Человек соединяющий

В гости Татьяна Викторовна приходила с большими сумками, где лежали самые разнообразные предметы: книги, фотографии и подарки, еда для людей, корм для собак, постоянно какой-то реквизит, а то и целые декорации её занятий, как она называла свои семинары и лекции с учителями и родителями. Но «читать» лекции, просто что-то традиционно объяснять, не могла. Её мысли «вытворялись» – наглядно, символично, образно, осязаемо.

Она была по-анархистски свободна, неуправляема и асимметрична во всём: писала вкривь и вкось, а то и по диагонали, предпочитала неровно нарезанную бумагу и – больше давала, меньше обижалась, острее переживала.

Её любимое слово было «потрясающий»…

Татьяна Викторовна всегда ездила поездом, в плацкартном вагоне. И всегда привозила из поездок какие-нибудь истории. Последняя, которую она мне рассказывала, была про солдатика. Парень, совершенно простуженный, ехал под Новый год из части в часть, а на пути следования поезда стоял его родной город. И как же он переживал, что нельзя сообщить об этом маме! Ни телефона, ни денег. Татьяна Викторовна, как только вышла из вагона на своей станции, дала по указанному адресу срочную телеграмму в другой город. И вскоре получила ответ: мать и сын встретились. «Представляете?!» – Она радовалась как ребёнок.

Для неё это было естественно – соединять людей, вообще соединять. При нашей последней встрече она похвасталась так же по-детски непосредственно, что наконец-таки смогла придумать, как объяснить детям пятого класса, что такое совесть. Она соединила две человеческие фигурки из плексигласа – одну мутную, другую прозрачную – через две точки, сердце и живот, резинкой. Это были Человек и его Совесть. И, рассказывая разные истории, она показывала, что бывает, когда человек убегает или расходится со своей совестью, как происходит натяжение пуповины, которой они связаны. Ей-богу, в этот момент мне захотелось оглянуться и посмотреть, а где же моя собственная, в поле ли зрения, не опасное ли возникло натяжение…

Приходя в гости, ТиВиша приносила с собой много всего, но что-то и уносила: красивую коробочку, обёрточную бумагу, ненужную старую безделушку, которую она уже видела важной деталью будущих педагогических спектаклей. И еду – уже для какой-нибудь другой собаки…

Анатолий Берштейн

Чтобы можно было пережить зиму

В наш последний разговор ТиВиша рассказывала о дарении первого снега, сборе одуванчиков и расспрашивала меня о необычных семейных традициях. Речь зашла о летнем лагере, она попросила: «Привези много широкой бумаги – ватман, обои. Мы будем закатывать варенье!» – «Какое варенье?» – «Ну ты же помнишь, чтобы хорошо пережить зиму, нужно закатать домашнее вкусное варенье. Мы на этих листах нарисуем огромные банки. И все туда нарисуют, напишут то, что с ними хорошего произошло в лагере. Что они увидели, что открыли для себя. И мы это закатаем. И это будет греть всю зиму. И поможет её пережить».

Юлия Ремпель

Событие детства

Все мы живём в соседстве с детьми. И это соседство рождает множество ситуаций, на которые ты не можешь не реагировать.

Все удивительные истории с детьми начинаются обыкновенно.

Однажды зимой в окне дома напротив я увидела сразу шесть детских лиц, словно приклеенных к стеклу. Они смотрели на меня, я на них. Так продолжалось некоторое время. Несколько дней подряд мы просто смотрели друг на друга. Однажды я махнула им рукой, они тоже замахали. Так продолжалось ещё некоторое время. Потом, когда я выходила из подъезда, они стали кричать в форточку: «Тётя!».

Несколько дней, и я не выдержала, пошла на другую сторону: узнать, кто там живёт.

Оказалось, там поселилась многодетная чеченская семья. Мы стали с ними дружить. На Новый год вместе нарядили ёлку. Дети плохо знали русский, я предложила им походить к нам в клуб. И вскоре у них появились друзья-ровесники. Они перестали всё время смотреть в окно.

Если ты врач, то идёшь на любой вызов. Если ты взрослый, то идёшь на зов любого ребёнка.

