– Что – в первый раз? – От страха голос сделался сиплым и едва различимым, но профессор прекрасно расслышал.

– Опыт внетелесного существования. Очень любопытно, доложу я вам, но есть некоторые сложности коммуникации. Это просто счастье, что я нашел вас, молодой человек.

– Меня? – Арсений едва удержался, чтобы не последовать примеру тети Любы и не перекреститься.

– Надо думать, что людей со способностями медиумов не так и много, а мне посчастливилось повстречаться с вами буквально сразу после смерти. Думаю, это большая удача.

– Я не медиум. – Все-таки Арсений перекрестился и даже молитву сотворил, путаясь в словах, заикаясь, глотая окончания.

Ночной гость терпеливо ждал, а когда Арсений закончил, самым светским тоном продолжил прерванный разговор:

– Собственно говоря, если бы не книга, я бы не стал вас тревожить, молодой человек. Но ситуация безвыходная, я к физическому миру отныне отношение имею лишь косвенное, а с книгой нужно что-то делать.

– Что? – спросил Арсений. Он вообще ничего не понимал, происходящее казалось дурным сном, настолько странным и нелепым, что даже испугаться как следует не получалось. Он медиум! Смех, да и только…

– Я вам уже говорил, что есть человек, готовый ее купить! – сообщил профессор. – Я понимаю, что при жизни не продал бы ее никогда, но теперь ей просто необходим хороший хозяин. Если бы вы не отказались мне помочь, если бы выступили посредником в этой сделке, уверяю вас, внакладе никто бы не остался. Книга стоит восемьдесят тысяч долларов, и это по самым скромным прикидкам.

– Вам нужны деньги?

– Мне?! Бог с вами, молодой человек! Мне уже ничего не нужно, я хочу только одного, чтобы моя книга попала в хорошие руки.

– А деньги? – спросил Арсений.

– А деньги оставьте себе. Вы молоды, полны планов. Для восстановления сил и здоровья вам понадобится качественная медицинская помощь, а это по нынешним временам весьма затратно. Ну, что скажете? – Старик подался вперед, заглянул Арсению в глаза. – Соглашайтесь, сделка обоюдовыгодная.

Да, сделка была обоюдовыгодная, потому что деньги Арсению были нужны, как воздух. Его пребывание в этом супероснащенном и суперэлитном реабилитационном центре оплачивал какой-то научно-исследовательский институт, но долго ли продлится спонсорская помощь, Арсений не знал. Сколько еще его случай будет считаться уникальным и достойным изучения? Один месяц, два… А дальше что? Что делать родителям, и без того всю жизнь перебивающимся с копейки на копейку, сначала чтобы вырастить его, потом чтобы дать достойное образование и вот сейчас, чтобы поставить на ноги?

– Что я должен сделать? – спросил Арсений после недолгих раздумий.

– Для начала вы должны забрать книгу.

– Ту, с которой вы не расставались при жизни?

– Ту самую, – профессор кивнул. – И ведь понимал, что брать ее с собой в больницу – большой риск, а по-другому никак не мог. Слаб человек…

– И где она сейчас?

– У сестры-хозяйки, вместе с остальными моими вещами. Надо только как-то туда проникнуть.

– Она свою каморку всегда закрывает. – Арсений вспомнил до краев наполненную чувством собственной значимости сестру-хозяйку, которую побаивались, кажется, даже врачи, и усомнился в успехе предприятия. – И времени в обрез, меня завтра выписывают.

– Погодите отказываться, дружочек! – зачастил гость. – Неужели нельзя что-нибудь придумать?!

– Я подумаю, – пообещал Арсений. – Только теперь мне бы хотелось побыть одному. Если не возражаете…

– Подумайте, очень вас прошу. И не буду вам мешать. – Гость встал со стула, сделал несколько шагов в сторону двери и исчез, словно его и не было. А вдруг и в самом деле не было: может, это последствия черепно-мозговой травмы? Галлюцинации…

* * *

– Это не галлюцинации! – Селена, единственный человек, которому Арсений мог рассказать о странностях своего нынешнего существования, протестующе мотнула головой.

