Утренняя звезда

Ехала я в Москву. В купе только неразговорчивая бабулька, которая ехала в столицу «подкормить», как она выразилась, внука – студента. Утром, как всегда, было нечего делать. Позавтракали с соседкой, я вспомнила, что не успела взять с собой что-нибудь почитать, посмотрела по графику, когда будет большая станция, чтобы можно было купить газеты и журналы. Ждать пришлось недолго. Поезд скоро должен был прибыть на станцию, где будет стоять тридцать минут. Я уселась в купе в ожидании остановки. Думаю, поезд остановится, я без качки накрашу губки и пойду за газетками и сканвордами.

Поезд остановился, но пока я красила свои губки, в полупустой вагон ворвалась толпа детворы, и сразу всем стало мало места. Отчаявшись выйти из вагона, я не могла даже выбраться из купе. Когда чуть схлынула толпа детворы, шумной гурьбой пошла молодёжь постарше.

– У вас не занято? – поинтересовались два юнца и, не дождавшись ответа, плюхнули мне под ноги огромные сумки.

Теперь у меня пропала всякая надежда выйти из вагона, хотя времени ещё было достаточно, а около вагона раздавались крики зазывал, предлагающих газеты, пиво, картошку и ещё бог весть что. Юнцы ушли дальше. Бабулька сидела безучастная ко всему, свои страдания мне некому было излить. Теперь по вагону детвора и молодёжь постарше ходили туда и сюда, отчего создавалось впечатление, что ты в школе на большой перемене. Одни заглядывали в купе, другие звали товарищей, словом, шум стоял неимоверный. Наконец, в вагоне появились взрослые женщины, но тише и спокойней от этого не стало. Все кинулись к ним, рассказывая, как они устроились или, жалуясь на Лёньку, Маньку, Таньку, которые не хотели уступать место. Взрослые пытались угомонить детвору, но бесполезно.

– Так, сели все по местам. Посчитаем вас, потом разберёмся, кто где будет спать, – крикнула яркая женщина громовым голосом и детки стали расходиться.

Взрослых тоже было достаточно много, поэтому выйти из вагона возможности не представилось. Тут появилась проводница и стала кричать, чтобы провожающие выходили из вагона, потому что поезд отправляется. Все загалдели, засуетились. Я уселась на своё место, поняв безнадёжность своей затеи, решив, что найду, чем себя занять. Поезд отправился не так скоро, как было обещано, но мне было уже всё равно. Я сидела с таким же безучастным видом, как и моя соседка, которая, кажется, даже не шевелилась всё это время. В купе зашла женщина неопределённого возраста:

– Извините, у вас не занято?

– Понятия не имею, – может, грубо, но зато честно ответила я.

– Это мои вещи, – она указала на сумки.

– Да, это не мои вещи.

Бабулька, видно, мечтала о своём, о девичьем, а мне так надоела вся эта суета, к тому же было обидно, что я осталась без чтива, в общем, не хотелось двигаться. Женщина очень вежливо попросила поставить сумки в багажник.

– Ставьте.

Она позвала кого-то по имени и тут же, как двое из ларца, одинаковы с лица, появились два юнца. Пришлось встать. Юнцы тут же подхватили сумки, вытащили их в коридор, за ними с важным видом вышла я. По коридору продолжала метаться детвора, правда, ни разу меня никто не толкнул и не зацепил. Каких-то две минуты и сумки были пристроены.

– Извините за беспокойство, – женщина уже столько раз просила прощения, что мне даже стало её жалко. – Мы в Москву едем на конкурс «Утренняя звезда» – пояснила она, как будто это объясняло, отчего тут такой «дурдом».