Декорации для мероприятий клуба у меня лежат в пристройке на улице. Они очень красивые, интересные. Когда приходит время их разбирать, дети из нашего двора подходят, смотрят, знакомятся. Так вот и подошли ко мне маленькие девочки Наташа и Юля. А вскоре мне под дверь просунулся лист под названием ПИСЬМО. Там было написано: «Спасибо за доброту» и нарисовано два сердца: от Наташи и Юли.

Я сразу написала им ответ. Взяла большой красивый конверт, нарисовала на нём много красивых марок, надписала: «Девочкам». И прикрепила над своим почтовым ящиком.

Они быстро ответили: рисунок с цветами, но не только: «Переверни!». А там – «Раскас о нас». Рисунки с подписями. Причём «мы» для них – это и они, и я, и моя собака, и мяч, и цветы на моём окне. Рассказ о нашем общем мире. И так живём до сих пор: когда встречаемся, они вежливо здороваются и обращаются ко мне на «вы». А когда пишут – всегда на «ты», как к равной.

И я, как равная, отвечаю на все их письма, а они нетерпеливы и уже с утра бегут проверять почту.

Не так уж трудно быть взрослым, который считает, что какие-то вещи, важные для них, и на самом деле очень важны. Не подыгрывать «да-да-да», а серьёзно, со своей взрослой точки зрения понимать, что когда ребёнок пишет письмо, он приподнимается на цыпочки, приобретает новую для себя значимость. Как не поддержать его? Ребёнок узнаёт, что можно написать то, что трудно при встрече сказать. И потом – это на самом деле важное событие: получение письма.

Сегодня, к сожалению, жизнь многих детей лишена событий. Родителей волнует только будущее ребёнка. Они настойчиво выращивают его будущее, не обращая внимания на естественное состояние настоящего.

Фантазии, мечты, друзья, игры – всё это кажется несерьёзным на фоне полезных образовательных занятий. И даже так: «Перестань ты говорить по телефону, займись делом, тебе же учить надо!».

Взрослые втащили в дом законы социальности, и это повсеместно: дома ребёнка тренируют по законам школы, смотрят на него глазами учителя или потенциального работодателя. Не родными глазами.

Даже проблемы здоровья и питания решаются не собственным чутьём, а авторитетным мнением. Ребёнка выращивают, словно поросёнка или телёнка, по внешним правилам. Вся детская атрибутика отсекается, забота о сегодняшнем состоянии ребёнка не подразумевается. И получается, что ребёнок в своих конкретных необходимостях одинок. У него даже нет дома безопасной территории детства: семья живёт по тем же суровым законам выживания, что и общество.

Но для ребёнка всё это внешняя жизнь. Ровная, бытовая. В ней нет контрапунктов и кульминаций, необходимых для полноценного взросления.

Мне возразят, что есть детские утренники, семейные праздники. Есть, но в них, как правило, нет законополагания детского праздника. Взрослые их проводят по собственному сценарию. Фотографируют, снимают на камеру, и это для них главное событие – полюбоваться внешним видом праздника.

Или вот семейная прогулка. Даже в зоопарке, присмотритесь, разворачиваются публичные ссоры между детьми и родителями! Ребёнка одёргивают, ругают, наказывают, потому что он не туда пошёл, испачкался или сказал что-то не то. Ведут детей жёстко или вообще не реагируют.

Очень мало взрослые делают жестов, протягивающихся к ребёнку, как открытая ладонь. Обычный их жест – к себе, одёргивание.

Общаясь с детьми, бывает, слышишь какой-то внутренний голос, находишь знак. Под Новый год я встретилась с книжкой о кругосветном путешествии детей. Образ корабля для детей захватил меня. А через некоторое время я узнаю, что в нашем городе живёт художник и бард Валерий Копейка, который привёз с Северного моря ладью, точную копию поморской ладьи XIV века. Он спустился на ней по рекам. И мне представилось, что такой корабль не мог попасть к нам в порт случайно.

Я долго искала этого человека. Но, ещё не найдя, рассказывала детям об этой ладье, о нашем возможном путешествии на ней. Страшно рискуя обмануть детские ожидания, я составляла с детьми карту путешествия. Мы рисовали пригласительные билеты, придумали рыбу, которая поплывёт за нами, не забыли про бутылку с запиской. Мы мечтали. А я ругала себя за безответственность и продолжала искать хозяина ладьи. И нашла! Сначала Валерий отказывался везти детей: на ладье почти нет бортиков. Потом заразился нашей идеей, но проблемой стал кран: надо спустить ладью на воду. В конце концов всё у нас получилось.

