и столь же демонстративно бросил в пустой ящик голой отцовской тумбочки: «Вот, это за уход, пусть возьмет тот, кто захочет». Взяток медперсоналу за уход, как и взяток вообще в виде «благодарности», «платы» или «подарка», Илья Ильич не давал принципиально, уж тем более в ведомственном госпитале.
– Вы бы с отцом побыли хоть сколько-нибудь, – сухо сказала ему медсестра, – он ведь так ждал вас, гляньте, как он на вас смотрит.
Из глаз старика катились слезы. От мужа Марина Андреевна знала, что его отец всю жизнь проработал начальником пожарной части режимного предприятия – кажется, какого-то полигона в каком-то столь же зарежимленном и засекреченном в прошлом городе. Там же родился и Илья Ильич, оттуда же он и уехал в Москву поступать в заочный юридический институт. Кажется, звался тот город как-то чудно – Тихий, да Тихий Городок. Но тогда, в пору их столичного житья, название это было для Марины Андреевны – потомственной москвички – пустым звуком.
– Побыли бы с отцом, – повторила медсестра. – Что же он у вас брошен-то как беспризорный?
– Вы что, будете мне указывать? Вы? – Лицо Ильи Ильича, в общем-то весьма привлекательное, волевое, даже мужественное, перекосилось от злости. – Исполняйте свою работу.
– Илья, я могла бы… вполне… – вмешалась Марина Андреевна.
Но он лишь дернул ее за руку, вывел в коридор:
– Ты что лезешь не в свое дело? Ты что – не понимаешь, им за это деньги платят. За уход. Я не могу быть сиделкой, я занят на работе. И тебе не позволю горшки таскать – ты отвечаешь за воспитание нашего сына. А отец… Они здесь обязаны по закону делать для него все необходимое. Это их работа!
«Обязаны по закону» – это было любимое его присловье. И в стенах прокуратуры оно звучало совершенно уместно. Но в больничной палате, где витал запах хлорки, глушившей запах старческой мочи, слышать это было как-то нелепо.
Вот тогда впервые Марина Андреевна посмотрела на своего мужа со стороны и совершенно другими глазами, чем раньше.
Через месяц старика должны были выписать – состояние его было прежним, безнадежным. И Илья Ильич быстро нашел выход – определил парализованного отца в дом престарелых. Оплатил – весьма щедро – «Скорую» перевозку и услуги санитаров. А сам даже не приехал.
Он как раз ждал в этот момент нового назначения и усиленно к нему готовился. У него были огромные планы. Служебную записку о реформировании и реорганизации управления он подготовил тщательно и весьма умно и только и ждал момента, когда ее можно будет подать в качестве инициативного проекта заместителю генерального прокурора.
Однако назначение не состоялось. Илья Ильич – убитый, раздавленный – винил в этом… Кого же винить было, как не неких, окопавшихся в управлении интриганов, завистников, поднявших на щит эту весьма неприятную семейную историю со сданным в богадельню беспомощным отцом! В прокуратуре тогда, по мнению Ильи Ильича, вообще слишком много рассуждали о «моральных принципах и нравственности», а следовало бы заниматься конкретной борьбой с коррупцией и злоупотреблениями.
Но на этот раз его мнение в стенах центрального аппарата полностью проигнорировали и прозрачно намекнули: адью. Из Генеральной надо было уходить. Используя обширные связи и думая о будущей своей карьере (мало ли что будет через пару лет – и Генерального сменят там, наверху, и про «моральные принципы» перестанут мусолить во всех кабинетах), Илья Ильич начал подыскивать себе место, с которого в будущем возможен был новый карьерный рывок и возращение на привычные управленческие круги.
Должность городского прокурора где-нибудь на периферии вполне для этого подходила. Вот так они и переехали с Мариной Андреевной и сыном, оставив в Москве приватизированную квартиру, в Тихий Городок. В этот момент здесь как раз сменилась почти вся городская администрация. Мэром города был избран друг детства и юности Ильи Ильича – Всеволод Шубин.
