Колхозная кукуруза

Моему двоюродному брату было тогда четыре года, мне – около двенадцати. Родители отправили меня на лето в деревню к бабушке, которая вообще-то была мне не родная, она приходилась свекровью маминой сестре, моей тете.

С дядей я как-то мало общалась, в основном в их семействе всем заправляли тетя и дядина мать. Когда родился Дениска, тетя как-то сразу сбагрила его свекрови, которая, понятно, во внуке (мальчике!) души не чаяла.

Бабушка сильно баловала Дениску, прощала ему все шалости, и он этим пользовался. Чуть что, бежал ей на меня ябедничать, и мне даже иногда попадало ни за что ни про что. Но в основном мы просто вместе играли, веселились. Дениска был хороший мальчик, миленький, и бегал за мной хвостиком. Конечно, иногда он меня сильно раздражал, но я любила его, готова была защищать, если потребуется, и возилась с ним постоянно за неимением в деревне подружек. Были мальчишки моего возраста, но, понятно, я с ними едва общалась.

Поэтому взрослые совершенно спокойно оставляли Дениску на меня, уезжая надолго, иногда на целый день, и как бы само собой разумеющимся было использовать меня в качестве няньки.

В тот раз мы с Дениской играли за калиткой, а мимо проезжали на велосипедах местные мальчишки. Они сразу начали передо мной хвастаться: оказывается, на колхозном поле недалеко от нашей деревни созрела кукуруза, и местная ребятня повадилась ее воровать.

Дениска немедленно захотел кукурузу, которую ни разу не пробовал, но мальчишки делиться с нами не стали. Наверное, ждали, что я начну упрашивать или что-то в этом роде, но, конечно, не дождались.

Вместо этого мы с Дениской решили сами съездить на колхозное поле. Вернее, решила я, а братик так воодушевился, что бабушка отпустила нас обоих.

Ехать было не так уж далеко, минут десять-пятнадцать на велосипеде. Сначала по бетонке, потом выезжаешь на асфальтированную дорогу, и через некоторое время по обе стороны начинаются колхозные поля. Кукурузное поле лежало по правую руку за рощицей, скорее даже за маленьким леском.

Под горку ехать весело, мы с Дениской песни пели, хохотали. Я раз двадцать оборачивалась, чтобы убедиться, что братик держится крепко за седло и что ему удобно на багажнике. Никто нам не встретился по дороге, и следом никто не ехал, но это было только на руку. Мы же воровать ехали – считай, преступление. Приключение…

Домчали до кукурузного поля, я сняла Дениску с багажника, а велосипед бросила прямо на дороге. Кукурузу рвала только я, Дениска же, вместо того чтобы складывать добычу в пакет, в основном баловался – бегал туда-сюда, ловил каких-то жуков и раз сто спросил, можно ли есть сырую кукурузу. Я не знала точно, но говорила, что нельзя. Даже припугнула, что отравится. По аналогии с зеленой картошкой.

А потом мы отправились домой.

Дорога обратно шла в горку. Брат на багажнике, и так утяжеленном пакетом с кукурузой, казалось, начал перевешивать велосипед. Да он еще бурчал, что я ему не разрешила взять с собой какую-то палку, которую он нашел в леске рядом с полем и с которой никак не желал расставаться.

Я боялась, что он либо себе, либо мне ею глаз выколет. Сначала просила по-хорошему, а потом просто выхватила у него эту палку и зашвырнула далеко в кукурузу. Дениска даже пытался реветь, но быстро передумал.

Ливень начался сразу, стеной. Я мгновенно вымокла до трусов. Мокрые волосы противно залепили лицо, приходилось щуриться, чтобы разглядеть дорогу. Я хотела взять у Дениски его любимую кепочку, чтобы козырек хотя бы глаза защищал от воды, но брат не отдал, а потом еще начал хныкать, будто бы за погоду отвечала я лично. Опять эту палку дурацкую припомнил.

Как только мы поравнялись с автобусной остановкой, я зарулила туда и посадила Дениску на скамейку. Думала, переждем дождь и поедем дальше. Но брат отчего-то решил, что я собираюсь его здесь оставить одного, заплакал, стал меня обнимать и одновременно угрожать, что пожалуется бабушке.

