– Да ему и раздеваться не обязательно. Достаточно вот так, исподлобья посмотреть – и все! Клиентки будут умолять его снять хотя бы галстук.

– Какой еще галстук?! – удивилась Рита. – Ему волчья шкура полагается.

– Фу, шкура! – поморщился Эд. – Во-первых, волчья шкура для Вервольфа – это пошло и банально, а во-вторых, шкура уже есть у Тигры.

– И что ты предлагаешь? – В голосе Риты послышалась растерянность.

– Если ты об имидже, то предлагаю строгий черный костюм, белую крахмальную сорочку, галстук. Он же у нас городской Оборотень, цивилизованный и в некотором роде лощеный.

– А шляпа?

– Шляпа – это лишнее. Со шляпой получится не Оборотень, а гангстер. Ну а ты что молчишь? – Эд посмотрел на Данилу.

– Костюм определенно лучше, чем шкура, – проворчал тот.

– Вот и я о том же. Ты, кстати, у стилиста уже был?

Данила молча кивнул, вспоминая адовы муки, которые ему довелось пережить в кресле этого чертова стилиста.

– Значит, так, волосы больше не стриги, пусть отрастают. С длинными волосами оно как-то импозантнее.

– Как? – переспросил Данила.

– Ох, не хватает хлопцу образования! – Эд неодобрительно покачал головой. – Не бойся, Оборотень, импозантный значит стильный, элегантный, загадочный. Так что отращивай хаер.

– Кто с Алекс будет согласовывать изменения в программе? – раздраженно поинтересовалась Рита.

– Согласую, не переживай, – отмахнулся Эд и, сделавшись вдруг совершенно серьезным, сказал: – А теперь, Ритуля, оставь-ка нас одних.

Рита обиженно фыркнула, забрала с подоконника сигареты, вышла в коридор, задев Данилу плечом.

– Да не парься ты, Оборотень! – усмехнулся Эд. – Я тебя не съем, просто покажу, как нужно двигаться. Смотри и учись…

Это нельзя было назвать танцем. Это было Действо. Данила смотрел во все глаза, точно загипнотизированный. Он пришел в себя, только лишь когда галстук Эда пестрой змеей обвил его шею, а в уши вполз ставший вдруг незнакомым голос:

– Вот примерно так, Оборотень…

Он все еще стоял, превратившись от увиденного в соляной столб, а Эд, ничуть не запыхавшийся, подобрал с пола сброшенную рубашку и сдернул со взмокшей Даниловой шеи свой галстук.

– Теперь ты понимаешь, в каком направлении нужно двигаться?

Данила молча кивнул.

– Тогда давай сам. – Эд уселся на стул, привычным жестом скрестил руки на груди.

…У него получилось! Не сразу, не хватало техники и опыта, но суть он уловил. Одобрительный кивок Эда стал для него лучшей похвалой.

– Молодец, Оборотень! Супер! – Он и не заметил, когда вернулась Рита. – Эд, как тебе удалось?

– Вот такой я экстраординарный человек. – Арт-директор снисходительно улыбнулся, взмахнул рукой и вышел из комнаты.

– Ну что, Оборотень, лед тронулся! А я тебя уже чуть было не списала. – Рита озорно улыбнулась, потрепала Данилу по щеке. – Пусть Алекс еще посмотрит, но скоро, думаю, можно выпускать тебя на большую сцену.

– Когда? – Сердце испуганно ухнуло куда-то вниз живота.

– А хоть и в следующую субботу.

– Так быстро?!

– А чего тянуть? Ты уже достаточно подготовлен. Осталось отшлифовать кое-какие моменты, и все – новая звезда мужского стриптиза готова!

* * *

Вот он и настал – час «Х»…

Сказать, что Данила нервничал, значит не сказать ничего. Да он буквально умирал от страха!

– Не волнуйся, Оборотень, – успокаивала Рита, поправляя ему галстук. – Все будет замечательно. Ты, главное, следи за ритмом.

– Плевать на ритм! – вмешался Эд. – Оборотень, доверься своим инстинктам и держи зал.

Легко сказать – держи зал. А как это сделать, когда от страха подгибаются колени, а голова предательски кружится? И даже парфюм, тот самый, с которым он уже почти сроднился, больше не помогает.

– Дрейфишь, Оборотень? – В уши вполз ехидный голос Херувима.

– Отвали! – рыкнул Данила.

