Недоступна чужому народу
Степь, где с Богом в веках мы вдвоём.
Е. Кузьмина-Караваева
Мне степь напоминает корку хлеба:
Не белого, но черного. Она
Волной полынной устремилась в небо,
На горизонте мрачных туч полна.
Там солнце, побледневшее от зноя,
Иссушит камыши и ковыли,
И развернёт, как свиток, предо мною
Стовековую летопись земли.
Там с Богом говорить намного проще:
Простор – и свет, и никаких преград!
И дух мой усмиряется, не ропщет,
Готов узреть вдали небесный град.
Зацепила душу фраза —
И покой ей только снился!
Море – в стадии экстаза,
И кораблик накренился.
Он, ведомый мутным светом
Маяка на горных склонах,
Не боится схватки с ветром,
Разъярённых волн солёных.
В клочьях туч сырое небо,
А душа – как в море щепка!
Для неё – что быль, что небыль,
Но за жизнь схватилась цепко.
В три погибели согнулась,
Чтоб узреть желанный берег,
Потянулась, встрепенулась,
С криком чаек – без истерик…
Шум утих… Устало море
Штурмовать скалу, как крепость.
А маяк на косогоре
Позабыл волны свирепость.
Солнце выглянуло… Утром
Море выглядело сытым:
Отливало перламутром,
Бирюзой и малахитом.
Разыгрались в море волны,
Мчатся буйным табуном.
Сил неистощимых полны,
Чёлн перевернув вверх дном.
От рассвета до заката
Море грозное шумит.
Нетерпением объято,
Средь солёных пирамид.
Тучи… Скалы-исполины…
Ветер морю – словно брат,
Ярым волнам дует в спины,
Прыгнув с кручи, как пират!
Нет, смерти нет! Есть кормчий на корме,
Есть слово Бог, что светится в уме,
Есть мысль: уже недалеко до рая.
Есть море, где алеет, догорая,
Лик солнца: он огромен, словно Бог,
Он чуток: слышит мой невольный вздох,
Когда лечу в невидимую бездну…
О катастрофах думать бесполезно:
Плывёт по небу месяц молодой,
Дыша прохладой, дремлет сад густой,
Где Ева тянет яблоко Адаму…
Сверни налево и направо… Прямо
Иди, иди… Когда увидишь свет,
Воскликнешь удивлённо: «Смерти нет!
Есть – жизнь! Восходит солнце над холмами».
Вот-вот покажется…
Уже совсем немного:
Ещё один дорожный завиток —
И – здравствуй, море!
Позади дорога,
А впереди малиновый восток.
Павлиньи перья так не трепетали,
Никто не пел так ни в одном хору,
Не обещал распахнутые дали
И белоснежный парус на ветру!
Дана морской стихии эта сила,
Величие и горделивый нрав,
Чтобы толпа её превозносила,
Разинув рты и головы задрав.
Бессонно бьются волны, дремлют горы,
Гудит, оставив след, аэроплан…
Слепят лучи, стихают разговоры,
Когда над морем небосвод багрян…
Заходишь в море: неба отраженье,
Осколки звёзд… Всевышнему хвала!..
И радости полны твои движенья:
Душа освободилась, поплыла!
Юная, крутолобая,
Смуглая – это я!
В грозное море пробую
Прыгнуть… Волны края
Нет, не жемчужной пеною
Пенятся, а клыки
Кажут … Но постепенно я
Вынырну из тоски.
Арфа моя гудящая,
Солнце моё, луна!
Жизнь моя настоящая
В вечность устремлена!
Силы в ней много и легкости,
Радости и любви,
Молодости и ловкости…
– Бросьте канат!
– Лови!
Это море шумит и плетёт свои кружева.
Набегут на скалу крутолобые волны-барашки —
И тогда закипает вокруг бирюза, синева,
Разливается горечь цветущей ромашки.
Это море шумит, округляя свои завитки
В совершенные локоны розовой Афродиты.
Это море шумит, и объятья его крепки,
И ладони для парусников открыты.
Это море шумит: и натянутая струна
Прозвучит – и напомнит о предстоящей разлуке.
Я не чайка, летать над волной не вольна,
Но невольно заплещутся крыльями белые руки.
Всё глядеть бы на смуглые главы
Херсонесского храма…
А. Ахматова
Свят Екатерининский собор —
Первый православный храм Тавриды,
Близок и знаком нам с давних пор:
На открытках памятные виды,
Ниши со святыми, мощь колонн,
Свечи, что мерцают у икон,
Храм, где дух Потёмкина витает…
И приделы храма – с трёх сторон,
Пантеон, где славу обретает
Воинство… В Очакове, поди,
Кто-то скажет: «Войны позади…
Впереди – лишь шашлыки да пляжи…»
У поэта – колокол в груди:
Срок придёт – своё он Слово скажет.
Шумит, валы вздымая, Понт Эвксинский,
Скрывая древний город под водой.
И, обладая силой исполинской,
Грохочет гром июньский, молодой.
На море шторм! Срывает ветер крышу,
Раскалывают небо на куски
Зигзаги молний…Колокол услышу —
И вглядываюсь в даль из-под руки.
А там – завеса плотного тумана,
И тучи в стрелах молний вдалеке…
Там храм, что принял имя Иоанна,
Воздвигнут на любви, не на песке.
Моря свежее дыханье,
Керчь – и Митридат-гора.
Изнурительна жара,
Вялых листьев колыханье.
Киммерийские ворота —
И ступени в небо… Мост:
Он вдали… А мне охота
Глянуть вниз, где во весь рост
Распростёрся город древний.
