Поохает, повздыхает и обратно в дом зайдет. А Лиза махнёт только рукой, и обратно к грядкам, спину гнёт до заката – ей отдыхать некогда.

Вечером после работы, бывало, то к матери с отцом забежит проведать, то к подруге Нюрочке. Нюра с Матвеем жили на соседней улице, так что виделись подруги часто: новостями поделиться да на жизнь семейную нелёгкую поплакаться.

– Матвей изменился, – вздыхала Нюра. – Поначалу был такой ласковый, говорил, что любит, замуж настойчиво звал, уговаривал, цветы полевые охапками приносил. А как поженились – так куда всё и подевалось? Второй год всего живём – а ни любви, ни счастья. Только ревнует, как чёрт. Проходу не даёт со своей ревностью. А как напьётся, так вообще дурак дураком, звереет, хоть прячься. Я даже его побаиваюсь пьяного. Ну а вы как? Всё у вас там ладится?

– Да ничего, – отвечала Лиза, – живём помаленьку.

Осенью Лиза поняла, что беременна. Так что к следующему лету в семье Григория и Лизы Суботиных ожидалось пополнение. Тогда Павел Пахоменко окончательно смирился, собрал всё причитающееся Лизе приданое, погрузил на телегу и отвёз дочери. Больше двух лет он держал обиду на дочь, и почти с ней не общался. Для него была мучительна эта вынужденная глупая разлука, он очень скучал и тосковал по своей любимице, но не мог простить того, что Лиза ослушалась его и пошла наперекор слову отца – он желал другой судьбы для своей дочери.

Но когда узнал, что скоро Лиза подарит ему внука, смягчился и простил её, тем более что сам собирался вскоре снова стать отцом – уже в пятнадцатый раз за тридцать лет.

Так что мать и дочь – Поля и Лиза – носили своих детей в одно время. Гриша, довольный и гордый будущим отцовством, затеял строительство своего собственного дома, но вместо того, чтобы строить дом, все дни напролёт гулял и веселился, как и прежде.

Прошла зима, потом и весна, наступало лето 1919 года, а дом и наполовину ещё не был построен.

Однажды терпение Лизы кончилось. Она отыскала мужа на реке, где он с Матвеем в шумной компании пил сивуху за здоровье своего будущего ребёнка. Лиза сдвинула брови и упёрлась руками в бока.

– И долго ещё это будет продолжаться, Гриша? – обратилась она к мужу. – Может, ты прекратишь попойку и достроишь наш дом? Или мне придётся родить посреди огорода в недостроенном доме, или, ещё хуже, в сарае?

Все обернулись в сторону Лизы. Она стояла с воинствующим видом среди изрядно подвыпивших мужиков – такая хрупкая и решительная одновременно. Длинный летний сарафан обтягивал её большой круглый живот, платок сбился с плеч; пышная, налитая уже будущим молоком грудь высоко вздымалась от тяжёлого дыхания и от волнения; прядь чёрных волос выбилась из причёски и струилась по щеке вдоль виска. Все на мгновение умолкли, зачарованные видом взволнованной Лизы. Первым очнулся Матвей. Он, шатаясь, подошёл к Лизе вплотную и сказал, похабно улыбаясь:

– А ты, как видно, смелая, не побоялась прийти одна в компанию нетрезвых мужчин.

При этом он громко икнул и пошатнулся в сторону Лизы, обдав её крепким перегаром. Лиза едва сдержала приступ тошноты.

– Я не боюсь ни твоих друзей, ни тем более тебя, – холодно произнесла Лиза, брезгливо скривив губы.

– Конечно, не боишься, – передразнил её Матвей. – Не боишься, потому что Гришка рядом.

Потом наклонился к самому её лицу и добавил:

– Но ведь его могло здесь и не быть. И кто бы тебя тогда защитил?

Лиза отшатнулась от Матвея и увидела в его глазах похотливый блеск, от которого у неё мороз по коже пробежал. Она отвернулась от пьяного развратника и снова позвала мужа:

– Гриша, ты меня слышишь? Идём домой. Пора уже прекратить гулянье и начать вести себя по-мужски, и как будущий отец, а не как мальчишка! А, что с тобой говорить?! – махнула Лиза на пьяного в стельку мужа и ушла прочь.

4.

Дом Григорий так и не достроил. Остался посреди пустого участка недострой – стены до половины, без окон, без крыши, – так всё и бросил. Выделили им Гришины родители в своём доме отдельную маленькую комнатку, Гриша на скорую руку пристроил к ней ещё одну. Вот и получилась у них своя добрая половина.