Я присела на диван, женщина стала шуршать пакетами, что-то доставать и раскладывать, а я – её рассматривать. Надо же чем-то заняться, если читать нечего. Надо сказать, что такой тип не часто встретишь. Одетая в очень дорогой костюм, она была … никакая. Казалось, что, когда её создавали, у Творца был выходной. Вся белёсая, единственным украшением лица были очки, да, пожалуй, волосы – тоже белёсые, скорее пепельные, красиво стриженные и уложенные. Очки в дорогой оправе едва держались на носу, если можно назвать носом крючок для кухонных полотенец. Рот – щель, вместо губ – две полоски, смазанные губной помадой. Бело-розовая кожа всё время покрывалась красными пятнами, фигура напоминала тряпочную куклу – мешочек, набитый ватой – тельце, а к нему пришиты такие же мешочки поменьше и чуть длиннее – руки и ноги. Не подумайте, что я рассматривала её предвзято. Во-первых, я делала это украдкой, во-вторых, потом – во время задушевного разговора, её приветливость и не наигранная вежливость расположили к себе так, что некрасивой её назвать было трудно. Я же, по-моему, точно её охарактеризовала – никакая. Какие-то размытые черты лица и тела, старательно украшенные дорогими вещами.

Женщина всё ещё шуршала, как в купе появилась проводница, с уставшим видом забрала билеты и оставила два комплекта постельного белья. Кто же будет второй – развлекала себя я – наверное, та горластая властная женщина, ловко осадившая напирающих деток.

Я встала, чтобы выйти следом за проводницей в коридор и чуть не столкнулась в дверях … Впрочем, я сразу дала имя этому чудесному созданию – Снегурочка. Солнце, осветившее её серебристо-золотые волнистые волосы, раскинутые по плечам, превратило их в чудесную корону, нежный овал лица с очаровательными ямочками на щёчках с естественным румянцем, мягко очерченные коралловые губки, голубые, чистые, словно вода в горном озере глаза. Вот такая, наверное, была в сказке Снегурочка, которой любовались все, кто с ней встречались. Вдобавок, у «Снегурочки» была очаровательная улыбка, с которой она очень вежливо извинилась, хотя мы с ней и не столкнулись. Я пропустила девушку в купе. Та сразу защебетала. Правда, правда, иначе и не назовёшь такой приятный тембр голоса.

– Мамочка, давай я застелю постели.

И тут же принялась рассказывать, как устроились её подруги. Мать смотрела на свою красавицу – дочь с обожанием, можно было только представлять себе, что этой девчушке не составило бы большого труда вить из неё верёвки. Как я потом убедилась, это милое создание даже в мыслях не держало такого.

Она порхала между полками (верхними, кстати), быстро и ловко застелив обе постели так, что можно было только удивляться. И тут же её позвали из соседнего купе. Девушка вопросительно посмотрела на мать.

– Иди, иди, дочка. Я пока разложу всё, а обедать тебя позову.

При напоминании об обеде у меня тоже засосало внутри. Я принялась раскладывать свои бутерброды, сходила за чаем, а тем временем наша спутница достала огромный бидон и не только по купе, а по всему вагону заструился бесподобный аромат свежих котлет. Женщина тут же принялась угощать ими нас с бабулькой, та – достала сало. Короче, война – войной, а обед – по расписанию. В дверях снова появилась «Снегурочка».

– Мама, можно я с девочками пообедаю?

– Конечно, я уже собрала вам. «Вот», —протянула она увесистый пакет.

За обедом мы, как водится, разговорились. Меня интересовало, как сделать котлеты такими душистыми?

– Да, это мясо у нас такое душистое, – смеясь, ответила спутница, которую звали Варвара Петровна, – из деревни всё – и мясо, и куры, и яйца. Гуляют все на воле, вот и душистое такое получается.

Слово за слово, рассказала Варвара Петровна всю свою жизнь.

Варвара

Варвара росла в чисто женской семье. Бабушка и мама. Вспоминали тоже каких-то бабушек, будто дедушек и на свете не было. Даже фотографий мужских в доме не было, впрочем, их и так-то мало было. Их семью так и прозвали – «женский род». В деревне день начинался рано. Мама была дояркой, да своё хозяйство – корова, куры, огромный огород. Варя тоже работы не боялась. И в школе училась хорошо, и корову доила, и в огороде возилась, и в доме убирала. Гулять она не ходила. Ещё маленькой девочкой знакомые мальчишки дразнили её – пугалом. Зрение у неё было плохое, очки мама ей покупала в роговой оправе – самые дешёвые, да и сама неказистая была. Мальчишкам же скоро надоело её дразнить, потому что она молча выносила все издевательства – не жаловалась и не огрызалась, и не носилась за ними, чтобы «дать по шее». Так, со временем общение с мужским полом сузилось до минимума. Нет их, мужчин. Да и не нужны они ей были. Школьные подруги – списать, помочь, выслушать признания, кто в кого влюблён, – это к Варваре. Своей личной жизни у неё не было. Личная жизнь – это огород, корова, школа. А после школы – институт. Правда, заочно, потому что денег не было у матери, чтобы дочку учить в городе. Какие деньги в деревне? Все натуральным хозяйством жили.