– А что тогда? – Арсений посмотрел на стул, на котором еще ночью сидел усопший Эммануил Яковлевич Мережко, а сейчас как ни в чем не бывало, забросив ногу за ногу, восседала Селена.

– Призрак Мережко, я думаю. Зацепился он за эту свою книгу и не хочет уходить. Так бывает, когда в этом мире остаются важные нерешенные дела.

– Значит, призрак? – Арсений с сомнением покачал головой.

– Почти уверена.

– А я, стало быть, тот, кто видит призраков? Может, не я один его вижу? – спросил он с тайной надеждой в голосе. – Может, это не я особенный, а он нетипичный призрак?

– Ты же сам только что рассказывал, что медсестра с санитаркой его не замечали. Опять же, ауры эти… – Селена задумчиво замолчала.

– Кто знает, что это именно ауры? Вдруг это у меня после травмы такие побочные эффекты?

– После травмы. – Селена согласно кивнула. – Ты в коме пробыл два месяца, не забывай, а многие паранормальные способности раскрываются именно в таких экстремальных ситуациях.

– И что же теперь делать? – За стеклом кружились редкие февральские снежинки, падали на голый асфальт и тут же исчезали без следа. Вот бы и эта его… особенность исчезла.

– У него в самом деле нет никаких родственников. Я узнавала. – Селена тоже подошла к окну, прижалась лбом к стеклу, замерла, всматриваясь во что-то, Арсению невидимое.

– У кого?

– У Мережко. У него никого нет: ни детей, ни внуков, ни жены. Нет никого, кто станет претендовать на наследство.

– И что?

Она поежилась, отвернулась от окна, в упор посмотрела на собеседника.

– А то, что он все еще волен распоряжаться своим имуществом, – сказала врач твердо. – Ему нужно, чтобы его книга оказалась в надежных руках, а тебе требуются деньги на реабилитацию. Немалые деньги, Арсений.

– Это ты сейчас намекаешь на то, что я должен согласиться? – Пальцами парализованной руки он пробежался по изрядно отросшим после операции волосам. Пальцы ничего не почувствовали. С таким же успехом он мог схватиться за раскаленный утюг…

– Не намекаю, а говорю открытым текстом. – Глаза Селены сияли ярко и дерзко: один синим, второй зеленым. И аура тоже была напористого сине-зеленого оттенка. – Я сделала для тебя все, что могла, но моих сил не хватит на многое. Дальше ты должен бороться сам. И это будет нелегкий путь.

– Сколько мне потребуется времени, чтобы полностью восстановиться? – Арсений задавал этот вопрос сотни раз не только Селене, но и другим врачам, но ни разу не получил на него прямого ответа. Ответ уже давно жил у него внутри, неутешительный, а временами и вовсе страшный, но только сейчас парень нашел в себе силы произнести: – Полностью я не восстановлюсь никогда, ведь так?

– Если не случится чуда. – Он так надеялся, что Селена соврет, но она не соврала.

– Чудес не бывает. – Арсений невесело усмехнулся, баюкая свою парализованную руку. – Не быть мне Мистером Совершенство.

– Чудеса бывают, – сказала Селена твердо. – Я это точно знаю. Надо только очень хотеть.

– Я хочу, честное слово.

– Арсений, ты никогда не возьмешь первое место в армрестлинге, наверняка до конца жизни будешь хромать и потратишь уйму сил и времени на то, чтобы вернуть себе нормальную дикцию и артикуляцию, но кто знает, какие перспективы открывает перед тобой новый дар!

– Мне не нужны такие перспективы. – Он знал это наверняка. Он был не из числа тех сумасшедших, которые готовы душу заложить за какие-то там сверхспособности. Обычный парень, усредненный, может, даже ниже среднего, лузер без здоровых амбиций и четких перспектив.

– Пусть тебе не нужны перспективы, – в голосе Селены Арсению почудилась горечь, – но тебе нужны деньги.

– Все так, но эта чертова книга у сестры-хозяйки, а меня выписывают через пару часов.

– Вот она. – Из непрозрачного полиэтиленового пакета Селена достала завернутую в газету книгу, ту самую, из-за которой не хотел уходить в лучший мир Эммануил Яковлевич Мережко. – Это все, что я могу для тебя сделать. Дальше, и с живыми, и с мертвыми, тебе придется разбираться уже самому. Удачи!

