Читать книгу «Сотворение мира (сборник)» онлайн полностью📖 — Татьяны Кудрявцевой — MyBook.

Осень. Дневник


1 сентября

Судьба моя – копейка. Вчера я позорно рыдала. Родители утешали меня хором, папа даже пошел к директору. Я всё слышала: я каталась под окнами на велосипеде «Ласточка», а там – первый этаж. Папа привел аргумент, что в старую школу мне ходить намного ближе, не надо переходить через дорогу. А ведь я часто задумываюсь, когда стихи сочиняю и становлюсь человеком вне правил уличного движения.

Вот глупости! Все считают меня ребенком. Выходит, будто я их обманула. Но не рассказывать же было про Диму Накончина! Хотя и так ничего не вышло.

Директриса с грустью изрекла, что я – «случай спорный, живу на границе микрорайонов, и неэтично получится, если всех отличников оставить себе». Интересная логика! А если б я была второгодницей? Неужели бы оставили? Ха-ха!

Плохой сегодня день. Черный понедельник «на моей бирже». Из нашего класса перешло всего человек десять (остальные из параллельных) да еще Серафима Владимировна, литераторша. Теперь она у нас классный руководитель. Серафима добрая, но некоторых вещей просто не понимает. Опозорила меня перед всем классом. Целый урок причитала:

– Бедная Сашенька!.. Как расстраивается! Теперь ей так далеко ходить в школу.

Как будто я какая-нибудь первоклассница! И все потешались. Потому что мое унылое лицо выдавало меня с потрохами.

Но дальше было еще хуже. На черчении «черченичка» (она даже не сообщила, как ее зовут, сказала, что, мол, временная – заменяет, пока болеет настоящая. Странно, как будто у «временных» нет имен!), велела назвать каждому чертежные принадлежности, которых для урока не хватает. А я в учебнике вычитала, что к карандашам полагаются наконечники, и когда очередь дошла до меня, вымолвила, что все есть, только вот наконечников не хватает.

«Черченичка» вообще не знала, что такое наконечники. Начала листать учебник, а мне заявила, что нечего выпендриваться. В классе все просто повалились от хохота.

Гущенко мне потом сказала, что я ненормальная, ведь у Димки было прозвище Наконечник (от фамилии), и что все всё поняли. Я и забыла про это прозвище. Я-то звала Диму по имени. Не по кличке. Вот и попала, как кур в ощип.

Ну и пусть. Одно мне горе в этой школе! Только и радости, что выросла за лето на семь сантиметров. Гущенко в прошлом году все сокрушалась, что ей неудобно со мной ходить, раз я такого низенького роста.

Теперь мы, наверное, не раздружимся и я не буду на физкультуре стоять в конце шеренги, рядом с мальчишками. А то целый прошлый год мучилась. Веселая была картинка – бок о бок я и великан Генка Метлищев! Прямо как герои Свифта.

Пойду за маслом, надо скорей: мама собирается жарить капусту. Теперь в моей жизни остались только общественная работа, учеба, помощь по дому и ходить в библиотеку!


5 сентября

Ну а еще, конечно, я живу воспоминаниями…

 
Не могу про тебя ни слова сказать,
Не могу про тебя стихи написать.
Стою и смотрю – и восторг во мне,
Как с горки на лыжах в солнечный день…
 

Досочинить не успела. Заявилась Гущенко. Пошли с ней гулять в лес. Она взяла с собой котенка Мурзика. Волокла его на капроновой ленте. Мурзик упирался, пищал, бросался на землю, как барс, рвался к вольной жизни. Я предложила его отпустить, но Гущенко не согласилась. Сказала, что надо, в конце концов, силу воли воспитывать. И у себя, и у котенка, и вообще: мал, глуп. А если потеряется? Ну что же, котенок ее, не мой. Пусть воспитывает как хочет.

Гущенко сплетничала обо всех новеньких мальчишках, тараторила без умолку, а какое мне до них дело! В моей душе жили воспоминания о Диме Накончине.