– Ой-ой! Какие мы страшные! – В притворном ужасе Херувим закатил глаза.

– Отстань от него. – Конан ободряюще похлопал Данилу по плечу. – Ничего, парень, мы все через это проходили.

– Все, Оборотень! Ни пуха ни пера! – торжественно и немного испуганно сказала Рита и подтолкнула его в направлении сцены.

Он смутно помнил, как это начиналось. Помнил раздражающий яркий свет, помнил ухающий гул в ушах, помнил тяжелый запах незнакомых духов и табака. А остальное…

«Выбери в зале одну женщину и работай для нее», – учил Эд.

Данила выбрал.

Алекс сидела за столиком прямо у сцены. В шикарном вечернем платье она больше не казалась девочкой-подростком. Она выглядела как роскошная зрелая женщина, знающая цену своей красоте. Надменный прищур, внимательный взгляд, снисходительная улыбка, словно она не на его стороне, словно она одна из этих… клиенток. Волнение и нерешительность вдруг отступили, пропуская на передовую злость, дремавшую все это время и вдруг поднявшую голову звериную суть.

Он двигался так, как учил его Эд. Он слушал свой собственный ритм и не слушал музыку. Он сразу начал с зала. Начал с Алекс…

Она не ожидала. Когда он рывком сдернул ее со стула, она растерялась, оступилась, покачнулась на высоченных каблуках и наверняка упала бы, если бы он позволил ей упасть. Но он не позволил. Для танца Оборотню нужна партнерша. Этим вечером он сделал свой выбор…

Алекс была легкой, почти невесомой. И она прекрасно чувствовала его внутренний ритм.

– Я убью тебя, Оборотень, – шептала она, срывая с него галстук.

– Уволю, – стонала она, расстегивая пуговицы на его рубашке.

– Уничтожу, – рычала она, обжигая его шею жарким дыханием…

Все оказалось так просто. Эд был прав…

Данила оттолкнул Алекс, разгоряченную, возбужденную, потерявшуюся в его объятиях, в тот самый момент, когда ее пальцы тянулись к ремню его брюк. С приглушенным стоном она упала обратно в кресло, и все присутствующие в зале женщины вздохнули с ней в унисон. Это был вздох неудовлетворенности и обманутых надежд…

Вот так-то, милые дамы! Вы платите деньги, но главные тут не вы…

– Оборотень! Ты с ума сошел! – после представления набросилась на него Рита. – Что это за самодеятельность?!

Данила равнодушно пожал плечами, отмахнувшись от ее возмущенных воплей, побрел в раздевалку. От навалившейся вдруг слабости ноги дрожали, словно после тяжелой работы.

– Эй, я с кем разговариваю? – Рита не собиралась отставать. – Алекс тебе голову открутит. И мне заодно.

– А что, все так плохо? – Данила остановился, привалился влажной спиной к стене.

– Вообще-то круто. Неплохая импровизация, но, Оборотень, скажи, чем ты думал, когда вовлекал в свои игры Алекс?! Тебе что, других баб мало?!

– Алекс у нас персона неприкосновенная?

– Алекс хозяйка этого клуба, если ты забыл!

– И что?

– А то, что с ней так нельзя.

– Как – так?

– Ну, ты же ее… – Рита осеклась.

– Что? – вкрадчиво поинтересовался Данила.

– Ты ее завел и остановился на полпути!

– А нужно было не останавливаться, довести все до конца?

– Нет, ну ты нахал! – задохнулась Рита. – И брюки ты, между прочим, так и не снял. Что это за стриптиз такой, в брюках?!

– А где Эд? – Ему надоело препираться с Ритой. Захотелось услышать авторитетное и, самое главное, непредвзятое мнение.

– Не знаю, – обиженно буркнула она. – Ушел куда-то.

– Он видел?

– Видел.

– И что сказал?

– Ничего не сказал! Ушел, и все!

– …Не парься, Оборотень, для первого раза очень даже неплохо. – В запале спора они не заметили, как в коридоре появился Эд.

– Неплохо? – нарочито равнодушно спросил Данила. В том, что мнение Эда для него что-то значит, не хотелось признаваться даже самому себе.

– Более чем неплохо, Оборотень. Более чем. – Арт-директор плотоядно улыбнулся. – Ты примерный ученик – ухватил самую суть. Думаю, на этом поприще тебя ждет большое будущее, если…

– Если что?