На ступеньках – зыбь веков.
Не уйти от сквозняков:
Всё отчётливей, напевней
Стонет арфа… Сам Эол
Эту арфу изобрёл.
Мне она напоминает
Про горячие бои:
Где осколки от гранат,
Где чужие и свои
Обагрили землю кровью,
Где тоску про долю вдовью,
Песни бережно хранят.
Рваная рана оврага
На груди степной.
До родника – два шага,
Шелест травы и зной.
Коршун упрямо кружит,
Юркнула в нору мышь…
Ветер с листвою дружит:
Зашелестел камыш.
Спрятался за высоткой
Старый окоп в полынь.
Линия неба чётко
Врезалась в степь, в теплынь.
Под молодой плакучей
Ивой – могильный холм.
Выпал мне грустный случай:
Вспомнила – в горле ком.
Дед мой погиб в атаке,
В братской могиле спит…
Там пламенели маки
В лунках из-под копыт…
Ветру нравится русское поле:
Как волнуется рожь при луне,
Где играют ведущие роли
Свет и тень, приближаясь ко мне!
Где бурьян, вырастая стеною,
Отряхнёт чужаков семена,
И – стена меж тобою и мною,
Снова чертополоха стена!
Это поле, что полито кровью
Человечьей, шумит по ночам.
Стебли маков, прильнув к изголовью,
Приближаются к сонным очам.
Утром птицы в воздушном потоке
Устремляются вдаль, за межу,
И гудит самолет на востоке,
За которым я долго слежу.
Конь! Казачий быстроногий конь:
Бьет копытом, гулко бьет копытом.
Ржаньем прогоняет страх погонь —
И скорбит о всаднике убитом.
Навсегда запомнил верный конь
Звонкий голос казака лихого.
Прыгнул в воду, а потом в огонь,
И от боли захлебнулся снова.
Больно видеть друга – седока
На земле, среди густой полыни.
Холодна у всадника рука,
Навсегда в степной остался глине.
Страшно, страшно жаркому коню
Сквозь кинжальный блеск великолепий,
Двигаться навстречу воронью
Одному среди бескрайней степи.
Белый конь в тумане тихо бродит,
Ветки верб мерцают у реки.
Белой ночью белый пароходик
Подаёт негромкие гудки.
След разлук в душе молочно-белый,
И от камня – по воде круги…
Жеребёнок – милый, оробелый,
В неизвестность ночи не беги!
Даже птицы в белые одежды
Рядятся, и, выйдя из воды,
Тянут крылья, полные надежды,
Прячутся в прибрежные сады.
Мягкие, как лён, свои ладони
На глаза роняет мне рассвет…
Где-то на лугах пасутся кони.
И короче этой ночи нет.
Отец стоит ко мне спиною,
Кричит с досадою:
– За мною!
Я страсть трусливых не люблю,
Капризных маменькиных дочек…
– Плыви!..
Мне б воздуха глоточек —
И я все окрики стерплю,
В холодной глуби погибая…
А под водою голубая
Рыбешка юркнула в траву…
И вынырнув, я по-собачьи
Барахтаюсь, смеюсь и плачу,
И все плыву, плыву, плыву…
Свисают мокрые косицы,
Немеют смуглые ключицы,
Слабеет тело, но река
Несет меня легко и вольно,
И усмехается довольно
Отец – и вот его рука!
О, счастье – заново родиться:
В воде плотвицею резвиться,
Над крышей ласточкой летать!
Проснуться утром солнцем алым,
К воде бежать ребенком малым,
Ромашкой в поле лепетать!
Родниковая радость,
Васильковая грусть.
Земляничная сладость,
Ветки тоненькой хруст.
Я губами срываю
Мякоть со стебелька,
Я восторг не скрываю
В кружевах сосняка.
И земля бесконечна,
И бессмертна душа.
Я юна и беспечна,
Воду пью из ковша.
В ненаглядное лето,
Где по пояс трава,
Уплываю, согрета
Солнцем, с чувством родства…
Гром грохочет, тишина трепещет,
Птица в страхе кружит над гнездом.
Над соседней рощей ливень хлещет,
В свете молний одинок наш дом.
Как глотает жадно влагу вереск,
Как вздыхают стебли камыша!
Вслушиваясь в этот шум и шелест,
С музыкой слилась моя душа.
У природы свой оркестр, где скрипки,
Балалайки и аккордеон
Розовых бутонов будят свитки,
Слыша смех, переходящий в стон.
Я бегу домой в промокшем платье,
Где меня встречает мама: «Ах!..»
Этот ливень полон благодати,
Этот вечер свежестью пропах.
В сочетании мёда и горечи
Жизнь смакую, дышу и живу!
То слетаю на саночках с горочки,
То под парусом в море плыву.
Скоротечны мгновенья беспечности,
Но на фоне печали они,
Становясь продолжением вечности,
Наполняют сиянием дни.
Поэту Владимиру Лория
Азарт веселья наполнял меня
И требовал горячего коня
И ветра, обжигающего щёки!
И музыки, гремевшей из садов,
Причастной к созреванию плодов.
– Я Вас люблю!
Пусть вслед летят упрёки!
Мне ни к чему надежная броня,
Вы всё равно поверите в меня,
Ведь ради Вас материки я сдвину,
Расплавлю вековую толщу льдов,
Чтобы звенеть ручьём на сто ладов:
– Я Вас люблю,
К Вам, как весна, прихлыну!
О проекте
О подписке