Глава 3
ВЫСОКАЯ ДЮНА

Катя созерцала сапфировый горизонт и злилась. Мало того, что ее выжили из машины и заставили топать пешком, так еще и отнеслись ко всему этому наплевательски! Когда она сказала, что пойдет через пляж, у нее и в мыслях не было, что она действительно это сделает. Но Драгоценный В.А. даже ухом не повел! Да, в какое-то мгновение у нее действительно возникло острое неприятие этого абсурда, инстинктивное желание побыть одной на природе. Но не до такой же степени, господи, чтобы стоять вот так одной-одинешенькой в совершенно незнакомом месте, на пустом морском берегу! Ведь, заявляя о своем желании идти в Морское пешком, Катя рассчитывала именно на Кравченко. За ее капризом крылась трепетная надежда – раз уж он обманом завез ее сюда, на край света, то сам бог велит им теперь держаться вместе и никогда не разлучаться. И сейчас они пойдут берегом моря вдвоем, рука об руку, пока сердобольный Мещерский доставит в поселок того пьяного сумасброда, так и не прыгнувшего с колокольни. И тем самым выполнит, в том числе и за них с Кравченко, этот самый «христианский долг».

А они с Драгоценным В.А., опять же рука об руку, плечом к плечу, тесно обнявшись, как счастливые новобрачные, будут шагать вдоль прибоя, увязая по щиколотку (как вот сейчас она, черт побери) в этом мягком песке.

А потом остановятся, полюбуются на золотистый пляж, посмотрят в глаза друг другу и… И нежный страстный поцелуй будет длиться, длиться бесконечно, пока сладко не закружится голова, не замрет сердце и…

Катя отвернулась от моря, словно оно было виновато не меньше, а то и больше Драгоценного В.А. А он… А он даже словечка ей не сказал на прощанье. Муж объелся груш… Даже не посмотрел – запихивал на заднее сиденье голые растопыренные ноги этого дурака, Дергачев, что ли, его фамилия? Словно этот Дергачев ему отец родной, брат, сват. Игнорировал ее! Всецело делая вид, что он, муж, сам по себе, а она, жена, сама по себе. Свободу ей полную предоставил, надо же какой! Фактически бросил ее тут. Бросил свою родную жену в совершенно незнакомом, диком, безлюдном месте, на берегу этого отвратительного (пусть и искрящегося, как драгоценный камень) моря, где вся округа так и кишит какими-то психами, которые прыгают с колоколен.

Да что же это, в конце концов, такое? Как он смеет с ней так обращаться? Вообще, как они с Мещерским смеют себе такое позволить? Сюрпризы какие-то устраивать, везти ее за тридевять земель куда-то, а потом бросать, не обращать внимания, не считаться с ней?!

Катя мрачно оглядела пейзаж. Еще в самолете она слушала разглагольствования Кравченко о том, как катастрофически непостоянна погода на Балтийском побережье. Как она в один момент меняется – то солнце, то дождь, то ветер, то мертвый штиль. И вот сейчас она чувствовала, что подобные мгновенные перемены происходят и с ней. Всего четверть часа назад она испытывала умиротворение и покой, разглядывая из окна машины дорогу в Морское. А сейчас на душе ее бушевала буря.

Ну, постойте, погодите же, дайте мне только добраться до гостиницы. А там всем, всем щедро достанется на орехи. И мужу-пофигисту, обманщику несчастному, и тихоне Мещерскому за его «сюрпризы». Катя со злостью пнула ногой пук засохшей травы и зашагала по песку. От прежней жажды одиночества не осталось и следа. Катя жадно хотела к людям, к человеческому жилью. Прошла совсем немного и увидела впереди красную машину.

В первую секунду, все еще поглощенная ураганом эмоций, она не обратила на эту машину никакого внимания. Раздражение только отчего-то прибавилось, может, от того, что авто было красное, как кровь, яркое, праздничное, дразняще-красивое и чужое. А может быть, от того, что у него была настежь распахнута дверь со стороны водителя. «Что за типы тут обитают? – подумала Катя. – Разъезжают на таких кричащих «мобилях», да еще вот так совершенно наплевательски бросают их открытыми прямо на пляже – садись угоняй».

Но уже через мгновение досада и раздражение схлынули. Катя подошла ближе и заглянула в салон. Это был новенький «Фольксваген-Пассат». Припарковали его в укромном месте, за грядой дюн, так что с шоссе было совершенно не видно. Припарковали и ушли, оставив открытой дверь и… Катя увидела ключи, торчавшие в замке зажигания. А на заднем сиденье была небрежно брошена алая итальянская сумочка.

Катя обогнула капот и увидела на песке возле самых колес женскую пляжную шляпку из соломки с шелковой алой лентой, обвивавшей тулью. Шляпка была смята и вдавлена в песок, словно на нее наступили каблуком.

Катя не стала ее поднимать. Оглянулась – никого. Пляж пуст, но за этими дюнами мало что увидишь. Возможно, тот, кто приехал на этой машине, куда-то отлучился и вот-вот вернется. Здесь так тихо, так жарко, так спокойно, что, наверное, никто и не помышляет о ворах и угонщиках. Это не Москва-матушка, где вор на воре и ничего нельзя оставить – тут же упрут. Это морской курорт, к тому же – граница с Европой. Здесь и климат, наверное, мягче, и нравы людские лучше под действием целебного морского воздуха.

Справа из-за сосен послышался рев мотора. Ощущение было такое, что какая-то машина, тянущая непосильный груз, с великим трудом штурмует крутой подъем. Карабкается, ревет, свистит, хрипит и… Мотор рявкнул, словно медведь, подавившийся костью, чихнул бензином и заглох. Послышалось громкое, яростное восклицание, потом грохот, скрежет металла и тихий шорох.