В начале лета Лиза родила своего первенца, Павла – назвала в честь отца. А через месяц её мать родила дочь Дуняшу. Лиза вместе с Павликом была возле матери. Малыша своего отдала на руки старшим сёстрам, а сама помогала тётке Бышихе, которая месяц назад приняла у Лизы Пашеньку, и сейчас хлопотала возле Поли. Роды были нелёгкие, но всё прошло благополучно, и кричащую малышку уже полоскали в тазу с тёплой водой. Потом туго запеленали и положили рядом с Полей, которая, наконец, почувствовала облегчение и отдыхала.

Лиза вышла из спальни в общую комнату, чтобы взять воды для матери, и случайно услышала, как в сенях тётка Бышиха говорила её отцу:

– У Пелагеи были тяжёлые родины, ребёночек крупный, да обвит был за шею, никак выходить не хотел. Точно, как у Лизаветы. Но та девка молодая, крепкая, быстро отошла. А вот жену твою придётся поберечь неделю, а то и две – будет видно. Так что не поднимай её пока, пусть полежит, а через два-три денька уж и вставать понемногу можно. Да вот ещё что: за ребёночком присматривай – как вести себя будет. Если плакать много будет или дёргаться начнет, зови тогда меня.

– Понимаешь, – продолжала повитуха, – ребёночек долго в промежности головкой пробыл – застрял, чуть не задушился. Так что, как бы водянок в головке-то не было.

Лиза бросилась в детскую комнату, где детвора по очереди нянчилась с племяшом, схватила сыночка на руки, прижала к груди крепко, потом отстранила и оглядела его – маленький Павлик спал, мирно посапывая, не дёргался и не кричал. Лиза поцеловала его нежную щёчку, и опять прижала к себе своё дорогое сокровище. А парень, видать, почувствовал тепло и запах маминой груди, открыл глаза, поводил ими, потом заворочался, скривился и захныкал, да так жалобно, что у Лизы сердце сжалось. Она расстегнула до половины рубаху, освободила грудь, полную молока, и приложила к ней сына. Тот пару раз потыкался носиком, как котёнок, затем нащупал ртом сосок, ухватился за него и стал жадно тянуть молоко, как будто боялся, что у него сейчас это отнимут.

И ничего другого не существовало в этот момент для Лизы – были только она и её маленький сыночек, и ничего важнее и быть не могло. Все проблемы уплыли куда-то очень далеко – её сейчас не беспокоила совместная жизнь с нелюбимым мужем, её не волновали трудности и заботы – сейчас она была просто счастлива.

Маленький Павлик утолил первый голод и жажду, и теперь тянул молоко немного спокойнее. А когда насытился и стал засыпать, то лишь изредка потягивал молоко, но грудь не выпускал, не желая полностью расстаться с удовольствием. Тогда Лиза сама осторожно высвободила свою грудь, положила спящего Павлушу на кровать, застегнулась, оправилась, и пошла проведать маму и младшую сестрёнку, которая только час назад увидела свет.

Первые две недели, пока Поля окончательно не окрепла, Лиза каждый день приходила к ней, ухаживала за матерью, организовывала младших братьев и сестёр нянчиться с самыми маленькими, а старшие помогали ей по хозяйству – стирали, готовили обед, кормили скотину, поливали огород.

Иногда к ним в гости заходила Нюра Суботина.

– Так, – говорит, – шла мимо, дай, думаю, зайду на минутку, проведаю вас всех. У вас так хорошо,– вздыхала она, – так дружно, весело, шумно. Не то, что у нас, с ума можно сойти от тоски.

Нюра любила детей и очень хотела родить своих, но у них с Матвеем не получалось, вот и нянчилась пока с чужими. Она обожала своего племянника, маленького Павлика, и всё время возилась с ним, как со своим.

– Я как побуду полдня с ним, так потом и стоит он у меня перед глазами; куда б я ни шла, что бы я ни делала – везде его вижу. Хочется рассказать кому-нибудь, а поделиться не с кем, даже с самым близким – с Матвеем. Однажды не удержалась, рассказала ему про то, как с Павлушей и Дуняшей день нянчилась, так он меня упрекнул, что, мол, самой уже пора. А что я могу поделать, если не выходит ничего? – вздыхала Нюра. – Два года уже мы с ним живём, и ничего. Видно, бог меня наказал.