– Спасибо. – Он сунул книгу в рюкзак и едва удержался от глупых и никому не нужных слез, когда его щеки коснулись прохладные пальцы Селены.

– Береги себя, Арсений.

* * *

Воспоминания о тех давних событиях всего на мгновение выбили Арсения из колеи, но этого хватило, чтобы он проморгал появление Марты.

– Добрый вечер. – Она стояла на крыльце дома, кутаясь в безразмерную вязаную кофту и поглядывая встревоженно то на наливающееся грозой небо, то на Грима, то на самого Арсения. – Ты пунктуален.

– Я старался. – Он усмехнулся, сделал знак Гриму. Пес недовольно фыркнул, прижался боком к левой ноге. Грим всегда держался слева, точно оберегал так до конца не востановившуюся ногу хозяина.

– Ната это оценит.

Сейчас Марта не смотрела ни на него, ни на Грима, взгляд ее на секунду расфокусировался. Наверное, тоже что-то вспомнила. И видно, что воспоминания эти неприятные, потому что ее золотистая аура вдруг пошла нервной рябью, а метка, та самая странная метка, сделалась на мгновение почти видимой обычным человеческим зрением. Метка… Не то нимб, не то диадема, дымно-серая, почти касающаяся волос, неспокойная, переливчатая, непонятная. Никогда раньше…

– Ната – моя бабушка. Это она тебя нанимает. – И снова нервная рябь на золотистой, едва различимой глади, и снова серые сполохи над головой. Коснуться бы, почувствовать, какая она – эта странная метка, но нельзя. Он уже битый, причем не единожды, знает, что хвататься голыми руками за всякие непонятные штуки – себе дороже. Может быть, потом, когда разберется, что это такое…

– Я в курсе. – Да, Арсений был в курсе многих вещей. Прошли те времена, когда он работал с клиентами вслепую, не собрав достаточной информации, когда спешил помочь каждому, невзирая на лица и обстоятельства. Вторая кома научила его разборчивости и осторожности…

Если она и удивилась, то вида не подала. Она вообще хорошо держалась – эта девица. Даже тогда, в парке. Даже когда узнала, что ее обманули. Было в ней что-то особенное, то, что Элеонора, невероятная тетушка Селены, называла породой. Наверное, это тоже какая-то особенная метка, специальный генетический код, позволяющий своему обладателю при любых обстоятельствах выделяться из серой массы.

А она выделялась. Холодной нордической красотой, которую обеспечивают не косметологи и визажисты, а порода, королевской осанкой и королевским же наклоном головы, хорошо завуалированным, выдрессированным, но все же временами проступающим презрением к окружающему миру. Вот на крючок презрения Арсений и попался, на его загадочную безадресность, даже какую-то самонаправленность. Это не было похоже на спесь и гордыню, это что-то большее и гораздо более глубокое. А еще метка…

– Тогда прошу в дом! – Марта распахнула дверь, а потом, точно спохватившись, добавила: – Пса своего оставь в машине. Ната не терпит…

– Он пойдет со мной. – Арсений успокаивающе погладил ощерившегося от такой невиданной наглости Грима по голове, мимолетно порадовался ощущениям в левой, уже почти нормальной, руке. Селена оказалась права – чудеса иногда случаются, только вот плата за них бывает непомерно велика. – А если твоя бабушка не терпит в доме животных, я готов поговорить с ней в парке.

– Не нужно. – Марта мотнула головой, и длинная белая челка занавесила пол-лица. Совсем как у Селены. – Я думаю, Ната сделает исключение. Видишь, – она снова посмотрела на небо, – гроза собирается. Уже, наверное, скоро.

– Через двадцать минут, не раньше. – Способность чувствовать грозу была одним из его второстепенных талантов, примерно таким же, как умение видеть ауры. – Если дело не очень серьезное, мы успеем поговорить.

– Дело серьезное.

