Когда он попытался открыть глаза, веки, да и всё лицо, охватила жуткая боль. Кожа превратилась в обгорелую отбивную. Мирон чувствовал, как при малейшем движении кожа на щеках, на лбу лопается, и в трещинках появляются капли сукровицы.
Значит то, что он рухнул лицом в костёр, не приснилось. А вот… что было до этого?
Он выслеживал суслика. Затем пёк его на костре, затем ел.
В затылке взорвалась боль.
Мирон еле сдержался, чтобы не потрясти головой – уверенность, что от этого станет еще хуже, послужила отрезвляющим фактором.
Итак, можно попытаться проанализировать: он жив, но чувствует зверскую тошноту. Лицо горит. Башка раскалывается. Он находится в каком-то тёмном, и судя по запахам, замкнутом помещении.
Вывод – его выследили. Совсем, как он давешнего суслика… Затем оглушили, связали и взяли в плен. Кто?
На вскидку, два варианта: или владельцы дронов, или кочевники. Например, Торгутай Кирилтуху могло показаться, что одной винтовки в качестве мзды за свободный проезд по степи слишком мало…
Осталось открыть глаза и проверить.
Мирон предпринял еще одну героическую попытку разлепить веки. Кожа распухла и отекла, так что удалось создать лишь узкие щелочки, сквозь которые просочился неровный свет.
Ах да, были ещё запахи.
Крови – значит, приложили его знатно. Пота и еще чего похуже – значит, обморок был достаточно глубоким, чтобы тело перестало себя контролировать. Едкий запах антисептика – значит, о нём всё-таки позаботились. Обработали ожоги и рану на затылке…
Помимо антисептика, пахло сырыми шкурами, овечьей кошмой и горящим кизяком.
Значит, дроны здесь всё-таки ни при чём, – решил Мирон. Как-то не совмещались в его сознании высокотехнологичные ищейки и запах горящего кизяка…
Мирон поворочался на колючей, ядрёно пахнущей кошме и сел. В голове сразу загудело, в горло хлынул поток горькой желчи.
Значит, всё-таки сотрясение, – думал Мирон, прислушиваясь к утихающим спазмам в пустом желудке.
Отёк спадал, и глаза уже открывались довольно широко. Теперь он видел, что находится в так называемой юрте – самопрограммируемом сборно-разборном коттедже, из которого удалили, вырвали с мясом все внутренности – спальни, кухню с линией доставки, биотуалет и систему подачи воды… Остались лишь стены и голый пол, заваленный кошмами, сырой овчиной и пластиковыми упаковками из-под замороженных соевых обедов.
В дальнем углу обширного замусоренного пространства громоздилась еще одна куча шкур. Неожиданно она пошевелилась, и из глубины на Мирона уставились две светящиеся точки…
– Кто здесь? – вскрикнул он, но тут же сообразил, что точки – это отражения огонька примитивного светодиодного маячка, тлеющего ровно посередине помещения. Отражался светильник в глазах.
А глаза принадлежали тощему лысому существу. Худющему, с орлиным носом, иронично изогнутыми тонкими губами и огромным адамовым яблоком. Одето оно было в сильно заношенный спортивный костюм из нанопоры и громадные, сорок последнего размера, кроссовки.
– Ты почему молчишь? – спросил Мирон. – Ты меня понимаешь?
Существо моргнуло – раз, другой. Глаза его оставались совершенно пустыми. Лицо не выражало ни единой мысли, было похоже на пустой экран.
– Чёрт, – выругался Мирон. – Подсунули в соседи овоща…
– Я не овощ, – вдруг сказало существо. Как-то сразу стало понятно, что это мальчишка, подросток.
– А какого хера молчишь? – сердито спросил Мирон, ощущая себя полным придурком.
– Мне нужно было закончить запись, – пояснил мальчишка.
Разложившись, как шезлонг на своих ногах-ходулях, он поднялся и в два шага преодолел расстояние до Мирона.
– Здорово они тебя, – сказал он и вновь отключился. Лицо опустело, взгляд расфокусировался.
– Эй, кончай придуриваться, – нервно попросил Мирон. – А то хочется тебе по морде съездить.
– Нужен был крупный план, – не обидевшись, пояснил мальчишка. – Но теперь всё. Конец. Следующая передача завтра…
– Что ты несёшь? Какой план? Какая передача? – Мирон протянул руку и дотронулся до мальчишки. Фух… А то показалось, что он вновь провалился в какой-нибудь сраный аттрактор.
