Чаю гению!

Эльвира Руслановна, Ольга и я молча ждали, пока «старый эшелон» начесывался, красился, вертелся у зеркала и наконец, не торопясь, отчалил.

Проходя мимо моего стула, Зарина Андреевна вдруг ойкнула и остановилась.

– Что с вами? – Я поднял на нее глаза.

– Сережка упала. Кажется, закатилась под ваш стол. – Зарина Андреевна смотрела на меня внимательно. Сейчас, когда она подошла ближе, глаза ее уже не казались такими пустыми и выцветшими.

Под столом сережка не обнаружилась, и я попытался распрямиться, но Зарина Андреевна стояла слишком близко и вылезти из-под стола оказалось не так просто.

– Простите. – я слегка подвинул женщину, легонько придержав за талию.

– Ничего, – ласково улыбнулась она и протянула на раскрытой ладони сережку в форме маленькой розочки. – Они недорогие. Просто забавный сувенир. Потерялась – может, к счастью.

Я развел руками и улыбнулся ей в ответ.

– Вот грымзы, – сказала Ольга, как только за Зариной Андреевной закрылась дверь. – Осторожнее с этой русалкой, – обратилась девушка уже непосредственно ко мне.

Я пожал плечами. Женщины сорок плюс, пусть даже хорошо сохранившиеся, меня не интересуют. Нечего и обсуждать.

– Зато ее все интересуют, – проворчала Ольга, словно прочитав мои мысли.

– А где Каролина? – перевел я тему, и Ольга с радостью откликнулась, потому что и сама поняла, что сказала лишнее.

– Отпыхивается где-то.

– Охо-хо, – вдруг вздохнула Эльвира Руслановна, но когда мы повернулись к ней, она смотрела в окно и молчала, мерно постукивая рукой по собственному колену.

– Ни ума, ни фантазии, а сколько гонору… – продолжала Ольга тихо.

– Но Каролина тоже не во всем права, насколько я понял? – наивно поинтересовался я.

Ольга посмотрела на меня как на ненормального:

– Каролина права. Эти курицы тут трудодни отсиживают, а не работают. Они при старой заведующей целыми днями Ваньку пинали, а тут их вдруг делать что-то заставили… Вот и бесятся.

– А почему они не работали при старой заведующей?

Теперь Ольга взглянула так, как будто я сказал, что не знаю, кто такой Чехов или не читал Лотмана.

– Конечно, не работали! Зарина Андреевна – сестра мужа бывшей заведующей, а Валентина Петровна была второй любимой женой нашего московского куратора, родила ему в свое время двоих детей…

– В каком смысле второй любимой?

– В прямом – первая официальная в Москве, а вторая любимая – у нас.

Ольга рассмеялась красивым легким смехом. А я слушал и наслаждался простотой местных нравов.

– Тот московский куратор помер два года назад, а Валентину Петровну нам оставили в качестве живого завещания потомкам, потому что никто не решался отправить ее на пенсию: настолько тот московский товарищ был крут. А может, это была его последняя воля. Короче, никто не знает, и вот Валентина Петровна сидит себе премии годовые по выслуге лет выписывает, коттедж построила, сейчас вот машину внуку покупает. Работать вообще некому.

– Ясно, – пробормотал я. – А Каролина, значит, оскорбляет их серость.

– Это бы они пережили, уверяю тебя, – снова улыбнулась Ольга, продемонстрировав жемчужную ровную улыбку, идеальность которой нарушал только непокорный правый клык, который дерзко смотрел немного в сторону. Как ни странно, выглядело это суперсекси.

– Проблема в другом: Каролина начала приглашать людей со стороны, – охотно продолжала Ольга. – Сначала меня переманила, теперь вот тебя где-то выискала. С тобой вообще вышел целый спектакль. Каролина отказала шурину Валентины Петровны, якобы по причине его непрофильного образования, а тебя, студента, взяла…

Теперь я понял, каким образом у Каролины образовалась резкая нехватка педсостава в начале года: ей навязывали преподавателей из своих, но она взбрыкнула, чтобы не укреплять власть «старого эшелона». Новой заведующей нужны свои люди. Теперь ясно, почему дамы смотрели на меня грустными, осуждающими и печальными глазами, словно стали свидетелями того, как я отобрал конфету у ребенка, и теперь не очень понимают, как вообще говорить с этим конченым человеком. В сущности, примерно этим в их понимании я и занимался: вместе с Ольгой мы отнимали пропитание у подраставших детей «старого эшелона», который был местами стар настолько, что имелись уже и внуки.

– Ох, Каролина – идеалистка, – неожиданно вмешалась в наш разговор Эльвира Руслановна. – За это я ее и люблю. Сама такая была.

Воцарилась почтительная пауза, но Эльвира Руслановна, кажется, снова сказала все, что собиралась, и молча продолжала смотреть в окно. Ее когда-то красивое лицо до сих пор было интересно той особенной возрастной красотой, которую придают женскому лицу живые умные глаза, любовь к себе и к жизни вообще.