Ливень никак не прекращался, мокрая одежда липла к телу, стало зябко. Мы так могли просидеть до вечера и потом наверняка простыли бы. Я снова посадила Дениску на багажник, кое-как приладила пакет с кукурузой, который братик отказался держать в руках, – потому что слишком мокрый и холодный, – и, стиснув зубы, начала крутить педали.

Дениска ныл: он хочет домой, он устал, он замерз, он промок, он проголодался, далеко ли до дома, не могу ли я ехать быстрее…

– Чтоб тебя леший забрал, заткнись! – взбесилась я.

Дениска от моей неожиданной вспышки ярости замолк, а потом вроде подъем стал не такой крутой, педали закрутились легче. И в какой-то момент ливень резко прекратился. Вернее, мы вынырнули из-за стены дождя, причем стена – это не метафора. Это был удивительный раздел, где с одной стороны продолжался ливень, а с другой – светило солнце и был совершенно сухой асфальт, без единой лужицы. Как в кино или будто декорация какая.

Я сразу приободрилась. Удачно совпало: и педали легко крутить, и дождь прекратился!

– Дениска, видел, какое чудо? Скоро будем! Ты кукурузу не растерял?

Дениска молчал.

Я еще раз спросила, а потом завела руку назад, за спину, и нащупала… пустоту…

Это было настолько неожиданно, что руль, который я держала одной рукой, завихлял из стороны в сторону, и я упала вместе с велосипедом. Одна. Пакет с кукурузой разорвался при падении, початки вывалились на дорогу.

Пакет с кукурузой был. Дениски не было.

Я закричала, вскочила на велосипед, поехала назад, обратно в ливень. Орала, крутила головой, тщетно стараясь разглядеть брата. Когда прекратился ливень, я даже не заметила. Душная волна паники накрыла меня, дышать стало тяжело, в ушах шумело и глухо бухало.

Дениски не было.

Ни на дороге, ни в кустах, ни на остановке, ни рядом с кукурузным полем, ни на обочине, ни в траве, ни в придорожной канаве, куда я провалилась по колено в воду, пытаясь отыскать брата.

Он молчал. Он не откликался ни на просьбы, ни на угрозы.

Пока я металась туда-сюда, с той стороны, откуда мы ехали, появился наконец мужчина, явно местный и не совсем трезвый. И, кстати, вообще не промокший. В нормальном состоянии я бы никогда в жизни не обратилась к нему за помощью, не то что постеснялась бы – поостереглась бы, но тут в истерике буквально вцепилась в него и стала орать, что у меня пропал брат. Загнала мужика в канаву, где он шарил руками по дну, но ничего не нашел, хотя искал очень хорошо, потому что, глядя на совершенно мокрую меня, решил, что мы свалились в воду, я выбралась, а Дениска утонул.

Мужик пытался отправить меня домой за помощью, пока сам будет искать, но я была невменяемая. В итоге он ушел, а я кричала так, что сорвала голос, и снова, и снова бегала по дороге, все еще надеясь, что Дениска просто из вредности спрятался.

Не знаю, через какое время прибежали бабушка, другие люди. Бабушка силой затащила меня в чью-то машину, ничего не говоря, увезла в дом.

Дениску не нашли. Ни живым, ни мертвым.

Приехали тетя, мои родители. Милиционер несколько раз допрашивал меня и строго, и ласково. Всей деревней прочесывали канавы у дороги, кукурузное поле, даже ближайший лес. В соседние деревни ходили. Я истерила, рвалась сама бежать искать.

Никто ни слова мне не говорил, но я понимала, что все думали на меня. Что я что-то сделала с Дениской. Мы же и ругались с ним, и обижался он, бегал жаловаться на меня бабушке. Но ссорились, как все дети, без злости, уже через пару минут забывая про обиды. А теперь пойди докажи. К тому же асфальт высох после ливня, а я нет. Дениска плавать не умел. А тот мужик сразу про канаву рассказал.

В какой-то момент пришла разом постаревшая тетя с почерневшим лицом, схватила меня за плечи, притянула к себе близко-близко и прошипела с ненавистью прямо в лицо:

– Что ты с ним сделала, гадина?