– Я видеолог, – скромно потупившись, выдал пацан. – Снимаю фильм о жизни нео-кочевников. Изучаю социальные течения в среде маргинальных обществ.
– Ничего я, на хрен, не понял, – пожаловался Мирон. – Какой, в жопу, фильм? Чем ты его снимаешь?
– У меня имплант, – мальчишка уселся рядом. Пахнуло давно не мытым телом и острым, солёным запахом сои. – Камера подключена напрямую к зрительному нерву, – он погладил кончиками пальцев бритый висок. – Запись идёт прямо на подкорку, а потом сразу уходит в Плюс. У меня такая фишка: никакого монтажа, никаких правок. Всё в реале – как оно есть на самом деле.
– Тут есть вода? – на языке остался горький привкус желчи, в горле немилосердно першило.
– Извини, я не подумал… – мальчишка вскочил и принялся рыться в упаковках на полу. В призрачном свете фитилька был он похож на сильно исхудавшего богомола. – Сейчас-сейчас…
Наконец он отыскал бутылку с осмотической мембранной крышкой и протянул Мирону.
– Пей.
Мирон взял бутылку, внимательно осмотрел крышку. По идее, мембрана задерживала как частички грязи, так и бактерий. У него самого была такая бутылка – можно набрать воду из грязевой лужи, и высосать из неё чистый дистиллят.
Приглядевшись, он понял: это и была его бутылка. Характерная царапина на боку и чуть погнутое донце… Он сделал несколько больших глотков, а остатки вылил в ладонь и плеснул на лицо.
– Где остальные мои вещи? – спросил он хрипло.
Вода помогла прийти в себя. Даже острая боль в затылке стихла до тупой неприятной ломоты. Но думать она не мешала.
– Не знаю, – пожал плечами мальчишка. – Мне дали только это.
– Стоп, – скомандовал Мирон. – Давай начнём сначала. Где мы находимся?
– Где конкретно географически, или…
– Без разницы, – он уже начал сатанеть. Святая подростковая простота так и подмывала пересчитать зубы.
– Мы в плену. У одного из кочевых племён. Они называют себя племенем Рыжего Волка. В данный момент стойбище расположено на берегу реки.
– Погоди, – перебил Мирон. После воды захотелось в туалет, но пока он решил не придавать этому значения. Надо во всём разобраться… – Ты знаешь, что находишься в плену, и всё равно снимаешь свой сраный фильм и выкладываешь видео в Плюс?
– У меня сорок пять миллионов подписчиков. Они каждый день ждут проду, – мальчишка посмотрел на Мирона сияющими глазами. – Я знаменитость! Меня смотрит половина мира!..
– Ты больной на всю голову уёбок, – Мирон закрыл глаза. В затылке вновь начало болезненно пульсировать. – Плен – это не приключение. Это, на хрен, самоубийство, – вдруг он встрепенулся и сел прямее. – Давно ты здесь? Ты послал сигнал о помощи?
– Здесь я уже месяц, – обиженно сказал мальчишка. – Мы кочуем по берегу какой-то большой реки, но так как у меня нет карты…
– Погоди, – перебил Мирон. – Как это нет карты? У тебя же выход в Плюс!
– Односторонний, – пожал плечами мальчишка.
– Что?
– Сигнал односторонний. Я могу только передавать свои впечатления, и всё, – Мирон смотрел на него молча, как на диковинное, но не очень приятное насекомое. – Такие условия, – поспешно сказал пацан. – Реалити-шоу… Я подписался путешествовать по Азии как бы "без ничего". Из гаджетов – только имплант с камерой и передатчиком. У меня была бумажная карта, но её отобрали.
– Ёбаный насос, – Мирон подогнул ноги и спрятал лицо в коленях.
– Можно тебя попросить не материться? – сердито буркнул пацан. – У меня уже уши в трубочку…
Он посмотрел на подростка с новым интересом.
– Ты вот уже месяц сидишь в плену у кочевников. Месяц ты не мылся, не видел ни одного человеческого лица, питаешься одной сублимированной соей… И тебя напрягает мой мат?
– Ну да – мальчишка удивлённо распахнул глаза. – Неприятно же.
– Ладно, извини. Постараюсь фильтровать.
– Спасибо.
