– Я вот думаю, с чего ты взяла, что я – импотент, ведь мы с тобой давно не живём, как муж с женой. – Геннадий говорил очень спокойно, хотя еле сдерживался, чтобы не ударить её. Алла насторожилась:

– О чём ты, милый?

– Милый? Очень мило!

Он уже шёл к ней – большой, грозный, – на ходу снимая брюки.

– Я покажу сейчас, какой я – импотент.

Он резко вытащил ремень из брюк, и не успела Алла опомниться, как Геннадий связал её согнутые в коленях ноги и перевернул лицом вниз. Она что-то мычала, уткнувшись лицом в постель, он не обращал внимания. Посмотрев на холёные бёдра, раковину, обрамлённую тёмным стриженым волосом, открывшийся анус, он стиснул зубы:

– Я – импотент, но хочу трахнуть тебя в задницу.

Крепко держа её бёдра руками, вошёл в маленькое отверстие. Стараясь не думать о своей обиде, Геннадий размеренно «работал». Удовлетворения никакого. Кончив, он развязал свой ремень, Алла вытянулась на кровати – красивая, чужая:

– Животное, – сказала сквозь стиснутые зубы.

– А ты …, хотел сказать – сука, но при чём тут бедное животное, которое собирает вокруг себя кобелей с одной лишь целью – продлить свой род, оставить потомство. А ты для чего? А я знаю! Это твоя работа! – Геннадий говорил чётко, осознавая впервые, что всё это время прожил с проституткой.

Алла молчала, всем своим видом показывая презрение. Геннадий ушёл в свою комнату собираться. Дорогие костюмы, которые покупала ему Алла, он всё-таки взял, получал же он зарплату. Больше ничего, – никакие бытовые мелочи, ничего, кроме своего одеколона и зубной щётки. На душе было гадко, помои.

Мама приняла его без лишних слов. Она давно предчувствовала, что этим всё закончится. За пять лет Алла ни разу не зашла к матери Геннадия. Они виделись один раз – на свадьбе, но у мамы Геннадия сразу сложилось верное представление после первого впечатления.

На другой день, садясь за стол поужинать, Геннадий открыл бутылку водки. Мама замерла у стола:

– Гена!

– Хочу расслабиться.

– Гена, если ты начнёшь расслабляться водкой, то сам превратишься во что-нибудь жидкое, гадкое. Не надо, не начинай, прошу тебя, – мама со слезами на глазах, прижав руки к груди, упрашивала его.

Геннадий отшвырнул от себя бутылку, та упала на пол, разбившись вдребезги. Он оперся лбом на руки. Да, мама, как всегда, права. Начнёшь пить – остановиться трудно. Но как тяжело было на душе! Мама успокаивала его, как могла. Потерпи, время залечит.

Времени потребовалось не так уж и много. Этот разрыв уже давно произошёл. Жить вместе, так, как жили они, было невозможно. Геннадию не нужна была ширма, тем более он не хотел быть ширмой сам. Развели их с Аллой очень быстро – детей-то не было. Имущество не делили. Геннадию отдали старенькую машину, остальное осталось у Аллы.

Через некоторое время бывшие работники ателье подали в суд о неправомочном присвоении их ателье и выиграли дело. Бывшего тестя привлекли к ответственности. Приватизация ателье, в которое он пристроил дочь, – не единственная его махинация. Но он быстро отмазался. Правда, с работой пришлось расстаться. Но он устроился неплохо. А его дочь, продолжала зарабатывать, торгуя собой. Скоро Геннадий потерял их из виду. Гадко было даже думать об этой семейке.

Он с головой ушёл в работу. Главный редактор всё время болел, Геннадий его замещал. Всё у него получалось. А чуть больше года спустя, Геннадия известили о смерти Вениамина Матвеевича. Геннадий очень расстроился. Собрался на похороны. Почти вся районная администрация поехала. Многие уважали бывшего председателя колхоза. Когда в стране началась неразбериха, их колхоз плавно стал фермерским хозяйством, которое продолжало кормить город. И город в лице своих глав, ехал теперь проститься со своим кормильцем. Побольше бы таких хозяев нашей многострадальной Родине! Были бы все сыты и довольны.

