Аксель

Пришла.

Вернулась!

Закрылась у себя: не входи.

Не войду!

Ну, вспылил. Сказал что-то, не помню, что, обидел. Но сбегать-то зачем? Сядь, объясни всё спокойно, по пунктам: так и так, ты не прав. Дай и мне возможность объяснить по пунктам, в чём ты не права. И не ссора, дискуссия будет.

А она сбежала.

Нет, что я сделал?

Свою точку зрения изложил. Всего-то! Имею право на свою точку зрения? Не при диктатуре живём, в демократии. Убеди меня, что я не прав. Или согласись принять мою точку зрения, а сама при своей оставайся, кто же мешает.

Ну, как-то вот так.

Как-то вот так, в общем.

Нет, ну что за привычка – сбегать, а потом у себя запираться?!

Мне к лекции надо готовиться. Мы с Людмилой слависты. Только я на работу мотаюсь – преподаю, а она дома сидит – переводами занимается.

Постучать к ней, спросить: ужинать будем?

Не откроет.

Извиниться? Не знаю, за что?

Тема лекции: демократия.

Мне эссе интересное попалось, не успел проштудировать, где оно? Я порылся в стопке журналов, нашёл. Прочёл по диагонали. Муть какая-то. Европе не демократии нужно побольше, нет, Европе нужна оборона, защита. Как будто великая опасность грозит ей извне. Но не Россия угрожает сегодня Евросоюзу, а он сам себе угрожает сильнее всего. И причина тому – всё больший разрыв между гражданами и Брюсселем. Пришло время, когда граждане сами должны решать наши дела. Каждые пять лет бросать записочку в избирательную урну – недостаточно. А где европейцы могут получить всю возможную информацию, чтобы совместно ангажировать и вместе определять своё будущее? Где граждане могут взять в свои руки судьбу общества? Уж точно не в избирательной кабине.

Мы должны вернуться к центральным принципам афинской демократии: мы должны кидать жребий.

Я засмеялся. Жребий! Хотел жене прочитать, вспомнил, что мы в ссоре, не мог вспомнить, почему, снова в работу погрузился.

В древних Афинах большая часть общественного устройства определялась путём жеребьёвки. Княжества в ренессансе, такие, как Венеция и Флоренция, тоже кидали жребий и тем самым обеспечивали стабильность на долгое время.

Жеребьёвку вернуть?

Идея состоит в том, чтобы часть населения, избранная по воле, углубилась в проблему и приняла достойное решение. Люди, достаточно информированные, действуют разумнее, чем всё не информированное общество.

Да?

Ах вот как?!

Я походил, постоял, посидел, тупо не вникая в тему. Возьмём ту же Ирландию. Ирландия – самая инновационная демократия Европы. Там путём жеребьёвки избрали сотню граждан в Народное собрание. Ирландия доверяет своим гражданам, доверяет, а не боится их.

Народное собрание выдвинуло свои предложения, и затем было проведено голосование на национальном референдуме. Это случилось впервые в истории современности – были внесены изменения в конституцию благодаря группе случайно избранных граждан. Так функционирует демократия XXI века.

Почему бы не организовать нечто подобное и в Евросоюзе? Каждая страна избирает путём жеребьёвки по сто граждан, и они в течение четырёх дней совещаются по одному большому вопросу: как сделать Европейский Союз до 2020 года демократичнее? Участники, как в Португалии, так и в Эстонии, получают одну и ту же информацию. Каждая страна формулирует десять предложений. Через три месяца делегаты, избранные жеребьёвкой, собираются в Брюсселе, чтобы составить окончательный список из важнейших пунктов будущей политики.

Вот собственно в чём суть эссе…

Ну… это же перебор… или? Что-то уж чересчур новенькое… которое, как мы знаем, хорошо забытое старенькое…

Возможно, я пессимист. Жена, во всяком случае, так и считает. Она-то – оптимист. Она бы наверняка все эти предложения одобрила. Ведь это сулит настоящие изменения.

Лично мне никаких изменений не надо.

Они только к худшему приведут.

И так, как я, думают многие граждане, ведь рейтинг Меркель снова растёт. Она выведет нас из любых затруднений, в которые сама же и завела. Кому ещё, если не ей? Она, а не граждане, всё решает. За нас.

