2. Никита. Заколдованные

Ксюша, как послушная девочка, сидит за своим столиком, увлечена картинками в детской раскраске. По бокам стоят еще два стульчика. В одном Зайка сидит, в другом Настенька – кукла ростом с Ксюшку. Перед каждым – альбомные листы и по несколько цветных карандашей.

Остальные игрушки в ряд сидят на диванчике, на полках или спрятаны в комоды. Детское трюмо с подсветкой вокруг зеркала завалено блестящими заколками, разноцветными резиночками, всякого рода расческами и косметикой.

Ищу место присесть.

Зайка у нас неприкосновенный, а вот куклу можно и потревожить.

– Разрешите мне присесть на ваше место, сударыня, – отправляю Настеньку на кровать, а сам сажусь на ее место.

Колени выше головы, зато с дочкой на одном уровне. Неудобно, но терпимо.

– Ну, маленькая проказница, и что это был за демарш?

– Какой такой демаш? – Ксюха поднимает на меня удивленные васильковые глазенки. Делает вид, что не понимает, о чем речь.

– Зачем фрикадельку Лике подкинула?

– Илина Федоловна говолит, мясо надо есть, – медленно и поучительно. И ни грамма раскаяния на лице.

За кряхтением в кулак сдерживаю смех.

С дочкой не поспоришь, а с Ириной Федоровной тем более. Ирина Федоровна – наша домработница. Добрая спокойная женщина, которая два раза в неделю убирает дом, готовит еду, но при этом остается тихой и незаметной. Ксюха ее любит.

– Лика расстроилась из-за блузки.

– У нее их полный шкаф, – это тоже похоже на слова Ирины Федоровны.

– И все равно портить чужие вещи нехорошо. Тебе бы понравилось, если бы кто-то порвал твою любимую книжку или нарисовал на ней какую-нибудь каляку-маляку?

– Нет, – подумав, дочь мотает головой. Откладывает карандаш в сторону, ручки на коленях. – Я больше не буду, – добавляет тихо, опустив голову.

– Я рад, что мы поняли друг друга, котенок, – с любовью глажу белокурую красавицу.

Чем старше становится дочка, тем больше походит на свою мать, Тасю. Тоже блондинка с шелковыми волосами, яркими синими глазами, и даже характер иногда проявляется Таськин.

А вообще Ксюха – прелестный ангелочек. Стоит взглянуть на нее, и в груди разливается тепло, гордость и умиление. Моя дочь. Моя кровиночка. Моя отрада.

Взгляд падает на наручные часы. Время.

– Мне нужно уехать, Ксю, дела.

– Можно с тобой? – дочь поднимает на меня васильковые глаза, полные надежды.

– Я бы с радостью взял тебя с собой, Ксюнь, но я еду работать. Там маленьким девочкам делать нечего.

Хрупкие плечики поднимаются и со вздохом опускаются.

– Но Лика остается дома, можете поиграть вместе. Я приеду, к вам присоединюсь.

– Не хочу с ней иглать. Мне с ней неинтелесно.

– Но раньше же она тебе нравилась?

– Ланьше она была длугая, а потом стала злой.

– Наверное, ее заколдовала злая колдунья. Нужно найти способ, как ее расколдовать, – снижаю голос до заговорщицкой интонации.

– Как? – шепотом спрашивает малышка, заинтересовавшись.

– Помнишь, в сказках всегда добро побеждает зло? – кивает. – Надо быть с Ликой доброй, и она обязательно расколдуется.

– Ладно, я поплобую.

Ксюха залезает ко мне на колени, обнимает за шею крепко-крепко. Пахнет от нее ее особенным детским запахом – смесь ванили, молока и сдобной выпечки. Так бы и съел.

– Пап, – кнопка встревоженно в лицо мне смотрит, – а вдлуг тебя тоже кто-нибудь заколдует?

– Меня? Да кто посмеет? Ты посмотри, какой я большой и страшный, – выпячиваю грудь колесом и руки напрягаю, показывая бицепсы, – все колдуны испугаются и разбегутся в разные стороны.

– Ты не стлашный. Ты добрый и очень-очень класивый!

– И ты у меня тоже очень-очень красивая. Я тебя очень сильно люблю.

