Свою роль в объяснение насилия вносит религия, а также ее индивидуальное понимание. Например, для только что пришедшего к вере православного человека очень важно следовать по духовному пути, терпеть скорби и смиряться со страданиями. Это может дополняться идеей «жена да убоится мужа» и идеей вечности брака. Тогда абьюз будет для человека духовным испытанием, в котором надо выстоять, жалобы станут сопротивлением божьей воле, а развод окажется невозможен.
Экономической необходимости в патриархальной модели больше нет, и она начинает отмирать, временно находя другие обоснования на уровне верований и убеждений. На наших глазах патриархальный нарратив сменяется феминистическим. Но и прежняя, основная модель пока не сдает позиций. Она становится чем-то вроде консерванта, удерживающего старый образ жизни, хотя реальный опыт подсказывает, что жизнь изменилась.
В патриархальном нарративе мужчине приписывается главенствующая роль, а женщине — роль помощницы и «хранительницы очага», отвечающей за «погоду в доме». Такой контекст предоставляет мужчине право на насилие для поддержания своей лидирующей роли. Легитимное насилие и контроль видятся не как проблема, а как долг и обязанность. От женщины ожидают смирения, послушания, заботы по отношению к мужу и власти над детьми. Современные интерпретации этой модели часто развиваются не только внутри консервативной части общества, но даже и там, где люди ищут для себя чего-то нового. Например, на разнообразных женских тренингах, в частности в идеях о ведической женщине.
Еще один парадокс насилия в том, что мы иногда не замечаем его, но замечаем его прямые последствия. Плоды насилия — депрессии, фобии, навязчивости28, психосоматические заболевания, проблемы пищевого поведения, зависимости и суициды. Оно напрямую влияет на репродуктивную сферу и уход за детьми. Нежелание иметь детей, аборты, социальное сиротство во многих случаях обусловлены насилием, пережитым в детстве или длящимся в настоящий момент. И эти плоды выглядят намного заметнее, чем их реальные причины. Внимание семьи и общества направлено на лечение последствий. При этом насилие в семейных коммуникациях остается за кадром.
Наше сознание вытесняет негативные переживания. В результате рассказать о насилии не только стыдно и страшно, но и сложно. Нередко у пострадавшего создается ложное ощущение, что это незначительная, частная проблема.
Наш мозг прячет болезненную, травмирующую информацию от нас самих. Пострадавшие от предельной жестокости не успевают понять, как начинается очередной скандал.
Поэтому люди, живущие в тотальном контроле или подвергающиеся регулярным пыткам, часто менее обеспокоены ситуацией, чем те, кто ссорится из-за покраски стен или заказа еды.
Например, родители, бьющие детей, иногда рассказывают детям, что им еще повезло: в других семьях с ними бы обращались еще хуже, могли бы вообще сдать их в детский дом. А если они будут показывать свои синяки, то их уж точно туда заберут. Такой ребенок будет стыдиться происходящего с ним, чувствовать себя виноватым, скрывать последствия насилия от окружающих и думать, что приблизительно так все и живут.
Именно в семье вырастает личность со своими установками, целями и ценностями. У детей до определенного возраста вообще нет возможности самим определять, что считать нормальным. Знание о том, как устроен мир и как с ним надо обращаться, они получают, наблюдая за близкими. В такой семье тот, кто проявляет насилие, предписывает всем членам норму и запрещает выносить информацию вовне.
При закрытости семейных границ, когда в дом не приходят гости, когда «не выносится сор из избы», параллельно могут сосуществовать любые модели «нормального» во взаимоотношениях. Где-то будут орать каждый раз, выходя на прогулку, где-то могут вылить недоеденный суп за шиворот, а где-то — долго подбирать слова, чтобы не задеть чувства близких. И то, и другое, и третье с течением времени станет обыденным.
О проекте
О подписке