– Если после сегодняшней выходки Алекс тебя не уволит.

Эд не успел договорить, как зазвонил его мобильный. Они с Ритой многозначительно переглянулись.

– Легка на помине, – усмехнулся Эд, поднося телефон к уху.

С минуту он молча слушал, а потом весело посмотрел на Данилу:

– Иди, Оборотень.

– Куда?

– Вымаливать прощение.

…Он ожидал, что Алекс будет рассержена, он даже приготовил покаянную речь, но она была не просто рассержена, она пребывала в ярости. Пунцовые пятна гнева на щеках не скрывал даже тщательно наложенный макияж. Когда Данила вошел, хозяйка клуба не сидела за столом, как положено боссу, а разъяренной фурией металась по кабинету.

– Привет, – сказал он, в нерешительности застывая у двери.

– Уже виделись! – Голос Алекс был громкий, с непривычными истеричными нотками. – Что ты себе позволяешь?! Щенок! Мальчишка! Я тебе не какая-нибудь… Я твой босс! Или ты еще не понял, кто платит тебе деньги?!

– Ты меня увольняешь? – Вот и конец его карьере стриптизера. Кому нужны такие… неуправляемые?

– Что?! – Алекс перестала метаться, подошла вплотную. Пятна на ее щеках сделались еще заметнее.

– Теперь ты меня уволишь? – повторил Данила.

Очень долго, наверное, целую вечность, она гипнотизировала его яростным, немигающим взглядом, а потом сказала уже спокойнее:

– Расцарапать бы тебе рожу, Оборотень, да жалко портить товар.

– Значит, не увольняешь. – Он удовлетворенно кивнул.

– А ты забываешься…

– Извини.

– Раньше нужно было извиняться.

– А теперь?

– А теперь… – Ногтем указательного пальца Алекс прочертила линию у него на щеке. – А теперь, Оборотень, заканчивай то, что начал…

Он считал себя разумным и рассудительным, он никогда не шел на поводу у женщин, но сейчас под насмешливо-требовательным взглядом Алекс с ним что-то такое случилось, что-то неправильное, обрушивающее мироздание, превращающее заурядного детдомовского мальчишку в ненасытного зверя. Может быть, она и в самом деле была права, когда назвала его Оборотнем. Особое чутье…

– …Алекс, то, что произошло… – Данила застегивал рубашку и старательно не смотрел в сторону кожаного дивана, на котором, забросив руки за голову, лежала обнаженная Алекс. Из одежды на ней были только чулки, да и те порванные. Что же это на него нашло?..

– То, что случилось, ровным счетом ничего не значит. – Хозяйка клуба усмехнулась, потянулась, точно сытая кошка.

– То есть ничего как бы и не было? – Все-таки он на нее посмотрел: сначала на задумчивое лицо, потом на порванные чулки.

– Да, ничего как бы и не было. – Алекс улыбнулась. Это была улыбка победительницы, женщины, сделавшей сознательный выбор и нисколько о нем не сожалеющей. А он-то, дурак, считал победителем себя…

– А теперь я уволен?

– Уволен?! С чего бы? – Она перекатилась на бок, приподнялась на локте, сказала теперь уже совсем другим, деловым тоном: – Ты не уволен, Оборотень. Ты оштрафован на сотню баксов за непозволительное поведение.

– А когда я вел себя непозволительно, тогда или сейчас? – Наверное, Данила мог мы обойтись и без сарказма, если бы не был так уязвлен ее многоопытностью и таким очевидным равнодушием.

– Ты нарушил субординацию. – Алекс встала, совершенно не смущаясь своей наготы, прошлась по кабинету, уселась на рабочий стол, задумчиво поболтала в воздухе ногами. – Я босс достаточно либеральный, но у всего должны быть свои пределы.

Легкомысленный и в некотором смысле неприличный вид никак не вязался со стальными нотками в голосе Алекс. Голосу Данила доверял больше.

– А кто устанавливает эти пределы? – спросил он осторожно.

– Конечно, я. – Алекс достала из портсигара тонкую сигаретку, закурила. – В этом клубе я царь и бог. А ты что подумал, Оборотень?

– Примерно так я и подумал.