В третьем классе мы выпустили газету «Смехопанорама». Все девчонки сочиняли стихи, все критиковали Накончина. Во-первых, я думаю, от любви, а во-вторых, оттого, что Раиса Кондратьевна постоянно ругала его за клоунские поступки. Света Семафорова написала точь-в-точь такими же словами, как выражалась учительница:

 
Наконечник веселится.
Скоро может прослезиться.
 

И дальше совсем глупо:

 
Рано пташечка запела:
Как бы кошечка не съела.
 

А у меня было так:

 
Дима, ты как Ванька-Встанька,
Не унять тебя никак!
Как Болтайка-Улыбайка
Или как Иван-дурак!
 

(Тоже, конечно, слабовато, но для третьего класса всё-таки неплохо.)

Накончин прочитал всю газету и сделал вывод:

– У Румянцевой стихи настоящие, только у нее. А вы дуры, а никакие не смехопанорамщики. Особенно ты, Семафорова!

Семафорова завопила и бросила в него мелом, а он в нее – шваброй.

Потом Накончина как хулигана посадили со мной для перевоспитания. До этого его сажали со всеми девчонками в классе, но девчонки начинали с ним болтать. А тут учителя не могли нарадоваться:

– Совсем не разговаривает, смотрит в книгу!

Мне даже было обидно. Тогда я еще не догадывалась, что он смотрит в книгу, а видит фигу. Ведь он всё время потихоньку поглядывал на меня. Прикрывался рукой, как на солнце смотрят, и не сводил глаз. Чистая правда!

А в конце года в школе ставили «Кошкин дом». Мы с Семафоровой играли котят, а он – кота Василия. Из Семафоровой вышел неотразимый котенок! Она красовалась перед всеми своим пышным хвостом – большущим, из бабушкиной лисы-чернобурки. А у меня такого шикарного хвоста не было, как ни прискорбно.

Мой троюродный брат Витька притащил откуда-то белый кроличий хвостик, но тот хвостик никуда не годился. Однако, за неимением лучшего, мы его пришили, но получилось, что ненадолго. Хвост отпал от меня прямо на сцене.

А позже на словах: «Ах, вы хотите сливок, вот я вас – за загривок!» – кот Василий Семафорову лупил метлой, а за мной только гонялся. Я тогда все думала: почему? Глупая была.

Отчего так происходит? Начнешь всё про жизнь понимать, да уж поздно.

Так мы и гуляли с Гущенко: я молчала, а она даже не догадывалась, что у меня в голове. И хорошо.


10 сентября

Ну, пришла пора описать наш класс. Без этого, наверное, не обойтись. Помимо старичков переведенных есть и новенькие. Например, две примадонны: Ганна Волова и Надя Пожарская. Они очень красивые, с немыслимыми копнами волос! Такие волосы не только заплетать, их стричь можно, всё равно густые будут! Не то что мои три волосинки.

Надя брюнетка, а Ганна блондинка. Эти девочки как две карточные дамы – «пик» и «червей». Все переменки они ходят под ручку и шепчутся. Или вызывающе смеются. Естественно, мальчишки из девятого класса на них уже поглядывают и посылают записки.

Есть еще одна девчонка, Инка Пескарик. Говорят, она откуда-то из-за границы приехала. Инка очень взрослая. Когда разговаривает с тобой, смотрит как-то сбоку, слегка улыбается, в полулыбки, с иронией, и пожимает плечами. В школу она ходит в элегантных сарафанчиках. Может даже, от какого-нибудь Диора. Только безо всяких там воланчиков, крылышек и гипюра.

За первую парту Серафима посадила Валеру Васипова. У Васипова широкие рассеянные шаги, словно шагает в пропасть. Он малоразговорчивый и сильно близорукий. И очень плохо одет – ходит в кургузом таком пиджачке. Серафима сообщила, что Валера замечательно декламирует стихи (посмотрим!), она еще что-то хотела добавить, но раздумала и как-то испуганно закрыла рот.