Правда, колхоз их был – передовой. Сколько сдано государству в закрома, сколько мяса, – все цифры были настоящими и большими. Только куда оно всё потом девалось, – это уже не колхозников дело.

Колхоз – передовой, потому что председатель – толковый. Вениамин Матвеевич – предельно честный человек, успевал за день все участки обежать, все дела устроить, все бумаги подписать. Кроме этого, он часто заходил в школу, выслушивал про ребят всё. А когда те оканчивали школу, он уже знал, кого, куда поставить работать, а кого можно и в город отпустить – учиться. Молодёжь не сбегала из деревни. Если кто-нибудь и отправлялся «за счастьем», всё равно возвращался рано или поздно. Варваре было предназначено стать главным бухгалтером. Она и училась на экономическом факультете сельскохозяйственного института.

Как – то она возвращалась с сессии. Заранее договорилась по телефону, в какое время ей надо быть на станции, чтобы добраться домой. Матвеич выделял каждый день или «Газик» или автобус, который отвозил или привозил людей на станцию. Можно и пешком – почти 20 км. На станции их собралось четверо. Двое парней, которые везли кинескоп из города, она и незнакомый парень – корреспондент районной газеты, который, как оказалось, ехал в передовой колхоз делать репортаж. Когда народу собиралось немного, Матвеич присылал «Газик». Коля – водитель – всю дорогу ворчал, что машина неисправная. Не проехали и половину дороги, как «Газик» остановился. Коля нахмурился, вылез из машины и, открыв капот, занялся ремонтом. Пассажиры тоже вышли из машины. Парни посматривали на часы. Из соседней деревни должен был прийти родственник, который занимается ремонтом телевизоров, а они тут торчат. Варя безучастно стояла у машины. После напряжённой сессии ей хотелось отдохнуть. Она не могла надышаться чистым родным воздухом. Корреспондент – единственный, кто, казалось, был рад, что машина поломалась. А, может, он просто оптимист был такой. Он всё время восторгался природой, тишиной, лесом и прочим естеством, которого деревенские не замечали, потому что привыкли. Погода, правда, портилась. Поднялся ветер, над головой стали набухать тучи. Наконец, Коля показал свой хмурый лик и сообщил:

– Идите пешком, её (он пнул машину ногой в колесо) теперь только волоком притащишь. Говорил же ему (слегка ругнулся он), а он – езжай, а потом на ремонт станешь. А теперь вот заклинило и всё.

Пока он заканчивал тираду, Варя уже достала свою сумку из машины. Парни же стали ругаться, что оставить кинескоп не могут, так как он им сегодня нужен, а «переть» его на руках, – спасибо большое. Один только корреспондент, казалось, обрадовался возможности пройтись пешком. Он тоже забрал свою сумку и приготовился к походу. Парни, всё ещё ругаясь, вытащили кинескоп, Коля дал им мешок и, соорудив носилки из двух палок, кое-как пристроили дорогую вещь.

– Скажите Матвеичу, пусть трактор пришлёт, – напутствовал Коля.

– Ты что не знаешь, что сейчас все в поле?

– А мне…, – Коля был очень сердит.

С тем и отправились в дорогу. Парни с носилками впереди, потом корреспондент, которого звали Геннадием, а Варя сзади. Парни скоро вошли в ритм и стали отрываться. Геннадий же пошёл вместе с Варварой и стал расспрашивать у неё о колхозе, о председателе. Профессиональная привычка, поняла Варя, но с воодушевлением, даже с гордостью рассказывала. Сколько чего сдали государству, – это она знала, потому что уже работала бухгалтером (в те времена работа – не престижная). Рассказала об экспериментальных садах, теплицах, о пруде, в который запустили рыбу и озерке, которое соорудили специально для детворы, чтобы купались летом.