– Вот и молодец. Теперь, когда ты знаешь все о субординации, можешь быть свободен. Хотя нет, постой! – Она взмахнула рукой, отгоняя от лица сизое дымное облачко, а потом сказала совсем уж неожиданное: – Оборотень, ты был великолепен. И не спеши ухмыляться, я не о том, что случилось здесь. – Алекс небрежно кивнула в сторону дивана. – Потенциал у тебя неплохой, но над техникой еще работать и работать. Я о том, как ты завел публику. Клиентки в восторге, на тебя уже выстроилась очередь, мой маленький волк. Я пока держу оборону, блюду твою профессиональную невинность, но со следующего месяца в крейзи-меню ты значишься первым блюдом. А пока милым дамам придется ограничиться танго с Оборотнем. Так теперь будет называться твой сольный номер. И кстати, брюки тебе придется снимать. У нас здесь стриптиз-клуб, а не институт благородных девиц…

* * *

Селена была невезучей с самого рождения. Начать с того, что росла она без родителей. Вернее, родители у нее наверняка имелись, но Селена о них ничего не знала. Да и не хотела знать, если честно, потому что нормальные родители никогда в жизни не оставят своего грудного ребенка умирать от холода и голода на парковой скамейке, а ее вот оставили…

Как ей жилось в доме малютки, Селена не помнила, и стылая парковая скамейка, и чужие неласковые руки начисто выветрились у нее из головы, оставив лишь тень от воспоминаний. Она начала осознавать себя лишь годам к четырем. Примерно тогда же научилась реально оценивать свои шансы.

Шансов не было…

Селена была некрасива той особенной некрасивостью, которая заставляет окружающих сначала растерянно морщиться, а потом недоуменно пожимать плечами и отводить взгляд. Девочки, даже очень маленькие, хорошо разбираются в таких вещах. Наверное, это часть генетической программы. Селена оказалась не просто некрасива, она казалась настоящей уродиной. Бледная кожа, блеклые, точно выцветшие волосы, нескладная фигура, тонкие, непомерно длинные руки и ноги. Из-за них она была похожа на водомерку – маленькую несчастную водомерку.

А еще глаза… Глаза у Селены были разноцветные: один изумрудно-зеленый, второй небесно-голубой. Каждый из них по отдельности смотрелся очень красиво, но вместе… Сколько Селена натерпелась из-за этих своих глаз! Сколько выслушала насмешек и унизительных комментариев! Но даже не уродливая внешность и разноцветные глаза являлись ее главной проблемой. Ее главной проблемой была луна. Именно луну она винила во всех своих бедах…

Необычное слово «сомнамбулизм» Селена впервые услышала в пять лет, когда детсадовский сторож Саныч обнаружил ее разгуливающей в одной ночной сорочке по карнизу второго этажа. Происшествие это вызвало настоящий переполох. Здание старое, еще дореволюционной постройки, карниз шириной в один кирпич, только кошке пробежать, а тут маленькая девочка. Одно неверное движение – и поминай как звали. Ей тогда повезло: Саныч не растерялся, позвонил директрисе, вызвал пожарных, «Скорую» и на всякий случай милицию. Так и не проснувшуюся Селену аккуратно сняли с карниза, вернули в спальню под присмотр насмерть перепуганной нянечки.

Но не успел забыться этот волнительный эпизод, как за ним последовал другой. По карнизам Селена больше не ходила, потому что окно спальни предусмотрительно заколотили гвоздями, оставив для проветривания лишь узкую форточку. Просто одной особенно лунной ночью Селену, босую, одетую в пижаму, выловили на шоссе в километре от детского дома. Она брела по разделительной полосе, не обращая внимания на пролетающие мимо автомобили. Вот тогда-то девочка и стала лунной рецидивисткой, а у администрации детского дома появились новые причины для головной боли.

Уследить за ночными походами Селены было практически невозможно. Иногда о том, что ночью она где-то гуляла, узнавали лишь постфактум, по перепачканным в земле ногам или порванной ночнушке. Оставалось загадкой, как ей удается, обходя все препоны, совершать свои вылазки. Селену пробовали привязывать за ногу к кровати, но всякий раз, каким бы сложным ни был узел, утром веревка оказывалась развязанной, а девочка не могла объяснить, где была ночью. Все это попахивало мистикой и чертовщиной. Ее, еще совсем маленькую девочку, стали побаиваться и сторониться. Тем более что ночные прогулки совпадали с полнолунием. Тем более что звали ее Селеной.

Кто дал русской девочке такое экзотическое имя, уже не помнили, но о связи ее имени с луной знал каждый. Девочка по имени Луна превращается в зомби аккурат в полнолуние – жуть!