И еще один новенький – Андрюша Туполев. Сразу можно понять, что он пойдет в науку. Все задачи решает с лёту. Лицо у Туполева большое, сердитое и насмешливое. А когда пишет на доске, мел у него крошится – такой острый почерк.

Ну а меня Серафима вздумала посадить с Олегом Слоновым. Разумеется, двоечник. Похож на второгодника, хотя на второй год пока не оставался. Учителя говорят, что он потенциальный второгодник. Слонов огромный, как слон, особенно по сравнению со мной. Наши остряки уже пустили про нас шуточку: «Слон и Моська».

Как только Слонов приходит в школу и садится за парту, то сразу произносит: «Здравствуй, Моська!»

Как вам это понравится! При этом Слонов не дерется, хотя мог бы, и не списывает, пока я сама не разрешу. Это подкупает.

Слонов смешной. В карманах у него чего только нет: резинки, вкладыши, железки всякие. Как будто у первоклассника. По-моему, там даже наконечники найдутся, о которых в учебнике «Черчение» написано.

Каждый урок Слонов это добро раскладывает на парте, а когда его вызывают, ни за что не поднимется, пока всё не соберет. Учителя нервничают. Они думают: он нарочно их злит. А мне кажется, не нарочно.

Руку он никогда не поднимает. А вчера на русском Серафима повторяла суффиксы «сч» и «щ» и велела придумать слова с этими суффиксами. И тут вдруг Слонов поднял руку! Серафима взволнованно спрашивает:

– Ну-ну, Слонов, какое у тебя слово?

И он сказал:

– Пример «сч» – «прысчик».

Все заржали, как самые настоящие недрессированные лошади. Серафима покраснела.

А мне стало жалко Слонова. Мне его вообще жалко. Говорят, что у него нет мамы.

Бедный.

Сентябрь. Жизнь без дневника


В пятницу, 11 сентября, Серафима с торжественным лицом сообщила:

– Завтра уроков не будет. Поможем совхозу убрать капусту. Покажем, на что мы способны. И дождь нам не помеха.

Все мгновенно оживились: а действительно, не помеха! Тем более в совхозе они еще ни разу не были. Не учиться, а гулять по полям – вот так счастье привалило! Девицы начали шелестеть, какие наряды наденут. А Метлищев тут же проорал:

– Ответим дождю – нет! Капусте – да!

Серафима укоризненно покачала головой, но урезонить Метлищева не успела: звонок грянул шаляпинским басом. В новой школе было все новое, и звонок громыхал так, что не перекричишь.

Но Серафима добавила все же:

– Резиновые сапоги – обязательно. И куртки теплые…

Саше Румянцевой стало жалко Серафиму: «Возится с нами, как с малышами. А вокруг – дылды да пересмешники. На работу ведь идем, а никого не колышет».

По чести сказать, Румянцева тоже мало что понимала в сельских трудах, но она была за справедливость. Чувство ответственности висело на ней с младенчества гирей – такая уж уродилась, ничего тут не попишешь!

Утром все, кто не проспал, собрались у школы. Пришло тринадцать человек, ровно пол-класса. Гущенко, Волова с Пожарской, ну Румянцева, понятно, она же сознательная; Алевтина еще, тоже новенькая, а серьезная… Фамилия только у нее необычная. – Косоурова. Шесть девочек, семь мальчиков.

– Ждать не будем, – изрекла Серафима, – остальные получат прогул. – И ни к селу ни к городу добавила: – Васипова я освободила.

Саша услышала и удивилась: «Чего сообщать, когда никто не спрашивает про Васипова? Никому и дела нет. Подумаешь, фигура!..»

Перед дорогой все друг друга рассматривали, кто как оделся. Это же редкое событие, чтобы одеться кто как хочет, а не как в школе положено.