– Ну а какая у нас природа, – вы и сами видите.

– А через лес к вашей деревне нельзя дойти?

– Почему нельзя? Тут все тропинки выведут, если не к центральной улице, то всё равно к нашей деревне. А вот с этой стороны – к соседней.

– Ну, тогда пошли?

Варваре так хотелось, чтобы корреспонденту всё у них понравилось, чтобы он написал хорошую статью, что она сразу же согласилась, тем более что через лес идти было ближе. Ей даже в голову не пришло, что ходить с молодым человеком по лесу – зазорно или опасно. Для неё мужчины в половом смысле слова не существовали. Товарищи, коллеги, знакомые – и всё. Тем временем парни со своей ношей скрылись за поворотом.

– А мы ещё и раньше их придём, – у Вари появился спортивный азарт.

Они свернули на первую попавшуюся тропинку, и пошли лесом. В лесу было тихо, – ни ветра, ни шума. Птицы не пели.

– Гроза будет, – сообщила свои наблюдения Варя.

Геннадий продолжал расспрашивать, как живёшь, с кем живёшь. В его вопросах был неподдельный интерес, и Варя рассказывала и про себя, и про маму, и про Матвеича, жена которого была их дальней родственницей. Неразговорчивая по натуре, она довольно складно и с юмором рассказывала про своё житьё-бытьё. Обычно городские подсмеивались над «деревней», но Геннадий с чисто профессиональным интересом выслушивал всё, спрашивал какие-то мелочи, которые она забывала, видно было, что он расспрашивает не из вежливости. Иногда он останавливался, рассматривал деревья, которые показались ему необычными. На небольшой полянке, через которую вела тропинка, попросил остановиться.

– Хочу сфотографировать.

Он долго примерялся то к одному дереву, то к другому, сфотографировал Варю, потом – она его, потом решил сфотографировать полянку с дерева. Варя с интересом наблюдала за ним, не понимая всех тонкостей. Геннадий, сделав несколько кадров, решил спрыгнуть с ветки, на которой сидел, и не успела Варя ничего сказать, как он уже сидел на земле, стоная, с подвёрнутой ногой. Варя тут же кинулась оказывать медицинскую помощь. Заставила его разуться. Достала платок, и, нисколько не смущаясь, скомандовала:

– Смочите его мочой, привяжем потуже, – быстро всё пройдёт.

Геннадий смотрел на неё изумлённо, не понимая, казалось, где он возьмёт требуемое. Варя догадалась, что ей нужно отойти.

– Я – сейчас, – она помчалась по полянке, вспоминая, что где-то тут должна быть сторожка.

Она ещё не успела рассказать Геннадию, что зимой к ним приезжают охотиться из города, что их егерь – самый лучший в районе, что у него в лесу полно всяких сторожек, в которых ночует или он сам, или кто-нибудь, кого застанет непогода. А дождь уже начинал накрапывать. «Сейчас как ливанёт, а с больной ногой далеко не уйдёшь. Переждём в сторожке», – думала она. Сторожка оказалась не так уж и близко. Варя вернулась. Геннадий сидел на земле с перевязанной её платком ногой. Варя не стала уточнять, смочил он его или нет.

– Пойдём в сторожку, дождь начинается, – скомандовала она, поднимая Гену с земли. Он облокотился на её плечи и беспрекословно захромал в нужном направлении. Дождь всё усиливался. Варя захватила ещё обе сумки – свою и Геннадия, и так, вся увешанная сумками и больным, зашагала к сторожке. Не успели они добраться до домика, как ливень с перекатами грома, обрушился на них со всей своей летней дурью. В сторожку они зашли насквозь мокрые.

– Есть во что переодеться? Сейчас первые дожди – холодные, можно и простудиться, – Варя привыкла обо всех заботиться, тем более Геннадий был гость и больной.