Войну мракобесию объявила директриса Эмма Яковлевна. Это именно она решила показать Селену психиатру. Консультация длилась долго, наверное, целый час, но никакой патологии врач не нашел. Нельзя же навешивать на ребенка ярлыки исключительно из-за его повышенной стеснительности и скрытности. Это скорее особенности характера, чем психическое отклонение. А сомнамбулизм… Ну, с кем не бывает?! Любой хоть однажды, да гулял во сне. Неприятно, конечно, но с возрастом это должно пройти…

Психиатр оказался прав: с возрастом это прошло. То ли Селена переросла свою болезнь, то ли помог-таки рецепт кастелянши, утверждавшей, что лунатика может остановить только мокрая тряпка, расстеленная на ночь у кровати. Года два Селена спала с этой самой мокрой тряпкой, пока наконец консилиум в составе директрисы, кастелянши, воспитательницы Ларисы Семеновны и медсестры не постановил, что пациентка совершенно здорова. Выздороветь Селена, может, и выздоровела, но позорное клеймо лунатички осталось с ней на всю жизнь и изрядно эту жизнь отравляло.

В неокрепших умах Селениных сверстников лунатизм считался едва ли не сумасшествием, и ей каждый день приходилось доказывать свою нормальность. Годам к четырнадцати она изрядно в этом поднаторела. Если в детстве, когда аргументов не хватало, в ход шли кулаки, то теперь Селене не было равных в словесных перепалках. Попасть к ней на язычок стало смерти подобно, таким он был острым. Ее не любили, ее сторонились и побаивались. У нее не имелось друзей среди сверстников. Кто же станет дружить с такой уродиной и язвой?!

Селена не переживала. Вернее, переживала, конечно, но где-то очень глубоко в душе. Зачем друзья, когда в ее распоряжении вся детдомовская библиотека? Выдуманная чужая жизнь с успехом заменяла ее собственное серое и неинтересное существование. Еще можно было пофантазировать перед сном, представить себя красивой и популярной. Если фантазировать с душой, то персонажи из фантазий перемещались в сновидения, и ночь проходила не зря.

Ее размеренная, давно устоявшаяся жизнь изменилась не внезапно, но достаточно неожиданно. Селена твердо верила, что не нуждается в понимании и заступничестве, что со всем можно справиться самостоятельно, без посторонней помощи. Может быть, поэтому она оказалась не готова к обычному человеческому участию.

Это случилось летом. С легкой руки физрука Ивана Петровича, здорового добродушного дядьки, старшие воспитанники интерната отправились в поход, в самый настоящий поход, с палатками, спальниками и тушенкой «Завтрак туриста». Целых три часа они ехали на электричке, а потом вышли на затерянной в лесу станции. Приключение началось!

Многие из подростков никогда не были в настоящем лесу, большинство не знали, с какой стороны подходить к рюкзаку, но абсолютно все были уверены, что поход – это здорово. Оказалось, они ошибались. С непривычки все быстро устали, особенно девчонки. Но усталость – это только полбеды. Кто бы мог подумать, что в лесу живет столько комаров! Огромных, голодных, гудящих над ухом, словно истребители! Через полчаса все, включая Ивана Петровича, уже чесались и размахивали руками, как ветряные мельницы. Только Селена чувствовала себя прекрасно – комары и мошки почему-то облетали ее стороной. Эту странную особенность заметила не только она.

– Селенка, ты чем-то намазалась втихаря? Что-то тебя комары не кусают, – спросил Иван Петрович.

Она пожала плечами, виновато улыбнулась, точно то, что ее не кусают комары, – это преступление.

– Зараза к заразе не липнет, – хихикнула Яна Васильева, признанная красавица класса.

Селена не стала спорить, лишь метнула в Васильеву раздраженный взгляд.

– Ой, мамочки! – Признанная красавица вдруг зацепилась за невесть откуда взявшийся корень, пронзительно взвизгнула и растянулась посреди тропинки.

– Упс, – сказала Селена и сунула в рот сорванную травинку. – Осторожнее надо, Яночка. Под ножки надо смотреть.

– У, ведьма! – прошипела Яна, отряхивая джинсы.

– Да, Васильева, это тебе лес, а не город, – назидательно сказал физрук. – Смотри под ноги, а то, не ровен час, сломаешь себе что-нибудь. Что потом с тобой делать?