Она наотмашь ударила меня по щеке, настолько сильно и неожиданно, что я отлетела и ударилась скулой об стол, содрав кожу и мгновенно залившись кровью. Было много крика, бабушка оттаскивала тетю от меня, мама пыталась остановить кровь и плакала…

Я не сопротивлялась, будто отупела. Думала: «Пусть мне будет больно, пусть. Пусть я буду уродкой, лишь бы Дениска вернулся. Пусть меня убьют, лишь бы…»

Пришедший врач сделал укол, после которого я провалилась в сон без сновидений, больше похожий на кому. Только так меня смогли увезти домой, в город.

Еще долго потом я постоянно прокручивала в голове этот день с самого начала. Как мы садились на велосипед, как я подсаживала Дениску на багажник, как ехали к этому проклятому кукурузному полю. Как Дениска пел со мной, потом ныл, потом хохотал над моими глупыми шутками, потом опять ныл…

Почему бы нам было не переждать дождь на автобусной остановке? Почему бы не пойти домой пешком, бросив этот идиотский велосипед? Почему бы вообще не строить из себя невесть что, а просто попросить кукурузу у местных мальчишек?

Я рассказывала маме, папе, милиционерам, врачам, к которым меня водили. Я бы и тете рассказала, и бабушке, и всей родне, но мама строго-настрого запретила мне разговаривать с ними. Потом, много лет спустя, она сказала, что все были убеждены: я убила Дениску. Нечаянно или нет. Так ей сказала тетя, прямо обвинила. Поэтому мы перестали общаться с той родней. Мама бросала трубку, если слышала голос кого-то из них. Не знаю, верила ли она мне до конца, но точно собиралась защищать до последнего.

В милиции предположили, что Дениска сам спрыгнул с велосипеда, обидевшись на меня, а когда я уехала без него, запаниковал или решил спрятаться в отместку, сошел с дороги и заблудился, а потом его кто-то украл.

Пропавший без вести…

Спустя какое-то время после возвращения домой я вышла во двор посидеть на скамейке. С раны на скуле уже сняли швы, но видок был тот еще. Кстати, шрам так на всю жизнь и остался.

И вдруг из припаркованной у нашего подъезда машины ко мне метнулась тетя. Очевидно, она давно выжидала момент. Тетя грубо схватила меня за руку и потащила в машину, бессвязно выкрикивая, что я должна найти Дениску, что я виновата, что должна искупить грех. Я сначала опешила, не сопротивлялась, потом тоже закричала… Мне стало очень страшно: я решила, что тетя сейчас меня убьет.

Меня спасли соседки, на счастье в это время гулявшие во дворе со своими детьми. Тетю мою они не знали, про историю с Дениской – тем более. Потом и мама прибежала – ее позвали, она как раз в магазине была, примчалась с авоськой. Отбивала меня от тети этой самой авоськой. Они обе плакали, кричали, тетка то на колени бухалась, то дралась. Ужасно все.

Я не знала, что тетя после безуспешных поисков отправилась к какой-то деревенской ведьме, что ли. Та сказала, что Дениску унес леший и можно еще вернуть, если именно я пойду и буду у лешего просить. Но медлить нельзя, сказала, иначе уже никогда не вернуть. Тетя звонила маме, требовала привезти меня, угрожала, просила. Мама, конечно, наотрез отказалась, и тогда тетя замыслила похищение.

Я бы поехала, если бы знала. Поехала бы, даже если бы пришлось пропасть самой взамен Дениски. Может, он нашелся бы. Хоть как-то. Я до сих пор чувствую свою вину. Ненавижу кукурузу в любом виде.

У Дениски уже могла бы быть своя семья. И тетя не сошла бы с ума. И мои родственники не разделились бы на два враждующих лагеря: считающих меня невольной братоубийцей и верящих в мою невиновность.

Так и живу с этим клеймом. Чтоб меня леший забрал…

В традиционной культуре упоминание нечистой силы равнозначно ее призыванию. Поэтому запрещалось посылать к лешему, особенно ребенка. Сказанное в сердцах и в недобрый час ругательство воспринималось нечистой силой как пожелание-разрешение. Украденный, уведенный лешим человек мог навсегда пропасть, если вовремя не провести определенные ритуалы.