– И я тебя люблю, папочка, – сжимает шею со всей силы.

– Задушишь, – смеюсь, наслаждаясь близостью с дочкой. – Отпускай, а то опоздаю на работу. До вечера, моя принцесса.

Точно надо отпуск брать. Так бы остаться с Ксюшкой дома, поиграть вдоволь, повеселиться, глядишь, и с Ликой бы у них контакт наладился.

Но я обещал. Тем более дело закончено.

Спускаюсь вниз.

Лика листает папку. Фото девушки лежит отдельно.

– Красивая у тебя работа, – ревниво тыкает пальцем в лицо Тины.

– Это – работа. Не ищи проблему там, где ее нет, лучше следи за дочкой. Я уехал, – забираю папку.

В машине кидаю ее на сиденье рядом. Мультифора с фотографией Шелест выскальзывает на пол.

Поднимаю и снова зависаю на ней, разглядывая. А потом достаю отчет Иванова и читаю про Тину.

Работает в городской поликлинике на полставки и еще на полставки в крутой платной клинике.

«Все-таки стала врачом», – усмехаюсь про себя.

Не замужем, детей нет. Другой личной информации не вижу.

Мне бы это досье пару лет назад, когда погибла Тася и я едва смирился с ее потерей. Или хотя бы несколько месяцев назад, до женитьбы на Анжелике.

Сам себя без Таси не вывозил. Лика своим появлением в рухнувшей в один миг жизни перекрыла страдания. Временно.

Зачем я сделал ей предложение? Ах да, няня моей дочки превратилась в страстную любовницу. В Ксюшке моей души не чаяла, и я решил, что лучшей мамы для нее не придумаешь.

Помню, как за два дня до свадьбы укладывал маленькую принцессу спать.

– Пап… – тяжелый вздох крохи.

– М?

– Я хочу длугую маму.

Приплыли. Свадьба через два дня!

– А чем тебе Лика не нравится, котенок? Вы же подружились.

– Она злая. Она меня не любит. И тебя не любит.

– Почему ты так думаешь?

– Я не думаю. Я знаю. Слышала.

– Что слышала?

– Она тебя называла нехолошими словами, когда они с тетей Машей чай пили на кухне. Только это не чай был, а что-то невкусное…

– Откуда ты знаешь, что невкусное?

– Пахло неплиятно, – маленький кнопочный носик характерно сморщился.

– Понятно. А что за нехорошие слова?

– Мне нельзя повтолять.

Моя малышка иногда слишком послушна.

– Хм, ладно, кнопка, спи. Разберемся.

С нехорошими словами, невкусным чаем и не только…

Но Лике мне, кроме слов дочери, предъявить было нечего. Она даже натурально расстроилась, что Ксюша ее оклеветала. И я поверил. Списал все на предсвадебную нервотрепку в нашем доме. Малышке она тоже передалась, вот и придумала Ликину «нелюбовь».

А дочь на самом деле оказалась права – после свадьбы Лике она стала неинтересна. То ли впрямь жену заколдовали, то ли меня чем-то опоили, ослепили, ваты в уши напихали.

Заколдованное королевство какое-то.

3. Кристина. Счастливо оставаться

Отчеты, отчеты, отчеты…

Откинувшись на спинку кресла, разминаю шею и плечи, прикрываю уставшие глаза.

Невыносимо. Подташнивает не столько от отчетов, сколько от необходимости находиться на одной территории с Анатолием. В памяти еще звучит его резкий тон и обидные слова, что на таких, как я, не женятся. Такими только пользуются. Он еще много чего говорил, не стесняясь в выражениях, а я стояла, обтекала униженная, обиженная, растерявшая уверенность в своей неотразимости и чувстве нужности. Ему.

Надо было ответить… Так же обидно и хлестко, чтобы задеть его самолюбие. Увы, онемела, оглохла, застыла. Потому что всегда считала, что мужчина, по-настоящему любящий свою женщину, не позволит себе обидеть ее. Анатолий оказался два в одном – и не любящий, и не мужчина.

После драки кулаками не машут. Если бы я не тормозила, то…

Прокрутила уже несколько сотен вариантов нашего диалога, жаль, нельзя эти варианты внедрить в мозг Анатолия, чтобы он знал, ЧТО я теперь о нем думаю.