– Почему вы не сказали ничего в защиту методики Каролины на заседании? – поинтересовался я у Эльвиры Руслановны.

Женщина медленно поднялась и плавно прошлась по комнате в сторону кухонного уголка. В свои неизвестно сколько, но явно не восемнадцать, она оставалась стройной, миниатюрной, ее пушистые желто-белые волосы легко приподнимались от каждого движения. Не глядя на меня, Эльвира Руслановна поставила чайник, вытащила из шкафа чашки, сахар, печенье. Разложила ложечки.

– Скажу, когда надо будет, – наконец улыбнулась она. – Идеалистов у нас бьют. Это неизбежно. И вы, Сашенька, не принимайте близко к сердцу. Это всего лишь кафедра, не надо ее воспринимать как всю жизнь. Когда я молодой девчонкой после института впервые пришла в университет, меня тоже старшие коллеги спросили: «Ты как здесь жить с таким характером собираешься?» Знаете, что я им ответила? «Я к вам не жить, а работать пришла. Живу я дома».

Эльвира Руслановна рассмеялась, показывая ровные зубы довольно удачного протеза. Глаза ее озорно блестели в окружении многочисленных морщинок.

– А что за репутационные потери были у Каролины Сергеевны? – спросил я и сразу понял, что попал в точку.

Дамы переглянулись. Эльвира Руслановна провела наманикюренными пальцами в перстнях по волосам. Звякнули ее многочисленные цыганские браслеты.

– Да ерунда на самом деле, – выразилась Ольга. – Развели тут…

Возможно, я выяснил бы что-нибудь еще, но в этот момент дверь открылась, и на пороге появилась сама героиня наших сплетен. Каролина была на взводе. Она отказалась от предложенного чая и нервно прошлась по комнате.

– Вот если бы месяцем раньше, – задумчиво протянула она. – А сейчас – куда я дену эту бабу в погонах? Это же всю нагрузку перекраивать. А лишних часов нет.

На этих словах я нервно подпрыгнул. А Каролина посмотрела сквозь меня и проговорила:

– Надо было нам с вами, Саша, сразу на год контракт делать. Не подумала я о таком раскладе. А сейчас уже поздно: кадры не проведут. Там этот Куликов сидит. Он для своей Анечки наизнанку вывернется.

Эльвира Руслановна подошла к Каролине сзади и легко надавила ей на плечи, заставляя сесть на ближайший стул.

– Линочка, не переживай так, с этой бабой в погонах, как ты говоришь, я работала на финнах лет двадцать назад. Нормальная девчонка.

– Ничего себе девчонка – ей сорок три! – удивилась Ольга.

– Двадцать лет назад она только-только педагогический окончила. Лариса ее зовут. Отчества не помню. У нее на уроках даже финны смеются.

– Вот-вот. – Каролина сжала губы в тонкую полоску. – «Тетенька, рассмеши финна». Такие преподаватели нынче в цене. Два притопа, три прихлопа. «На поле танки грохотали». Развесели финна. Может быть, тогда лучше сразу клоунов приглашать? Зачем нам преподаватели?

Ольга с Эльвирой Руслановной рассмеялись.

– Делать-то что будем? – поинтересовалась Каролина, тоже начиная улыбаться.

– Сашу в жертву принесем, – хихикнула Эльвира Руслановна.

– Нет, Сашу нельзя – у «старого эшелона» тогда кворум соберется, будет большинство для голосования. Надо как-то и эту бабу пристроить, и Сашу по кафедре провести…

Каролина снова заходила по аудитории, размышляя. Эльвира Руслановна сделала мне и Ольге приглашающий жест и шутливо махнула рукой в сторону заведующей, мол, пусть себе думает. Откровенно говоря, это было кстати, особенно домашнее печенье, которым угощала Эльвира Руслановна: на всех этих нервах котлета с гречкой переварились так молниеносно, как будто к столовой я сегодня даже не подходил.

Все уже благополучно забыли про нашу заведующую, которая тихо сидела в углу у себя за столом, пока мы уминали печенье, как вдруг Каролина воскликнула:

– Я придумала! Я гений!

И ринулась к столу.

– Чаю гению? – поинтересовалась Ольга.

– Чаю! – Лихо взмахнув подолом, Каролина плюхнулась на свободный стул между мной и Ольгой.

Фонетические разминки

В этот день мы работали над интонацией. Вряд ли адаптация моих студентов в России прошла бы без последствий для их загорелых физиономий, если бы не эти тренировки. Они умудрялись произносить фразу: «Меня зовут Билал» так, как будто клялись зарезать меня.

Интонация в русском языке передается строго технологично. Если голос держится на одной ноте ровно, а в конце предложения плавно уходит вниз, значит, перед вами конструкция № 1: «Это мой класс». Если интонация резко падает вниз на вопросительном слове, значит, это частный вопрос, конструкция № 2: «Кто это?», «Что это?» И так далее. Геометрия речи. Я нарисовал первые три типа конструкций на доске и думал, что минут через десять мы уже перейдем к основному материалу урока, но не тут-то было.