Она тут же стала разводить огонь в небольшой печке. В это время Геннадий чем-то шуршал за её спиной. Затем вытащила из своей сумки платье, которое тоже оказалось мокрым.

– Ну и ничего. Пока дождь кончится, всё высохнет, – обнадёжила она то ли себя, то ли Гену. Геннадий, похоже, тоже не сильно расстроился неожиданным поворотом событий.

– Романтика! Ты любишь романтику, Варя? – перешёл он на «ты».

– Не знаю. Книги люблю читать, а самой не приходилось.

– Что?

Варя смутилась, впервые осознав, что находится в лесной избушке с молодым человеком, что в романтических книгах с этого и начинается романтическое приключение. Она тут же отбросила эти мысли. Любовь – это не для неё. Она знала, что – некрасива, и не страдала от этого, определив своё место в жизни – работа, семья, в смысле мама и бабушка. Молодые люди никогда на неё не засматривались, ничего не предлагали, она тоже не интересовалась любовью в применении к себе. У других – да, у подруг, в книгах и кино, а у неё – нет. И всё. Она не думала об этом.

Геннадий надел сухую рубашку, почему-то в его сумке вещи остались сухими, качество, наверное, получше было, и вытащил из своей сумки бутылку «Шампанского».

– Варя, я думаю, что в данном случае, не грех будет выпить.

– Я не пью.

– Тем более. Я буду твоим учителем.

Варвара всё время ловила себя на мысли, как легко было с Геннадием. Он был такой общительный, остроумный, галантный, что можно было подумать, что они знакомы вечность. К тому же он был красивый. Она это сразу отметила, но не придала значения. Она не умела кокетничать, к чему?

– А ты, почему не переодеваешься?

– У меня всё промокло. Да ничего, не простужусь, – отмахнулась она.

– А где же нам взять бокалы? – Варя тут же полезла в специальный ящичек над печкой и достала алюминиевые кружки.

– Какая-то волшебная сторожка, – всё-то тут есть, – засмеялся Геннадий.

– Это Захарыч постарался. Их тут в лесу много – таких сторожек. И в каждой есть дрова, соль, кружки, вода, иногда и хлеб. Ребятишки в лес ходят, охотники, – всем пригодится.

Варвара принялась рассказывать про Захарыча, а Геннадий тем временем ловко открыл бутылку с «Шампанским» и разлил пенистый напиток в алюминиевые кружки. Взять в деревню «Шампанское» его надоумил друг – Володька, который придумал себе кличку «Мазай», дескать, он как бы в лодке, а зайцы (имел в виду девушек) сами в лодку сигают. Володька считал себя бабником и очень этим гордился. Когда Гена сказал, что едет в деревню делать материал на тему дня, Володька – Мазай тут же пропел ему частушку:

По деревне я иду

И подарки раздаю –

Кому сына, кому дочь,

Надо Родине помочь.

– Ты там, Генка не теряйся, деревенские – они, ух, кровь с молоком. Возьми «Шампанское». Открывать не обязательно. Ты только покажи бутылку, – она твоя. Любая красавица не устоит. А захочешь сам выпить – откроешь.

Геннадий усмехнулся, вспоминая дурашливое напутствие друга. Вот тебе и «красавица». Впрочем, он относился к тому типу людей, которые не разделяют мир на части. Для него все люди были интересны. Варя, например, была интересна именно тем, что была типичной деревенской девушкой, не опылённой городскими штучками. Он подходил к каждому человеку с профессиональной точки зрения. Всё, что ему рассказала Варя, он уже мысленно переложил в репортаж. Редактору понравится. А что касается её внешности, то он как-то и не придавал этому значения. Не под венец же.

Они выпили, потом ещё. Варя всё время вскакивала, подкладывала в огонь дрова. Скоро в сторожке стало жарко, Варя почувствовала, что опьянела. Ей было весело, радостно, очень хотелось сделать что-нибудь приятное Геннадию, который рассказывал ей смешные случаи из своей жизни – ему пришлось много поездить и повидать – профессия обязывала.

– Сними платье, пусть нормально посушится, – предложил Геннадий без всякой задней мысли, видя, как поднимается пар над её спиной.