По дороге к селу выстроилась целая вереница машин – импортных и отечественных, микро – и больших автобусов. Геннадий еле припарковал свой автомобиль, подошёл к группе людей, толпившихся вокруг главы администрации района, поздоровался с каждым за руку. Его уже все знали.

Сельчане – свои и соседские – выстроившись длинной очередью, подходили прощаться с покойным. Многие плакали навзрыд. Геннадий, глядя на усталые черты Матвеича, вдруг отчётливо услышал его голос:

– Что же ты, парень, ни разу дочку свою не навестил?

У Геннадия мурашки по коже пошли. Оглянулся. Нет. Это – память. Нервы. Геннадий стал осматривать сельчан, нет ли среди них знакомого лица. Сколько лет прошло? Пять, шесть? Вереница сельчан была нескончаемой. Оказалось, они ходили по кругу – пройдут мимо гроба, всплакнут и снова – в очередь, чтобы всем была возможность попрощаться. Пока Геннадий осматривался, очередь пошла по следующему кругу. Он сразу узнал Варю несмотря на то, что она изменилась – поправилась, одета была во всё чёрное, в чёрном платке на голове, но в тех же очках с роговой оправой. Она шла, опустив голову, вытирая слёзы платочком. Геннадий поискал глазами. Где же дочка? Сердце билось в груди со страшной силой. За Варей шли какие-то бабки. Люди вокруг Геннадия подходили, уходили, он стоял, как вкопанный. Матвеич, спрашивал он мысленно, где дочка? Он снова увидел Варю – она шла уже следующим кругом, также опустив голову и плача. За ней шла пожилая женщина тоже в чёрном, держа за руку девочку. Геннадий встрепенулся. Когда они подошли поближе, Геннадий уже не мог глаз оторвать от этого ребёнка. Это действительно был ангелочек. Чёрной одежды, видимо у неё не было, чёрная косынка слегка прикрывала золотисто-серебристые волосы, волнами раскинувшиеся по плечам. Она тоже была печальной, но даже это неестественное для ребёнка выражение не испортило прелестного личика.

Началось погребение. Гроб Матвеича всю дорогу до кладбища несли на руках. Около могилы много и искренне говорили, плакали. Геннадий был, как во сне. Как он мог, на что он потратил эти годы? Он тоже плакал, просил мысленно прощения у Матвеича, что не услышал, не понял его раньше.

После похорон были большие поминки. Гости сидели отдельно, но никто, даже самые «влиятельные» не отделяли себя от общего горя. Много было сказано и на поминках. Геннадий выпил водки, здесь это нужно было, чтобы прийти в себя. Разошлись поздно. Городские звали его в автобус, дескать, за машиной приедешь завтра. Сельские приглашали остаться – было где переночевать. Геннадию очень хотелось поговорить с Варей, но он не решался – чувствовал себя виноватым. Решил остаться. Таких, как он, – за рулём, но выпивших оказалось много. Всех повели в местную гостиницу. Кому не хватило места, – разобрали по домам. Вари и её матери уже не было. Гена спросил, где они живут, и отправился туда сам. Чувствовал себя неловко, но и в то же время, если бы он сейчас туда не пошёл, вряд ли решился утром. Дверь открыла Варя. Замерла на пороге, потом чуть отошла в сторону.

– Вам, наверное, переночевать негде? – опередила она его вопрос.

– Да, Варенька, негде.

– Проходите.

– Кто там, Варь? – послышался голос из соседней комнаты.

– Это гости, мам, мы-то с тобой побежали, никого не пригласили, вишь, вот места людям не хватило, – объяснила она.

Геннадий прошёл в комнату. Обстановка была – типично деревенская. Огромный стол, буфет, маленький чёрно-белый телевизор, на полу – самотканые дорожки. Варя стала стелить постель на хлипком диване. Геннадий не знал с чего начать разговор.

– Варя, расскажи мне о дочери.

Варя остановилась, выпрямилась, посмотрела на Геннадия строго.

– Геннадий Иванович, (откуда-то и отчество знает) я не имею к вам никаких претензий. Я сама воспитаю свою дочь. Очень прошу вас не вмешиваться.