Несмотря на все мои рисунки и бесчисленное количество повторов, заставлять моих горячих хлопцев затихать ближе к точке было совершенно невозможно. Чего они только не творили: вскидывали головы, трясли волосами, вращали глазами и прищелкивали языками. Они орали свои имена или шептали едва слышно. Они барабанили пальцами об стол, выкрикивали проклятья на своем языке в адрес русского языка, взывали к Аллаху, вопрошали мирозданье и своих родственников-извергов, отправивших их учиться в страну с такой ужасной фонетикой. В общем они делали все, что угодно, кроме того, что я от них требовал.

– Мине завут Мохамма-а-а-ад!

– Тише. – Я приложил палец к губам и показал рукой плавную волну, спускающуюся вниз.

– Мине завут Ахмадшах!

– Тиииииише, Ахмадшах.

– Билал!

– Тише.

– Билал.

– Теперь не слышу.

– Била-а-ал!

– Тише!

– О, препадаватеэль! Что хочешь?

– Меня зовут Билал. Вот так.

– О-о-о-о-о.

– Кашмир!

– Саманда-а-а-а-ар!

Нет, они не издевались. Парни старались, пыхтели и потели, так же как потел вместе с ними я, но все равно получалось ужасно. Только у одного из них, кажется, обнаружился музыкальный слух. Наконец я добился от Самандара нескольких фраз, смутно напоминавших русскую речь, мы записали его на телефон, после чего всем было дано задание отрепетировать, как у Самандара. Этот курсант с кошачьими глазами дичился меня больше, чем лесная рысь дичится людей. Он был стеснительный и робкий мальчик. Но стеснялся Самандар не той робостью, в которой прослеживалась бы забитость ботана или ущербность омеги. Он не был изгоем. Это была скорее скромность хорошо воспитанного, очень религиозного мальчика. Скромный афганец. Раньше я думал, что это оксюморон. Впрочем, так и есть – исключение Самандара лишь лучше подтверждает общее правило.

Сначала я сомневался, понял ли он мое задание, но он тихо заверил меня, не глядя в глаза: «Да, преподаватель», и я успокоился.

Закончив занятия, я изучал на кафедре учебные планы. «Старый эшелон» потихоньку разошелся, Эльвира Руслановна потопала на занятия танго: она ходила в какой-то кружок для тех, кому за… Ольга осталась заниматься с отстающими студентами из Ирана, с теми самыми, за которыми мы дописывали прописи. Остальные студенты отправились по своим комнатам, которые располагались в соседнем здании через крытый переход.

Когда учебный этаж опустел, я отправился в лингвокабинет поискать записи с образцами интонации, так как моих усилий явно не хватало. Пройдя до конца коридора мимо пустых учебных классов, я вставил ключ, но замок не поддался. Я уже собрался уходить, решив, что дежурный перепутал ключи на щитке, как вдруг дверь кабинета открылась. На пороге стояла Каролина. Лицо ее немного раскраснелось, ноздри дрогнули.

За ее спиной я разглядел моего Мохаммада, который посмотрел на меня исподлобья и тут же отвел глаза.

– Что вы хотели? – поинтересовалась Каролина, и я понял, что прервал какой-то важный разговор.

– Я по поводу…

И тут до меня дошло. Несмотря на то что рапорт я так и не составил, заведующая не оставила без внимания мое сообщение о марихуане в туалете.

Я объяснил, что пришел за записями для речевых разминок, но если заведующая позволит, то мне тоже есть что сказать по поводу поведения Мохаммада.

Каролина несколько секунд смотрела прямо мне в глаза, и во взгляде ее отразилась нерешительность. Было непонятно, уходить мне или остаться, но она вдруг сделала шаг назад, пропуская меня в класс.

Мохаммад одарил меня своим знаменитым косым взглядом и снова опустил глаза. Парень явно нарывался: он стоял вальяжно, опираясь задницей на стол преподавателя, скрестив ноги и руки.

– Курсант, почему так стоите некрасиво? – поинтересовался я, но он только непонимающе посмотрел сначала на меня, потом на Каролину, мол, чего это я вообще хочу.

– Прямо встаньте, – небрежно бросила Каролина, а Мохаммад неожиданно среагировал, хотя и в моей, и в ее фразе все слова были знакомые. У восточных людей ничего не бывает просто так – язык тела они используют не хуже обычного языка. Это я усвоил прочно. Видимо, Мохаммад решил подпилить мой титул раиса.

– Что вы хотели сказать, Александр? – спросила Каролина.

– По поводу курения в туалете…

– Да, курить в туалете нельзя! Строго нельзя! Никогда! Марихуану нельзя. Анашу нельзя. Сигареты тоже нельзя! Вы меня поняли? Нельзя! – подхватила Каролина, не дав мне договорить.

– Конечно, париподаватэль, – тихо сказал Мохаммад.

Его живое лицо осунулось, стало грустным, и по всему было видно, что даже мысль о разлуке с Мариванной давалась ему нелегко.