Марина Андреевна переезд восприняла крайне тяжело. Она винила мужа за все – за историю с отцом (тот вскоре умер в доме престарелых) и, как следствие этого, их «позорную ссылку», как ей казалось, в провинцию. Обычно покладистая в домашнем быту, теперь она стала другой – раздражительной и нервной. Между нею и мужем участились скандалы и долгие злые препирательства, выяснение отношений, взаимные счеты.
После одной из таких тяжелых ссор, уехав из дома, она и познакомилась с Кассиопеей. Тогда, еще толком не зная города и горожан, она просто купилась на броскую вывеску. Отправилась в салон красоты – успокоить разыгравшиеся нервы и заодно привести себя в порядок. В салоне Кассиопеи сделать это оказалось легко. А уж владелица была само очарование.
Именно здесь Марина Андреевна позже и познакомилась с женой мэра Юлией Аркадьевной.
– Называйте меня просто Юля, – сказала та. – Жаль, что мы с вами, Мариночка, не увиделись в тот прошлый раз. Как ваше здоровье, лучше? Ваш муж очень беспокоился о вас, когда приехал к нам с Севой. Он такой у вас славный, заботливый. Сева мне о нем столько рассказывал, ведь они так дружили в детстве.
«Тот прошлый раз» пришелся на момент особо яростной семейной баталии в семействе Костоглазовых – в тот раз, изрыгая проклятия, дом покинул Илья Ильич. Только позже Марина Андреевна узнала, что в тот вечер он был приглашен в гости (кстати, вместе с ней) домой к Всеволоду Шубину. Но тогда он не взял ее с собой – из злости и из принципа. Шубиным же он тогда объяснил отсутствие жены ее плохим самочувствием. Это была полуложь-полуправда: Марина тогда действительно чувствовала себя скверно – от расстройства. Но странные ночные кошмары ее в то время еще не пугали.
Чуть позже в салоне Кассиопеи появилась и секретарша Шубина – Вера Захаровна. Юлия однажды просто привезла ее с собой. И тогда, помнится, Марина Андреевна стала свидетельницей одного разговора между нею и Кассиопеей.
– Какое у вас редкое, необычное имя, – заметила Вера Захаровна, пытливо вглядываясь в хозяйку салона.
– Родители постарались, – улыбнулась в ответ та. – Был такой фильм «Москва – Кассиопея» про полеты к звездам. Космос был тогда модной темой. Вот меня так и назвали.
– Странно, мне кажется, что когда-то я уже слышала это имя – Кася… Кассиопа… Кассиопея. Давно, правда, лет, наверное, пятнадцать-двадцать назад. А вы прежде никогда не бывали здесь у нас, в Тихом Городке?
Кажется, в тот раз Кассиопея Вере Захаровне ничего не ответила. Разговор тут же сам собой перешел на другую тему. И вообще довольно долгое время все разговоры в салоне вертелись исключительно вокруг продвинутых косметических методик, оздоравливающих, омолаживающих процедур и городских сплетен. Салон был совершенно женским мирком – мужчины почти не захаживали сюда на огонек. И даже охранника здесь не водилось, хотя ЧОПов в городке было пруд пруди. Кассиопея на охраннике сэкономила, оборудовав салон техническими новинками: пульт управления находился на ресепшен, где царила красавица Кира. Узрев на экране монитора клиентку у дверей, она нажимала кнопку, и автомат открывал крепкую дубовую дверь. Клиентка входила, и дверь наглухо задраивалась.
Все это было непривычно для Тихого Городка, но до поры оставалось незамеченным – рядовые горожане не слишком-то рвались посетить салон. Их отпугивали здешние высокие цены. В Тихом Городке хранили верность старой, еще «советской» парикмахерской на Большой Чекистской улице. А новомодный салон на углу центральной площади, в двух шагах от мэрии, именно по своему внешнему европейски-продвинутому дизайну казался горожанам недоступным и слишком крутым.
О проекте
О подписке