Глава 2. Бегство

Мы вылетели из своего убежища, застав всё ту же метель снаружи, но теперь была уже ночь и тьма, и где она гуще, неясно, потому что и внизу и в небе по-прежнему мотала метель, а чернота была перемешана с белизной. Мы летели, как и доселе, держа друг друга за руки, иначе немудрено было бы потеряться. Мы не думали, куда лететь, ясно, что пока нам нет места на Байкале, где у нас теперь не было ни дома, ни возможности его построить, потому что не было даже одежды, чтобы не околеть в первые же четверть суток, нам надо поскорее убраться отсюда в теплые края.

А потому мы неслись быстро, как могли, помогая друг другу, отталкиваясь от земли, вернее, снежных равнин, от верхушек деревьев, от камней и скал. И все же приходилось останавливаться. Потому что люди, хоть и предвечные, не птицы и крыльев у нас нет, чтобы оставаться в небесах, а расстояние огромное. Поэтому к концу дня, или когда мы уже изнемогали, Огнь разжигал костер, издали выпустив струю огня в какое-нибудь дерево, и когда мы спускались, костер уже грел нас. Согревались, дремали или спали у огня, сколько возможно, до того, как огонь прогорал, и мы начинали замерзать, и поднимались снова. Первые дни мы даже не ели.

Мы не ели, да, но мы любились при всяком привале, Огнь, словно утверждаясь этим в своих правах, и моё желание было не меньше, и не тише. И не думали о том, что оставили позади, и главное и тех, кто там остался, об Эрике. Если бы я думала об этом, я, наверное, я не смогла бы и двинуться с места. Но если Арий преступил, то я преступила больше…

Только через три или четыре дня этой гонки, мы, наконец, достигли мест, где снега начали редеть, оставляя проталины, реки и ручьи здесь уже были свободны ото льда, а кое-где по их берегам зеленела трава. И стало возможным не мчать, не останавливаясь, боясь околеть от мороза и голода, но спокойно ночевать у огня, поедая пойманную птицу или рыбу. Этот путь мы с Эрбином в обратную сторону проделали за несколько месяцев, не имея возможности лететь без самолёта, оставшегося на вавилонском холме, но зато, оставаясь ночевать поначалу в уметах, а после в палатке, что мы везли с собой вначале на конной повозке, после на санях… Тогда было лето, как сейчас, когда мы достигли Байкала. Год назад. Всего год и целый год. Сколько всего потеряно снова…

А совсем скоро начались степи, по которым ветер гнал комки перекати-поле.

– Смотри, Огнь, смотри, так и нас гонит сейчас по свету… – сказала я, кивнув на куст, который ветер толкал мимо нас.

Сами же мы сидели, запалив кучу таких кустов, и согреваясь в тепле пламени. Леса здесь нет, хотя бы шалаш построить, редкие корявые саксаулы. В костре на пруте поджаривалась рыбина, которую Арик поймал в одном из ручьёв острогой, что пришлось ему мастерить камнем и огнём из рук, потому что ни ножа, ни хоть какого-то орудия у нас не было при себе. У нас вообще ничего не было, только то, в чем улетели от дома, где в нас посылали проклятия вперемежку с огнём: одежда, в которой были и всё. Хорошо, что здесь ещё были деревья, хоть и редкие, из ветвей которых можно было и орудия смастерить и огонь в костре поддерживать, и шалаш построить, чтобы ночевать не под открытым небом.

Он поднял голову, взглянул на покатившийся дальше мимо нас легкий и прозрачный куст, и сказал, покачав головой:

– Ничего похожего. У этого куста нет корней, а у нас есть. И в земле, и друг в друге. Нет-нет, Яй, то не мы катимся. Мы временно улетели с нашей родины, но мы вернёмся ещё на наш Байкал, вот увидишь… А пока…

Он обнял и тряхнул меня легонько за плечо, улыбнувшись:

– Пока, думаю, нам надо обосноваться где-нибудь в горах.

– Почему непременно в горах? – удивилась я.

– Ну… – он поднял голову, вдыхая полной грудью. – Во-первых: мы там никогда не были, ни я, ни ты, ведь так? Во-вторых: нас там никто не найдёт, потому что в горах не сможет нас почуять Орсег, и Вералге тоже будет сложнее настроиться на меня. А в-третьих: в горах так много воздуха! И, кроме того, там, должно быть, очень красиво.

Я засмеялась:

– Неужели надо, чтобы непременно красиво?

– Необходимо! Долго жить там, где неказисто, очень вредно. И потом, я хочу, чтобы тебе было приятно со мной жить.