– Варя, разве я с претензиями? Я виноват, я тебе не помогал, а ведь знал, что у меня есть дочь. Прости. Я очень хочу с ней познакомиться. Я никаких претензий на неё не выставляю. Поверь.

Они просидели всю ночь. Геннадий рассказал свою историю, Варя рассказала о дочери, собственно, рассказывать много было не о чем – мала она ещё была. Под утро Геннадий всё же прилёг – ехать ещё надо было. Проснулся он от чьего-то взгляда. Перед ним на табуретке сидело ангельское создание и внимательно разглядывало его.

– Ты – мой папа? – Геннадий потерял дар речи. Он всегда любил детей, но не думал, что встреча со своей дочерью будет вот такой. – Мне мама сказала. Пойдём, я тебе огород покажу.

Геннадий безоговорочно поднялся и, взяв предложенную ладошку, почувствовал, что сейчас умрёт от счастья. Девочка детально рассказывала, что где растёт, показала свиней, сообщила, что корова с «маленьким» ушла пастись. Она была серьёзной, но, когда смеялась, на пухлых щечках играли ямочки. Геннадий что-то ей отвечал, любуясь и не веря, что это его дочь, замечая в то же время сходство и с собой, и с мамой. Она повела его на озеро, но «сейчас не купаются», – объяснила на берегу. Пошли к дому.

– Ты когда ещё приедешь? – спросила она.

– А ты хочешь ко мне в гости?

– Хочу. Ты меня в зоопарк сводишь?

Геннадий понятия не имел, есть ли у них в городе зоопарк, но пообещал. Если нет, повезу в Москву, – твёрдо решил он. А ещё он решил, что судьба пошутила с ним, спрятав это сокровище. Правда, на время. Вот, досада, он же обещал Варе не вмешиваться в их жизнь!

Пять лет после этого Геннадий разрывался между своей городской жизнью и сельской дочкой. Он много работал, часто бывал в командировках, но почти каждый выходной ехал в село, повидать маленькое чудо. В первый раз после знакомства с дочерью, когда он приехал с огромной сумкой подарков, Варя сразу же умерила его пыл.

– Гена, давай договоримся, не надо баловать Олесю. Только самое необходимое. Не знаю, куда ты всё это денешь, но мы не возьмём ничего лишнего.

Лишним были даже куклы.

– Когда ей играть в куклы? – недоумевала Варя. – Вон, в огороде надо полоть, корову поить, курам траву нарубить. Зимой – школа.

Олеся понимала её правильно. Однажды, встретив его с автобуса, держась за руку, и прыгая на одной ножке, Олеся покосилась на объёмную сумку:

– Что ты мне необходимого привёз?

Он не раз привозил Олесю в город. Она поражала всех своей обстоятельностью и детской непосредственностью одновременно. Мама Геннадия не могла нарадоваться внучке. Далеко ходить она не могла. Но в парк, который был недалеко от дома, они ходили каждый раз. А ещё баба Катя делала подборки книг для внучки, и та уезжала каждый раз с новыми. Один раз Олеся настояла на том, чтобы баба Катя побывала у них в селе. Живительный воздух деревни несколько взбодрил её. Но всё же мама Геннадия таяла на глазах. Синие губы, затруднённое дыхание, частые неотложки. Иногда, собираясь в командировку, Геннадий боялся, что вернётся, а мамы уже не будет. Однажды после очередного приступа, мама подозвала Геннадия. Он присел на постель, взял маленькую исхудавшую руку в свою. Мама прикрыла ладонью его руку.

– Гена, мне уже недолго осталось.

– Мама!

– Да, Геночка, и ты это знаешь. Я тебя очень прошу, не тяни, женись на Варе. У тебя такая чудесная дочка. А Варя – замечательная женщина. Вы будете счастливы. Поверь мне.

Гена поцеловал её в лоб и прикрыл одеялом.

– Хорошо, мама.

Он уже давно думал об этом. Но что-то ему мешало. То казалось, куда их везти – в маленькую квартирку, то, думалось, – откажет Варя. Скорее всего, он боялся именно этого.