– Как тебя зовут?
– Виталик. То есть, Виталий Озеров.
– А я – Мирон, – он протянул руку, почувствовал вялое и слегка липкое рукопожатие.
– Почему у тебя лицо обгорело?
– Упал в костёр. Когда по башке огрели.
– Круто.
– Сам в шоке.
– Есть хочешь?
– А что?
– Соевый обед. Котлета, пюре и горошек. Сырые, но если привыкнуть… Газы, правда, потом мучают.
– Я почуял.
– Ну так что, будешь?
Мирон сглотнул. Хотел отказаться, но ведь нужно набраться сил.
– Давай.
Остро-солёный вкус сои напомнил о Токио. В горле встал комок. Мирон хотел уже плюнуть на всё, зашвырнуть пенопластовую каретку с склизкой коричневой дрянью в стену и отрубиться, но сдержался.
Будем рассматривать нынешнее положение, как интересную задачу с множеством переменных, – решил он. Соль отбила все другие вкусы, и жевалось совершенно механически.
Нужно отыскать выход. То есть, освободиться и сбежать. Прихватив с собой мальчишку, который до сих пор, спустя месяц, воспринимает плен у кочевников как увлекательный квест…
Его предупреждали: кочевники ловят людей. На границе степи, в крошечном городишке, где он останавливался в последний раз пополнить запасы. Мужики там жили суровые, вооруженные до зубов. От набегов из степи они защищались стальными роль-шторами и пулеметами, расположенными на крышах зданий.
К сожалению, в тот момент предупреждение его не столько насторожило, сколько обнадёжило: там, куда он едет – земли абсолютно дикие. А значит, преследования корпоратов можно не опасаться…
Вывод был правильный. Но совершенно бесполезный.
В том городишке ему говорили, что кочевники используют пленников как рабов – на самых чёрных, самых тяжелых работах. А потом продают на органы…
Судя по истощенному виду Виталика, продажа ему светит в самом обозримом будущем. Значит, надо торопиться.
***
О том, что настало утро, Мирон понял по узким косым лучам, пронизавшим стену сборного домика там, где секции стен были пригнаны не слишком плотно друг к другу.
И как только забрезжил рассвет, за стенами началась какая-то суета. Топот ног, крики, пронзительные вопли ребятишек, рокот разогреваемых двигателей…
Виталик, прикорнувший рядом – всё-таки соскучился пацан по общению, по живому человеческому теплу – встрепенулся, распахнул огромные глазищи и повёл оттопыренными ушами, как антеннами.
– Опять кочевать будем, – сказал он шепотом. – И неделю на этом месте не простояли…
Будто подтверждая его слова, дверь домика со скрипом отворилась, и в неё просунулась голова в малахае.
Вслед за малахаем возникло дуло автомата. Калашников, – как нетрудно было догадаться, – усмехнулся Мирон.
Дуло недвусмысленно приказало им выходить на белый свет.
– А всё-таки здесь красиво, – Виталик, стоя по колено в воде, плескал на тощую грудь и спину. Рёбра у него выпирали, как у старинного электронагревателя, а позвоночник походил на хребет осетра.
– Зайди поглубже, – посоветовал, отфыркиваясь, Мирон. – Заодно и постираешь.
– Я плавать не умею, – прищурился пацан. При свете дня оказалось, что лицо его усыпано веснушками, как лепешка – кунжутным семенем. – И глубины боюсь.
– Не бойся, я тебя поймаю, – Мирон лёгкими гребками выплыл на мелководье и нащупал дно.
В реку – широкую, неспешную и полноводную, их загнал давешний владелец Калаша. Мирон этому только порадовался: всё тело зудело от пота и засохшей крови.
Но и насторожился. Виталика явно купаниями не баловали, а значит, точно готовят к продаже. Показать, так сказать, товар лицом… Правда, кто мог позарится на тощее лопоухое чучело двух метров ростом, Мирон не представлял. Версия с чёрными хирургами представлялась всё более реальной. И пугающей.
Пока плавал, он успел наскоро осмотреть стойбище – ту часть, что располагалась возле реки. Плоский берег почти незаметно уходил в воду, и кибитки, или юрты, разбросанные в художественном беспорядке по зелёному полю, смотрелись очень живописно. Юрты были круглые, с коническими крышами. Впрочем, это всё, что связывало их с жилищами кочевников прошлого.
О проекте
О подписке