Автор же – автор эссе – явный романтик. Верит, что граждане определят будущую повестку дня, сумеют провести изменения снизу наверх.

Граждане сформировали бы новую Европу?

Это возможно?

Возникла бы новая динамика между странами Евросоюза и Брюсселем.

Демократия, так заканчивалось эссе, это не только господство народа и господство для народа, она и господство посредством народа.

Я удивился – господство?

Что-то в наших мозгах не то.

Ну… И что?

Я включил компьютер и взялся за лекцию. Писал и прислушивался. Вышла? Чемодан собрала и ушла?

О нет, нет, не уходи!

Я же люблю тебя… безответно!

Людмила

Аксель уехал, и я окончательно проснулась.

По-царски позавтракала. Как говорит моя мама: завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу. Я так и делаю, а вес, что ни день, прибавляется.

Аксель не завтракает, только пьёт кофе, а вечером ест за двоих. И – как жердь, худой. Не в коня корм.

Сын и невестка плотненькие, внук на аппетит не жалуется, но тощенький.

Когда его приводят ко мне – а чаще всего приводят спонтанно, без долгосрочных каких-то планов, – я впадаю в форменное уныние. Снова рано вставать, рано ложиться, никакого порядка. А тут ещё муж зудит. Свои воспитательные методы мне навязывает. Внук – бывает же такое! – очень на него смахивает. Серьёзный товарищ.

– Люся, – говорит удивлённо, – ты так по-научному мою мысль объяснила, даже я бы так не смог!

Пять лет пострелёнку! На днях исполнилось.

У моей подружги – внучка. Вся из себя девочка-девочка, бусы навешивает, на каждый пальчик – по колечку, накидки надевает, платочки, короны, такая прелестная! А мой… молоток, плоскозубцы, кусачки, я и слов таких не знаю, в словарь то и дело заглядываю: Hammer, Flachzange, Beißzange. Если гуляем, то он – полицейский, строго следит, чтобы я правила уличного движения соблюдала. Втолковывает на каждом перекрёстке:

– Сначала налево смотри, потом направо, даже когда загорится зелёный, смотри обязательно.

– Налево пойдёшь, – внушаю, – коня потеряешь, направо пойдёшь, смерть найдёшь, а прямо…

– Люся, – он бровки хмурит, – ты опять за своё.

Не хочет приобщаться к сказкам. Ни в какую.

А я гвозди не хочу забивать или из себя добропорядочного пешехода разыгрывать.

– Пойдём-ка, мой друг дорогой, прямо.

– Ну хорошо. Только сначала налево погляди, а потом направо.

– Уговорил.

Мы добрались до детской площадки и надолго там приземлились. Он в машину забрался, рулит, фыркает, «мотор барахлит», кричит, того и гляди гаечный ключ потребует, а где я его возьму? Я устроилась на скамейке, но недолго сидела, холодно.

– Пойдём, Мить?

– Пойдём. Я буду полицейский, а ты будешь моя полицейская машина.

– Кто я, блин, буду?

– Когда ты говоришь «блин», ты сердишься.

– Да?

– Да. Поэтому не говори.

– А ты мне не говори, что я машина!

– Полицейская.

– Ладно, уговорил.

По комплекции я вполне сойду за машину. Похудеть что ли? Да что я, с ума сошла, йогуртами питаться? С утра наварила борща, они есть будут, а я – слюнки пускать? Да я совсем тогда озверею, загрызу мужика, что он всю вину на мою Родину валит. За всё! Во всём Россия одна виновата! Уже и Третью мировую войну ожидал! По нашей вине! Заранее, наверное, труса праздновал. Кто кому накостылял во Второй? То-то же.

– Аксель! – закричал Митька и бросился к деду.

Дед, длинный, худой, раскинул руки, подхватил внука. Оба голубчика так и сияли.

И что-то мне так жалко стало его… Но это всегда так, когда внук с нами. Мы, когда внук с нами, все условия перемирия соблюдаем. Митька, наблюдательный парень, даже как-то сказал:

– С дедушками-бабушками лучше, чем с родителями, они спокойнее.