Я обняла его, «приятно», вот смешной, кабы я думала о приятном… Да я согласилась бы с ним жить, куда бы ни послала судьба, хоть в темнице, лишь бы с ним. Но вслух говорить не стала, возгордится ещё, и так столько натворила ради него…

…Я бы не возгордился, но стал бы увереннее, что, отнимая у неё весь мир и предлагая взамен только себя, становлюсь равнозначной заменой. Для меня – она весь мир и давно, но что я для неё? Что она меня любит, конечно, я не сомневался, коли бросилась защищать ото всех, рискуя всем и приравнивая себя ко мне, отныне изгою. Но насколько хватит ей любви, она так прекрасна, как никто и ничто на свете, что требовать от неё, забыть весь мир ради себя… Я поцеловал её, захватывая губами сразу весь её сладкий рот…

Я думал об этом много дней, пока мы продвигались на полдень, пока не придумал вот что:

– Яй, я вот думаю, как нам с тобой и жить неприметно, где-нибудь среди высоких скал, вдали ото всех, в безопасности и покое, но при том не становиться отшельниками, запершими себя от мира. И вот, что я надумал: мы будем путешествовать. Мы станем летать по воздуху. Мы построим самолет и полетим куда захотим, в любую точку мира, куда будет попутный ветер. Начертаем лучшие в мире карты и распространим их среди путешественников, будем спускаться в городах, на островах и улетать снова… Хочешь?

Она засмеялась:

– Не рай ли ты предлагаешь мне, Арюшка?

– Почему и нет? – засмеялся и я. – Временно весь мир взамен Байкала, согласна?

Так и было решено. Несложно было найти подходящие горы, они как раз лежали впереди по пути к югу. Множественный и величественный горный массив, трудность оказалась в другом: как выбрать место среди такой красоты, потому что она была неисчерпаема. Один уступ оказывался прекраснее и удобнее другого. Но место должно быть не очень высоко, потому что слишком высоко нечем дышать, как ни хотелось поселиться ближе к небу и солнцу и вырастить огород, к примеру, на большой высоте тоже будет сложно, и не слишком низко, чтобы остаться недоступными для людей, случайно пасущими овец поблизости. Мы останавливались то на одной скале, то на другой, то на одной межгорной равнине, то на другой. Но, то здесь оказывалось слишком открыто всем ветрам, то слишком небольшое пространство и для дома и тем более для жизни людей, а не ласточек.

И всё же, наконец, идеальное место нашлось. Высоко, но в переделах жизни, нам неожиданно открылась большая долина, а в ней площадка, защищённая с севера большой обрывистой вершиной, и с трёх сторон открытая в широкую чашеобразную долину, защищённую со всех сторон скалами. Обширная, почти идеально ровная площадка, с небольшим уклоном, и там обрывающаяся отвесно, но не в пропасть, нет-нет – сажени на три ниже расширялась долина, в середине её блестело гладким зеркалом небольшое округлое озеро. Озеро не замерзало, как оказалось, потому что по берегам, и в глубине, под толщей воды на дне, били горячие источники. Вокруг росли редкие и чахлые деревья и кусты, которые с годами стали пышным лесом и цветущими кустарниками и лугами.

А ещё, оставшись здесь, мы узнали, что разнообразные горные козлы и снежные барсы забредали сюда, в эти прибрежные заросли нарочно к воде. Залетали и птицы, с годами их стало больше. И снег здесь вокруг озера не лежал, и вообще здесь было теплее, чем везде, потому что скалы защищали от ветров, а вода согревала воздух, она парила зимой, оседая пушистым инеем на ветвях деревьев, растущих по берегам, делая их сказочно красивыми. Вот только рыба в чудесном озере не водилась из-за странностей с водой. Зато её было предостаточно в ручьях выше и ниже по склонам…

Приземлившись на этой площадке, словно специально задуманной и созданной для нас двоих, мы с Аяей смотрели на озеро, на высокие снежные вершины вдали, казалось, они совсем рядом, на эту площадку и утёс, закрывающий её, мы молча смотрели на всё это, понимая, что нашли своё место, где будет наш дом в ближайшие годы. И кто знает, сколько лет. Я взял её руку в свою. Много дней мы были в пути, нас изгнали и мы бежали, поддавшись силе исторгшей нас из ряда себе подобных. А теперь, похоже, мы достигли места назначения. Аяя ответила на моё пожатие и сказала тихо-тихо:

– Будто для нас, Ар, а?

Раньше, в нашей с ней прежней жизни, она не называла меня «Ар», как Эрик. Тогда звала Арюшей, ну и Огником, как и теперь, откуда-то в ней всплыло это прозвище, а вот «Ар» – так звали меня в моей семье, это от Эрика.

Эта мысль кольнула меня, но я тут же отвёл её, словно рукой, только не позволить этому лёгкому зёрнышку ревности не только укорениться, но хотя бы задержаться на время,