В голосе Марты, до этого звонком и твердом, вдруг послышались растерянные нотки. Она не знает, зачем он понадобился ее бабке. Или догадывается, но не уверена на все сто процентов. Значит, в предстоящей партии она не партнер, а всего лишь пешка. Очень энергичная и очень привлекательная пешка…

– Меня не зовут на несерьезные дела. – Арсений почти не покривил душой. Случались, конечно, и в его практике казусные моменты, но серьезных и опасных было куда как больше. – Ничего не хочешь мне сказать сейчас, до начала разговора с твоей бабушкой? Ничего такого, что мне следовало бы знать заранее?

– Хочу. – Марта улыбнулась, и дымная корона у нее над головой на секунду утратила свою четкость. – Ната непредсказуемая, она умеет… – Что умеет загадочная Ната, она так и не договорила, лишь досадливо махнула рукой и скрылась в темноте за дверью.

– Непредсказуемая, – усмехнулся Арсений и взял Грима на поводок. – Это у вас, похоже, наследственное.

Дом был солидный. Вот именно солидный. Все в нем, начиная картинами и заканчивая антикварной мебелью, говорило о том, что его хозяева не только не стеснены в средствах, но и обладают хорошим вкусом. Потому что, не имея вкуса и чувства меры, невозможно соединить в единую и гармоничную композицию предметы, принадлежащие разным эпохам. Впрочем, чему удивляться, если знать, кому в свое время принадлежал этот особнячок и чьей внучкой является Марта. Агентурная сеть Лысого работала исправно, информацию Арсению предоставили не только на Марту и ее бабку, но и на всех ныне живущих и уже почивших родственников. К слову, родственников у барышни было немало, этот факт мог значительно осложнить работу. Всегда гораздо приятнее работать один на один с заказчиком, без посредников, пусть даже таких привлекательных, как Марта.

Мартины каблуки звонко и одновременно тревожно цокали по наборному паркету, а ее силуэт был уже едва различим в анфиладе комнат. Просто дворец какой-то, а не загородный дом. Арсений ускорил шаг, левая нога отозвалась едва заметной и уже давно привычной болью. Перестук каблуков оборвался внезапно, последнее «цок» зависло под потолком и не таяло, кажется, целую вечность.

– Я привела его, – послышалось из-за оставленных призывно приоткрытыми двустворчатых дверей.

Ишь, какая! Не он пришел, а она его привела! Арсений успокаивающе погладил насторожившегося Грима, переступил порог ярко освещенной комнаты.

Шелковый ковер на полу, хрустальная люстра под потолком, раздуваемые ветром полупрозрачные шторы, распахнутое настежь французское окно и два женских силуэта на фоне стремительно темнеющего грозового неба.

Он знал, что бабка Наты не может ходить. Знал, но, несмотря на это знание, тут же почти рефлекторно мобилизовался. Пять лет прошло, а воспоминания о вот почти точно таком же инвалидном кресле до сих пор свежи. Не вытравить их никакой психотерапией. Это как невидимый якорь, который зацепил и не отпускает, всякий раз заставляет возвращаться к прошлому, тому страшному прошлому, в котором он, Арсений, тоже был беспомощным инвалидом.

Хотя кто сказал о беспомощности? Женщина в инвалидном кресле вовсе не казалась беспомощной. Даже глядя на Арсения снизу вверх, она умудрялась сохранять королевское достоинство. А ему, простому Крысолову, вдруг захотелось пасть ниц и внимать ее словам с открытым сердцем. Это плохо. Это плохо, потому что Ната, теперь уже язык не поворачивался назвать ее бабкой, вызывала у Арсения слишком много противоречивых эмоций, а эмоции мешают работе.

У нее были ярко-зеленые, совершенно девичьи глаза. Будь в Арсении хоть капля романтики, он бы назвал эти глаза ведьмовскими. Эти глаза оказались даже ярче, чем у Марты, хотя, казалось бы, куда уж ярче! В реальном мире не встречается такого чистого, такого пронзительного цвета. Даже сейчас, в возрасте более чем преклонном, сидящая перед Арсением женщина не растеряла былой красоты и стати. Тонкие черты лица, нос с небольшой горбинкой, седые, но по-прежнему густые волосы, посадка головы, осанка… Вот откуда в Марте порода – от бабки! Тот же взгляд, тот же чуть насмешливый прищур, изящная линия шеи, тонкие запястья, нервные пальцы и при кажущейся хрупкости – стальной стержень внутри.