Правильно говорят – от любви до ненависти один шаг.

Ненавижу!

Дура слепая! Недалекая!

Пальцы неконтролируемо мнут лист А4. Черт! Опять переписывать!

В дверь стучат, и тут же она открывается.

– Крис…

Вместе с голосом моей коллеги Агнии в кабинет вплывает корзина белых роз.

– Та-дам! – торжественно ставит ее мне на стол. Воздух тут же наполняется цветочным ароматом, который я вообще-то люблю, но не в данном случае. Я уставшая, и, кроме раздражения, эти цветы ничего не вызывают.

– Агния! – недовольно шипя, вытаскиваю бумаги из-под плетеной корзины. – Смотри, куда ставишь!

– Ай, плевать! Крис, ты только посмотри, какая красота! Да за таким букетом работать не надо!

Закатываю глаза. Стоимость букета еще ни о чем не говорит.

– От кого?

– Понятия не имею. Курьер принес на пост, просил передать Кристине Шелест.

– Так это мне? – изумленно таращусь на подругу, ищу хоть толику шутки на ее смазливом личике.

– Тебе, конечно, – уверенно и без намека на розыгрыш. – А ты о ком подумала?

– Точно не о себе, – усмехаюсь. – Ладно, следующий вопрос: от кого?

Вместе с Агнией роемся в бутонах в поиске карточки или какой записки. И когда надежда на нее исчезает, пальцы натыкаются на маленькую открытку у края корзины.

«Прости за грубость, любимая. Не знаю, что на меня нашло. Предлагаю все оставить как прежде. Твой А».

– От кого, Крис? – Агния заглядывает мне через плечо. Она про нас с Анатолием не знает. Вообще никто не знает.

Отворачиваюсь, отхожу к окну, сминая открытку в руках. Анатолий. Как у него все просто – оскорбить, унизить, плюнуть в душу, а потом просто «прости». На что надеется? Что я прибегу к нему и сделаю вид, что ничего не было?

Ну уж нет. Дудки, бывший любовничек. Жене своей лапшу на уши вешай.

– Кристин? – подруга трогает меня за плечо. – Ты чего?

– А? Ничего. Задумалась просто.

– От кого цветы-то?

А собственно, почему я еще здесь? Теперь меня ничто и никто не держит, а зарплата… Найду другую работу. В конце концов, в городской больнице врачей не хватает, возьму подработку.

Не отвечая Агнии, резво разворачиваюсь, в два шага оказываюсь возле своего стола, можно сказать, уже бывшего. Беру чистый лист и размашистым почерком пишу заявление по собственному желанию.

Вообще, почему я раньше это не сделала? Зато камень с души мгновенно упал и настроение улучшилось.

– Крис! Ты что делаешь? Он же тебя не отпустит…

– Он? Он как раз с удовольствием.

С заявлением в одной руке, прихватив корзину в другую, покидаю свой кабинет.

Быстро преодолеваю полукруглый холл частной клиники. По сторонам не смотрю. И так знаю, что все сотрудники смотрят и шушукаются. Видимо, выражение лица у меня слишком решительное и злое, еще и эти чертовы дорогущие розы привлекают внимание.

Перед кабинетом Калинина на секундочку задерживаюсь. Руки заняты, постучать нечем, не ногами же долбить. Поэтому, подцепив ручку локтем, открываю дверь.

А там…

Анатолий Сергеевич, он же завклиникой и мой уже бывший любовник, лобызается с Любочкой из процедурной. Зажал ее у шкафа и пальцы свои ей под коротенький халатик запустил. Паучище.

А Любочка пищит да губешки свои малиновые под его нахальный рот подставляет.

Фу, сейчас стошнит.

Со мной на работе ни-ни, а с остальными, значит, можно, даже не запираясь?

Дабы привлечь внимание, громко кашляю.

– Кристина Владимировна, почему без стука? – заметив, что в кабинете теперь они не одни, Толя отрывается от Любочки. Как ни в чем не бывало поправляет воротник своего белоснежного накрахмаленного халата и проходит к своему столу, садится в кожаное массивное кресло.