Пожарская и Волова были на высоте. Узенькие пижонистые брючки, сапожки разноцветные, кепарики – одним словом, картинки! В сравнении с ними Румянцева выглядела скучной мышкой: старая зеленая куртка с капюшоном, сапоги до колен и перчатки в кармане, не кожаные, конечно, а те, которые для труда. Вообще непонятно, мальчик это или девочка: форм-то никаких! Вот уж кто за модой не гонится…

Гущенко отошла от Румянцевой, к Воловой с Пожарской прибилась. Выпустила из-под платка свою светлую челку и теперь все время сдувала ее с глаз наверх. Все равно что фыркала. Челка отчаянно ей мешала. Зато модно.

Пороховые – почти пригород, до Янинского совхоза можно пешком дойти. Так всем и казалось. Сначала семиклассники резво с места взяли, но быстро приуныли.

День выдался серенький. Дождь всю дорогу сеялся мелкими каплями, как через сито. Глинистая дорога размыта. Румянцевой-то что: капюшон надвинула – и вперед. Знай себе перескакивает с одного глиняного островка на другой. В таком «наряде» не страшно испачкаться. Девчонки пыхтели сзади.

– А вес-то, вес у Саши – птичье перышко! – умилилась вдруг Серафима.

Подумать только! Но Слонов возьми и поддержи ее:

– Точняк! Моська маленькая, да удаленькая.

Девчонок досада взяла. Тоже ценитель выискался, понимал бы хоть что-нибудь в женской красоте!..

Дома вокруг стояли деревянные, одноэтажные, с низкими голубенькими окошками, с поржавевшими от первых заморозков георгинами. Да еще и собаки всюду тявкали.

«Неэффектный пейзаж», – сказала бы Инка Пескарик. Если бы пришла. Но ее не было. И правда, зачем ей совхоз?

Многие начали жалеть, что явились.

А уж когда семиклассникам показали поле… Поле было нескончаемое, огромное, словно стадион. Всё в капустных кочанах. Они валялись в черной взбаламученной земле, круглые, как футбольные мячи. Их надо было складывать в старые шершавые ящики.

Румянцева схватила один кочан и тут же уронила. Вес оказался приличный! Все дружно захихикали. Но Слонов тут как тут. Подхватил Капустину – и в ящик. Метлищев даже сострить не успел.

– Молодец, Олег! – похвалила Слонова Серафима. – Давайте встанем в пары. Дело быстрее пойдет!

И класс двинулся к конторе, маячащей вдалеке, за стеной моросящего дождя, величественно и чинно.

– А мне пары нет! – заорал Метлищев. – Я же тринадцатый!

– Будешь ящики считать! – распорядилась Серафима.

Мальчишки подтаскивали ящики в общую кучу. Наверху, как начальник, пристроился Метлищев.

Гущенко стало завидно, что не она руководит процессом, ведь привыкла в гуще быть, точнее, над гущей (фамилия-то обязывает!). И она очень органично пристроилась к Метлищеву:

– Ты считай, а я записывать буду.

А что? Кто записывает, тот всегда главнее!



Опять паритет нарушился: девчонок пять на грядках осталось, мальчишек шестеро. Постепенно почти все мальчишки к Воловой с Пожарской перекинулись.

Туполев достал перочинный ножик из кармана, срезал испачканные землей нижние листья, а потом подумал-подумал и верхние срезал, освободил сочную белую душистую кочерыжку, царским жестом протянул ее Ганне.

И пошло-поехало. «Столовая № 1» открылась.

Саша Румянцева, понятно, осталась без кочерыжки. Потому что они со Слоновым продолжали кочаны в ящики собирать. Алевтина, правда сначала тоже им помогала. Но потом отошла и стала работать одна.

Кочаны постепенно становились всё тяжелее и тяжелее. Руки у Румянцевой одеревенели. Но она закусила губу и пошла дальше. Из упрямства. Слонов с Алевтиной – за ней.

 
Но пахло на поле отчего-то мимозой.
Горча, аромат стоял столбом.
А скоро, скоро нагрянут морозы… —
 

шептала Саша.