Я все его меткие замечания записываю. И родителям советую, но им некогда. Эту Митькину мысль я им не озвучила, ещё обидятся.

Папа, мы с ним по скайпу говорим каждый день, позвал маму, и они выслушали подробный Митькин отчёт про полицейского и машину. Потом поделились своими новостями, а под конец папа свой сон рассказал.

Он будто бы включил телевизор и увидел на экране Обаму. Тот про санкции против России говорил. Вдруг замолчал. Флаг за его спиной всколыхнулся.

Лицо у Обамы печальное.

– Граждане мира, – обратился он к нам. – Граждане Америки… я не выполнил своих обещаний. Я хотел, но мне не дали. Те, кто действительно правит страной, – не дали. Я не стану называть их фамилий, они и так всем известны. Я – всего лишь марионетка в их руках. Поэтому и слагаю с себя все полномочия.

Фрау Меркель в испуге таращится.

Растроганный Путин тоже выступает перед народом:

– Граждане мира! Граждане России! Граждане Крыма! Уж на что два таких разных человека, как Кеннеди и Хрущёв, смогли договориться, не допустили… ну тогда, на Кубе. А мы тогда были на волосок от Третьей войны.

Ну и мы договоримся! Не будет гонки вооружений!

Не стану вспоминать и про Горби, который вывел наши войска отовсюду, поверив обещаниям Запада не расширять зону НАТО, но слово они не сдержали…

Папа проснулся.

И очень пожалел, что сон свой не досмотрел.

А сейчас подумал, уж не провидец ли он, ха-ха? Сон-то ему давным-давно приснился! А Третьей войны не случилось. Политики договорились между собой!

Обама, правда, свой пост не покинул, но теперь-то ушёл. А когда его избрали, мы рукоплескали.

Аксель закивал:

– Ещё очень рано оценить его достижения, но я верю, что во главе США долгих восемь лет был чувствительный человек.

Господи!

– И долгих восемь лет во главе ФРГ – чувствительная женщина, – папа мне подмигнул. Он у нас человек с юмором. Тонким настолько, что Аксель не врубается, о чём речь. Папа подарил мне календарик анекдотов с приколами, так Аксель ещё ни один прикол, ни одного анекдота не понял.

Аксель

Мы, конечно, шокированы. Помню, пока ждал электричку, дамы на скамейке предвосхищали события:

– О, замечательно будет – три женщины станут править миром! Меркель, Мэй и Клинтон!

Их ожидания не сбылись. Но Клинтон не сдаётся, на что-то надеется, признаётся: я стала жертвой общей уверенности, что меня изберут.

Я в электричке не сажусь. Чтобы не вставать. Встанешь, место уступишь, а женщина оскорбится. По многим причинам или по какой-то одной:

что я её за старушку держу;

что нарушаю её право неравноправие;

что я…

Я езжу в Потсдам, преподаю в университете славистику. Преподаю, а не дискутирую. Устал отстаивать свою точку зрения и считаться с чужой! Молчу. Молча всех слушаю. Молчальником стал. Дома. На работе. В гостях. Про Украину вообще больше ни слова.

Про неё, впрочем, медиа будто забыли, молчат в тряпочку. А раньше что было! С утра и до ночи. Я за завтраком слушаю новости по радио, по каналу «Kultur», где единственная, на мой взгляд, здравомыслящая команда. Я один завтракаю, Людмила любит поспать. Когда это всё началось, помню, одна фрау из партии зелёных, член Европейского парламента, распространялась про «Русскую империю» и про «забитых русских», которые ну ни в чём без её советов не разберутся.

– Русская империя, – вещала фрау, – вмешивается в дела Украины!

Ей возражал господин профессор Гумбольтского университета:

– Конфликт начался не вчера и не внезапно. Пять лет назад, когда пошла речь о включении Украины в ЕС, Россия была отстранена от обсуждений, исключена из диалога. Россия! Которая больше всех остальных заинтересована в делах своего соседнего государства.

– Но украинцы, – талдычила фрау, – не хотят попасть в русскую империю, они настроены на европейскую демократию, на наши ценности!