– Ты что, Нюра? – испугалась Лиза, – грех такое говорить. Да и за что богу тебя наказывать? Ты ведь и мухи в своей жизни не обидела. А то, что живёте с Матвеем уже два года – так разве это срок? Мы-то ведь с Гришей уже вторую годовщину справили, а я ещё с пузом ходила. – Она обняла Нюру и погладила её по волосам. – Не переживай, всё у вас ещё получится. Будут и у тебя обязательно деточки. А пока вон учись, набирайся опыта с нашими.

В это время дверь отворилась, и в дом вошли Григорий с Матвеем.

– Доброго здоровья вашему дому, – поздоровались они.

– А мы думаем, где это наши жёнушки запропастились? – улыбнулся Матвей, подходя к молодым женщинам. – А они вот где спрятались.

– А где нам ещё быть? – ответила Лиза, гордо вскинув голову. – Где дом, дети, где семья – там нас ищите.

– Ну, ты, Лиза, понятно, – он глянул исподлобья Лизе в глаза, – а другие только по гостям ходят, – и Матвей кивнул в сторону жены.

– Матвеюшка, – встрепенулась Нюра, – я ведь только подруженьку навестить хотела, да с детками побавиться.

– Ладно, не заводись, – пробурчал Матвей, – я ничего против подруги твоей не имею. А вот детей своих уже пора нянчить.

Нюра опустила глаза. Лиза почувствовала обиду и боль подруги, и вспыхнула от негодования.

– Матвей! – сказала она, еле сдерживая возмущение, – как ты можешь так говорить? Ты же задеваешь её за живое.

– Ой, бабы, – скривился Матвей и замахал руками, – вас только тронь, так вы уж и не отстанете.

– Зачем ты так обижаешь Нюру? В чём ты её обвиняешь? – не унималась Лиза. – Может, это вовсе не она, а ты не можешь…

Она запнулась на полуслове. Матвей страшно глянул на неё. Нюра увидела перекошенное гневом лицо мужа и испугалась за подругу, – Нюра знала резкий норов своего Матвея, – дальше могло произойти всё, что угодно. Нюра перевела взгляд на Лизу и испугалась ещё больше – её подруга сидела, гордо выпрямив спину и ровно держа голову, и бесстрашно смотрела прямо в глаза Матвею, и только слегка трепещущие ноздри и приподнятая левая бровь выдавали бурю негодования, которую Лиза еле сдерживала.

– Гриша, дружище, – наконец, заговорил Матвей, переведя взгляд с Лизы на Григория, – придержи-ка язык своей жене. Негоже так с мужиком говорить. – Он искоса посмотрел снова на Лизу. – Да, не моя ты супружница. Будь ты моей женой, ты бы не говорила так неуважительно.

– Я говорю так, как считаю нужным, – спокойно ответила Лиза. – И я точно не твоя жена, и точно ею не стану! Скорее земля перевернётся, нежели быть такому. А подругу мою не обижай!

– Лиза! – резко оборвал её Григорий. – Уймись!

Лиза молча встала и направилась к двери. Матвей сощурил глаза и процедил ей вслед:

– Не зарекайся.

Лиза вышла, даже не обернувшись.

5.

Прошла зима, за ней и весна. Летом маленькому Павлику исполнился год. Нюра продолжала часто навещать свою семью, Лизу и любимого племянника. Дома она больше не заводила разговор о чужих детях, боясь снова вызвать гнев и упреки мужа. Да и вообще старалась меньше рассказывать ему о семье брата. После той, слишком эмоциональной встречи она вообще боялась, что Матвей запретит ей дружить с Лизой. Но ничего подобного не произошло. Казалось, наоборот, Матвей даже стал немного мягче и внимательнее с Нюрой.

« – Неужели на него так подействовали слова Лизы? – наивно предполагала Нюра. – Он видел, что Лиза его не боится, и он отступил. Неужели проняла его?! Надо же. Никогда б не подумала».

Нюра не видела очевидного – того, что её муж всерьёз и давно был увлечён её подругой, и именно потому он так быстро остыл от Лизиных обидных, хотя и верных, слов, и потому он теперь чаще бывал в хорошем расположении духа. Иногда он вместе с женой ходил к Григорию в гости, желая лишний раз повидать Лизу. Никто не придавал значения таким переменам в поведении Матвея. Никто, кроме Лизы. Она понимала, в чём дело, чувствовала постоянно взгляд этого человека на себе, видела блеск в его чёрных глазах – и ей становилось страшно и тревожно за подругу. Лиза понимала, что Матвей потерял всякий интерес к своей жене, что Нюре теперь придётся несладко и натерпится она ещё от своего «Матвеюшки» – и от этого Лиза ещё больше ненавидела Матвея.