Стержень Арсений тоже мог видеть. Или скорее не видеть, а чувствовать. Их было не так много вокруг – людей со стержнем. Стержни нынче что-то вроде атавизма, без них запросто можно обойтись. Особенно если ты женщина, особенно если ты очень красивая женщина.

– Добрый вечер, молодой человек!

Ната смотрела на него своими ведьмовскими глазами, а он буквально шкурой чувствовал, как его изучают, сканируют, выворачивают наизнанку. Может, у нее тоже есть способности? Что-то такое, что выделяет ее из толпы, помимо внешности? Или все намного проще и она тоже навела о нем справки?

– Здравствуйте, мадам. – Арсений сделал шаг к инвалидной коляске, коснулся поцелуем протянутой руки, холеной, почти лишенной признаков возраста, с маникюром и одним-единственным скромным серебряным колечком. Колечко – это странно. Такой даме пойдут бриллианты или изумруды, на худой конец, а тут не пойми что, дешевая поделка. Или у этого колечка совсем иная ценность? – Рад знакомству.

За спиной тихо рыкнул Грим, может, тоже здороваясь, а может, демонстрируя таким образом ревность.

– Скажу честно, я бы предпочла встретиться с вами при других обстоятельствах, Арсений. – Ната посмотрела поверх его головы на Грима, и в ее глазах мелькнула тень недовольства. Видимо, не врала Марта про запреты. – Я ведь могу называть вас вот так запросто – Арсением? – спросила она светским тоном. – Или вам больше по сердцу обращение Крысолов?

– Как вам будет угодно, мадам. – Арсений выпрямился, бросил быстрый взгляд на Марту.

В присутствии бабушки вся ее яркость и нордическая холодность поблекли. Перед Арсением стояла уже не воинственная амазонка, готовая на все, даже на ночные прогулки по кладбищу, а обычная девчонка, пытающаяся казаться взрослее и опытнее, чем есть на самом деле. Он подозревал, что подобные метаморфозы случились из-за Наты. Если так, то врагу не пожелаешь такую бабушку.

– «Арсений» звучит более мелодично. – Женщина кивнула.

Мелодично… Он едва удержался от ироничной усмешки. Если говорить о музыке, то его точно нужно называть Крысоловом. Пять лет назад Лысый дал ему эту кличку не просто так. Тогда она звучала дико, а теперь Арсений с ней сроднился и почти привык к ее тайному смыслу.

– Меня можете называть Натой. Не люблю лишних церемоний. Кстати, о церемониях! – Ната обернулась, посмотрела на внучку. – Марта, я отпустила Зинаиду. Будь любезна, завари нам с Арсением чаю.

– Кофе, если можно.

Арсений снял очки, сунул их в нагрудный карман куртки. Ранее приглушенный желтыми стеклами мир больно полоснул по глазам буйством красок. Крысолов на секунду зажмурился, пережидая боль, посмотрел сначала на Нату, потом на Марту. Их ауры были одинакового золотистого цвета, такое иногда встречается у кровных родственников, нечасто, но встречается. У Селены и Элеоноры ауры тоже одного цвета. Это, конечно, если Селенины «батарейки» не на нуле. Единственное, что отличало внучку от бабушки, – это метка. Дымной диадемы над головой Наты Арсений не увидел ни в очках, ни без очков.

– Значит, мне зеленый чай, а нашему гостю – кофе. – Ната обвела гостиную задумчивым взглядом, а потом велела: – И подай мне сигареты.

Вот так, безо всякого «пожалуйста» или «будь любезна», словно Марта ей не родственница, а прислуга. Очень интересно.

* * *

Мальчик был забавный. Настолько забавный, что на мгновение Ната перестала верить в его сверхспособности. Она видела Крысолова только на фотографии, да и фотография та была старой, а детям свойственно быстро расти и меняться. Сейчас он стал совсем другим, этот забавный мальчик. Сила иногда творит с людьми странные вещи. Если, конечно, в нем есть хоть толика Силы.