Очень скоро мамы не стало. Геннадию тяжело было оставаться в квартире, где всё напоминало ему о маме. Собрал все свои сбережения, занял денег и поменял квартиру на трёхкомнатную с доплатой. Дома бывал редко. Что там делать в полупустой квартире. Откладывал он и разговор с Варей, думал, вот куплю обстановку, – тогда.

Однажды в сентябре посчастливилось ему побывать во Франции на симпозиуме. На всю валюту накупил подарков. Из Франции ничего лишнего быть не может. Варе – очки в дорогой оправе, Олесе, кроме одежды – огромного розового зайца. Приехал домой, но, несмотря на усталость, решил тут же поехать в село. Обычно он приезжал с утра и никогда не ночевал. А тут вдруг соскучился неимоверно. Оставил машину на углу улицы. Хотелось сделать сюрприз. Подошёл к дому с зайцем в руках. И замер. Красивый сочный голос выводил слова русской народной песни, следующую строчку подхватывали ещё два голоса, сливаясь в один. Геннадий стоял ошеломлённый. Он знал, что Олеся пела в школьном хоре, но никогда не слышал. Он зашёл, когда песня закончилась, выставив перед собой мохнатого зайца. Олеся подскочила и, всплеснув руками, остановилась как бы в недоумении. Через минуту почему-то шёпотом спросила:

– Как его зовут?

– Не знаю, но он прилетел к тебе из Парижа.

– Из Парижа? – глаза Олеси округлились. Неужели мать не разрешит оставить игрушку? Варя улыбнулась:

– Ну, что же ты, Олеся, принимай гостя, – это, по-видимому, касалось и отца. Олеся опомнилась, повисла на шее Геннадия, чего обычно не делала.

Потом пили чай с французским печеньем. Баба Шура крутила заскорузлыми пальцами посыпанные орешками фигурки.

– Ить, чаво, придумали, – Геннадий давно заметил, что, несмотря на «чавканье» матери, Варя всегда говорила правильно.

Сейчас ему не терпелось попросить, чтобы они спели что-нибудь ещё. Но стоило только заикнуться, Варя нахмурилась:

– Не поём мы на людях.

– Мне – на людях? Ну, а Олеся? Варя, ты хоть понимаешь, что у неё талант! Такой голосище в десять лет!

– Ну, и что?

– Что, что. В хлеву петь таким голосом? Или всё же для людей?

Варя ещё больше нахмурилась. Впервые Геннадий заговорил с ней о будущем дочери. Она и сама об этом думала.

– Варя, прости, мне надо было уже давно начать этот разговор, переезжайте ко мне в город, выходи за меня замуж.

Не успела Варя и рот открыть, как неожиданно Геннадия поддержала баба Шура.

– И то, Варь, Олеську – то учить надо. Не так, как ты, да я учились. Ты не думай, я справлюсь. Да и вы помогать будете, – опередила она Варю, которая вроде как собиралась отмахнуться от всех нападок. Но вслух сказала другое:

– Я тоже об этом думала. Надо, конечно, учиться ей в городе, а расстаться с ней не смогу.

Сколько времени Геннадий собирался с духом и так всё просто решилось! Переехали на той же неделе. Обставили квартиру уже вместе. Варя устроилась в редакцию бухгалтером. Геннадий скоро стал главным редактором. По выходным ездили в деревню – сажали, убирали, заготавливали корма. Жили дружно.

Восходящая звезда

В вагоне было относительно тихо. И вдруг сочный голос нарушил тишину:

Отговорила роща золотая

Берёзовым весёлым языком

И журавли печально пролетая,

Уж не жалеют больше ни о чём

И журавли, печально пролетая…, -

Подхватили другие голоса.

Варвара Петровна сняла очки и, виновато улыбаясь, вытерла платочком глаза:

– Всегда плачу, когда Олеся поёт.

У меня тоже глаза на мокром месте были. Когда встречаешь талант, да ещё такой вот – юный и неиспорченный славой, невольно слёзы на глаза – сколько у тебя, Россия, сокровищ! Свети же, Утренняя звезда, им. Пусть радуют своим талантом людей. Пусть люди становятся от этого добрее.

Апрель – май 2002 г.