Григорий вернулся с работы немного раньше обычного. Лиза работала в огороде, маленький Павлуша был рядом с ней. Григорий спрыгнул с коня и привязал его к забору за двором. Затем обратился к жене:

– Лиза, бросай все дела, иди, причешись и переоденься – едем на речку, там гулянье. Сегодня Ивана Купала празднуют.

– Что ты надумал такое? – запротестовала Лиза, – я не собиралась никуда. Да и Павлушу куда мы денем?

– С пацаном мать побудет, а ты собирайся, не задерживай. Матвей с Нюркой уже, наверное, на реке.

– Нюра тоже поехала? – удивилась Лиза, но скорее тому, что ревнивый своенравный Матвей взял жену на гулянье, где вокруг будет столько молодёжи.

– Конечно, поехала, – ответил Григорий. – И уже, наверное, тебя заждалась. Бросай огород, никуда он не денется. А отдохнуть, как следует, уже давно пора.

Лиза вспомнила их с Нюрой девичьи гулянья – и у неё по коже пробежали лёгкие мурашки. Ведь это было совсем недавно, какие-то три-четыре года назад, а казалось, что это было в прошлой жизни, в какой-то далёкой, туманной, совсем не её, жизни. В памяти всплыли фрагменты воспоминаний – костры, молодёжь, дружно прыгающая через пламя, проникновенные песни, танцы босиком между костров, и река, вся усеянная венками из полевых цветов.

Ей захотелось вернуться в тот праздник и снова ощутить его. Даже голова закружилась. И Лиза сказала:

– А, чёрт с тобой. Поехали!

Она подхватила Павлика и понеслась в дом. Свекровь согласилась побыть с внуком, пока молодые повеселятся. Лиза умылась, ополоснула шею и руки, помыла ноги от пыли, переоделась в чистую, вышитую своими руками, рубашку с короткими рукавами и низким вырезом, стянутым тесьмой, причесала выбившиеся из прически пряди волос. Покормила Павлушу, отдала его в руки свекрови и вышла во двор. Григорий уже сидел в седле.

– Ну, чего так долго? – нетерпеливо спросил он.

– Сына покормила, – ответила Лиза. Она краем глаза окинула своего мужа, пока с его помощью залазила на лошадь. На нём была чистая выглаженная рубаха; начищенные сапоги блестели, как бока самовара. Он был гладко выбрит и причёсан – ну точно, как жених.

«Красивый, должно быть, у меня муж» – подумала Лиза.

До реки было минут пятнадцать пешего хода. Григорий с Лизой домчали за минуту. Солнце стояло ещё высоко, но уже не палило, как днём, а ласково посылало свои лучи созревшим полям и лугам, которые в предвкушении вечерней свежести и ночной прохлады уже начинали источать свои самые разнообразные ароматы – запах пшеницы па полях, овощей и ягод в садах, ароматы полевых цветов и трав повсюду.

Всё это, вместе с быстрой ездой и свистящим в ушах ветром волновало кровь. Григорий спешил коня возле одной из компаний. К ним тут же подскочил непонятно откуда появившийся Матвей, взял у Григория поводья, и затем помог Лизе сойти с лошади. Лиза была возбуждена резкой сменой обстановки, и у неё было очень хорошее, даже слегка приподнятое настроение, поэтому она не возмутилась, когда Матвей, сняв её с лошади, на секунду задержал в своих объятиях, крепко сжимая за талию. Лиза даже поблагодарила его за помощь. Тут подбежала Нюра и крепко обняла Лизу.

– Как хорошо, что ты приехала, – обрадовалась она. – Без тебя веселье не то!

Подруги подбежали к накрытому на траве «столу», за ними поспешили и их мужья. Самогон лился рекой, со всех сторон горланили песни; некоторые гуляки переходили от одной компании к другой – сегодня все были свои, со всеми выпивали, всем наливали. Время от времени то с одной стороны, то с другой отправляли гонцов за пополнением запасов – за выпивкой и закуской. И так продолжалось весь день. Кто-то уже успел изрядно надраться и даже проспаться, и теперь продолжал веселье.