Только взобравшись на холм, Катя поняла, что этот шорох издал пласт песка, съехавший вниз, к подножию высокой дюны, и увлекший за собой мотоцикл и свалившегося с него человека. Мотоцикл, увязший в песке, беспомощно лежал на боку – колеса еще крутились. Человек поднялся. Стряхнул песок. И теперь прикуривал сигарету, смотря попеременно то на своего двухколесного друга, то на отвесный песчаный склон, возвышающийся желтой стеной, казалось, до самого неба.

Катя стояла на своем низеньком холме в позе Паганеля, подбоченясь, приложив руку к глазам, изучая эту новую картину.

– Ну, что смотришь? – фамильярно и громко осведомился мотоциклист, точно она была его старинной знакомой. – Никогда не видела, как люди вверх тормашками летят?

– Почему не видела? Только что наблюдала, – ответила Катя, имея в виду прыгуна с колокольни.

Но мотоциклист, видимо, принял это замечание на свой счет.

– А что, в школе первую помощь пострадавшим не учили оказывать? – спросил он.

– А что, кто-то ранен?

– А может, я?

– Вы? – Катя не продемонстрировала ни малейшего желания подходить ближе. – И правда, вы без шлема. Ударились, да? Сильно? Но голова-то цела? Не оторвалась, не раскололась?

– Откуда сама? Отчего не знаю? – Мотоциклист бросил окурок.

К этому моменту Катя уже успела его разглядеть и составить о нем полное впечатление. Молодой. Честно говоря – совсем зеленый. Белобрысый, словно солнцем обожженный, как августовский подсолнух. Маленького роста, как Серега Мещерский. Но качок – грудь колесом. Одет просто и незатейливо – в пятнистые камуфляжные штаны, ботинки на шнурках и майку-тельняшку.

Мотоцикл, валявшийся на боку, был самым обычным «Уралом», самодельно, по-байкерски переделанным так, чтобы хоть немного походить на фирменную «бээмвуху».

В принципе, вывод напрашивался простой – юнец, дерзкий и разговорчивый, местный рокер. Однако собровские штаны-камуфляж и тельняшка как-то не очень с этим вязались. Парень чем-то смахивал на «голубой берет», явившийся в День десантника в Парк Горького пить водку с однополчанами и купаться в фонтане. Но берета нигде видно не было. Зато Катя разглядела валявшийся в песке шагах в десяти от мотоцикла шлем. И шлем этот подозрительно был похож на шлем сотрудника ГИБДД.

– А вы что, всех в округе знаете? – спросила Катя.

– Всех. А такое личико точно бы не забыл. Откуда? Из Москвы?

– Да. – Катя отчего-то смутилась под его пристальным взглядом. – Как вы догадались? Мы приехали отдыхать.

– С подругой? – Он допрашивал ее! Ей-богу, это напоминало допрос.

– С мужем.

Он недоверчиво хмыкнул. На лице его появилось выражение – дудки, мол, не купишь на этот старый фокус.

– А где остановились?

– В Морском, тут рядом. Нам сказали, там есть какой-то отель.

Мотоциклист кивнул:

– В «Спортсмене» у Ильи? Нехило. Только шум будет будить.

– Какой шум? – не поняла Катя.

– Ну, из гаража. – Он нагнулся к мотоциклу. – А зовут-то тебя как, кареглазая?

Следовало, конечно, сразу поставить его на место. Но Кате стало смешно.

– Меня зовут Екатерина Сергеевна, – сказала она. – А вас, молодой человек?

Он легко поднял мотоцикл.

– А еще говорят, что нет симпатий, любви то есть, с первого взгляда, – он широко улыбнулся. – А еще говорят, что имена ничего не значат. Эх, Катя, Катенька, Катюша…

В этот миг Катя наконец-то вспомнила, кого ей напоминает мотоциклист – неисправимого враля из «Семи нянек»!

– А меня Катюшин зовут, – сказал он, светло глядя на Катю. – Фамилия такая. Сечешь, ромашка? Ка-тю-шин. Значит, чей я на этом свете должен быть? То-то. Имя не обманешь. Судьба. Я это сразу понял, с первого взгляда. А что, никуда не денешься теперь. Фамилия обязывает. А имя мое Клим. Тоже редкое. Дед настоял на таком, всю нашу семью на уши поставил, а назвал меня по своему хотению в честь танка, на котором воевал. Так что, думай, вникай, соображай. Ну что, будем глубже знакомиться?

– Нет, – ответила Катя и повернула назад.

Услышала позади рокот мотоцикла.

– Подожди, садись, довезу до гостиницы, – и тут он тоже увидел красный «Пассат» у подножия холма.

– Твой?

– Нет, – ответила Катя, – я думала – твой. Там дверь открыта, и ключи торчат. А хозяина до сих пор нет.

Катюшин легко оттолкнулся ногами и съехал на мотоцикле вниз по склону. Объехал машину.

И тут Кате бросилась в глаза одна деталь: кроме гаишного шлема, к заднему сиденью мотоцикла была приторочена темно-серая форменная куртка. Форма эта была Кате до боли знакома.

Катюшин слез с мотоцикла. Нагнулся, поднял соломенную шляпу, вдавленную в песок.

– И это не твоя?

Катя отрицательно покачала головой. Хотела что-то сказать, но не успела и рта раскрыть, как вдруг…

– Помогите! – раздался из-за дюн чей-то истовый испуганный вопль. – Ради бога, помогите! Эй, кто-нибудь, сюда, скорее! На по-о-омощь!