– И русские настроены, – заверял профессор, – и мы, и вы, как и вся интеллигенция, но население состоит из крестьян, рабочих…

– Я не из интеллигенции, я как раз из…

– …и учитывать настроение всех слоев населения – необходимо. Но западная политика привела к тому, что сейчас происходит. Политические лидеры сами преподнесли Путину решение на блюдечке с голубой каёмочкой, и теперь его поддерживает большинство русских, ведь затронуты не только их интересы, но их гордость, достоинство, самосознание. Вот к чему привело неуважение к ним.

Фрау гнула своё:

– Но Украина сама должна определиться…

– Сама? Белград бомбили – будто так и надо. Косово, тысячелетием связанное со своей страной, отделилось под «всеобщее одобрение». Чехословакия разделилась. Вскоре Шотландия воспользуется своим правом на самостоятельность. Надо понять русскую сторону – не только сторону Путина, но и либерально настроенных русских.

Этот профессор – смельчак. Я вспомнил о нём, потому что знаком с ним лично и потому, что в глубине души, в самой-самой глубине души, разделял его точку зрения. Пока его слушал.

А потом меня снова брали сомнения. До тех пор, пока кто-нибудь знающий не высказывал своё, отличное от других, от многих-многих в то время других, мнение. Так Тельчик, бывший советник канцлера Коля, напомнил, что объединение Германии произошло благодаря русским. Сетовал, что в окружении Меркель мало специалистов международников. На вопрос, что сделал бы Тельчик в нынешней ситуации, он ответил:

– Я бы во что бы то ни стало сохранял достигнутое во времена Коля взаимопонимание между Германией и Россией.

И добавил:

– Но, очевидно, проблемы с квотами сейчас важнее…

Он имел ввиду всю эту полемику насчёт того, сколько женщин (30 %) должно быть в руководстве (на любых уровнях).

Тут дело вообще дошло до абсурда – предлагалось обращаться к профессорам в университетах так: госпожа профессорша и… господин профессорша.

И это пока что самое смешное, что мне из того времени помнится.

Мир в то время трещал по швам, а кто-то сочинял Бранденбургский закон о высших школах. Новый проект, учитывающий вопросы полов, переходил всякие границы. В § 31 говорилось: «Преподавательницы и преподаватели институтов должны вызываться к эксперткам и экспертам и к экзаменаторшам и экзаменаторам для получения степени доктора наук».

(Мне повезло, успел защититься до сих нововведений).

Страница за страницей были заполнены этими словесными гирляндами. В текстах уничтожались все места, в которых можно было заподозрить мужское превосходство.

Да… (Я сейчас выскажу крамольную мысль: американцы потому не избрали Хиллари Клинтон, что ещё не созрели для того, чтобы ими правила женщина).

Ну а земля Бранденбург, старинное ядро Пруссии, подготавливала свои пионерства. Наш Потсдамский университет переписывал все обращения таким образом, чтобы все титулы были только в женской форме: господин докторша и господин доцентша.

– Господин докторша! – заливалась Людмила. – Ой, не могу, ха-ха-ха!

Это был замечательный вечер!

Неужели мы могли беззаботно смеяться?

Разучились!

Схватываемся из-за всякого пустяка. Из-за подзаголовка в газете: «Бывшему канцлеру Шредеру исполнилось 70, но он не поумнел».

– За что же его так? – вскидывалась Людмила. – За то, что выступил в защиту Путина?

Глаза – колючие.

Дальше больше:

Гизи, глава левых, заявил, что присоединение Крыма – дело решённое, и с этим все вскоре смирятся. Вопрос только в том, вопрос к госпоже Меркель, почему Европа молчала, когда Турция ополовинила Кипр? Потому что Турция, в отличие от России, член НАТО? «Всё, что НАТО и ЕС могли сделать неправильно, они сделали неправильно», – заключил Гизи.

И в таком духе – все дни напролёт по радио, теле, в интернете, на улицах, в гостях… голова пухла.

Длинный сегодня был день. Домой не хотелось.

Пойду-ка пройдусь.

Я сошёл не на своей остановке, шёл, шёл и оказался на кладбище. Оно усыпано бурыми листьями.

Я не хочу, чтобы на моей могиле было надгробие. Я хочу, чтобы меня – когда придёт время – похоронили анонимно.

Людмила не выносит таких разговоров.