Причал, ожидание отплытия, билеты, провожание. Мы ведь давно уже никого не провожаем и не встречаем.

А как только устроились в ладье, сразу почувствовали запах мокрого дерева. Дотронулись до мачт, до пеньки – и затихли. Это было неожиданно: тихо в удовольствие, а не по приказу взрослых. Вода, ветер, простор и – покой. Большая река смотрела на нас, корабли нам сигналили. И как будто нечто живое передвигало нас в пространстве. Было огромное ощущение события. Настоящего события, которое сплетается из долгожданности и совместности переживания.

Обычно неизвестно, как повлияет на судьбу ребёнка то или иное прикосновение взрослого. Но точно известно, что есть тайна детства, и без чуткого участия взрослого истинно детская жизнь невозможна.

* * *

Прикосновение – как пальчик Бога, дотрагивающегося до спящего Адама на фреске Микеланджело.

Прикосновение как рождение: первый шлепок – пробуждение к жизни. Но и последнее прикосновение – горсть земли, прощальный поцелуй.

Прикосновение бывает возвышающее, поддерживающее – когда держим ребёнка над головой или одобрительно похлопываем.

Прикосновение как азбука немых, соединение пальцев, взаимосвязь написанных букв.

Сегодня прикосновение часто опережает не только слово, но и само отношение. Прикосновение девальвируется, если становится самоцелью и легко доступно. А ведь, касаясь, можно или отдать часть себя, или отнять что-то очень важное.

* * *

Главное – это пропитка слов.

Когда в детстве я повышала голос или начинала капризничать, бабушка не сердилась, а ласково замечала: «Танечка, не забывай – тон делает музыку».

На что не хватает времени

…Очень мало взрослые делают жестов, протягивающихся к ребёнку, как открытая ладонь. Обычный их жест – к себе, одёргивание.

Дети в супермаркете

Похолодание. Погода требует от семьи всё более тёплой совместной крыши. И что поражает: всё большее количество родительских пар с детьми устремляются на прогулку в «Рамстор» или ещё какой-нибудь супермаркет. Магия этого семейного путешествия притягательна. За раскрывающимися дверьми – невиданное блаженство: всё предвещает приобретение, создаёт праздничное настроение. И ходят сюда не обязательно за покупками, а за покупательным настроением. Насытиться свето-звуко-запаховолнами, исходящими от гипернасыщенных витрин, дать взгляду утонуть в товарном изобилии и ощутить желание обладать какой-либо вещью, прикинуть варианты приобретения – впечатлений не так уж мало.

Жаль, детям эта «покупательность» не соприродна. Им всё равно, какая погода на улице, и они предпочли бы как можно больше времени играть со сверстниками.

Но они здесь, и конечно, здесь тоже осваивают мир.

Ребёнок переживает состояние недовольства: мама ему чего-то не купила, а себе купила. Раздражение: родители что-то горячо обсуждают, а он не понимает. Растерянность: оттого, что он лишний, «путается под ногами», «лезет везде».

Одновременно он усваивает, сколь притягательно обладание и что за обладание чем-либо надо заплатить. Включает доступный ему арсенал средств: просить, обещать, плакать, ставить условия – так он получает первую порцию потребительской ненасытности.

Я прочла недавно об исследовании, проведённом с детьми в магазине. Среди множества вещей, разложенных перед ними, были и неинтересные, непонятные, ненужные. «Чего вы хотите?» – спрашивали семи-восьмилеток. Ответ «Хочу всё!» звучал чаще других.

«Магазинность» семейного воспитания стала очень заметна. Одна мама рассказывает другой: «Игрушку, которую мы покупаем дочке в «Макдоналдсе», сначала даём ей во временную собственность, а потом забираем. Чтобы получить её в вечную собственность, она должна хорошо себя вести три дня. Очень помогает».

Купля-продажа в воспитании приносит абсурдные плоды. Знакомая учительница повезла ребят на экскурсию в Эрмитаж, и мальчик, которому мама дала с собой немалые деньги, быстро побежал по залам, восклицая: «Ах, как уже хочется покупать, покупать!»

«Покупать!» А разве что-то ещё можно делать в этом мире? Какой смысл в предмете, если его нельзя завернуть и взять с собой?..

Мне подарили такую штучку, её из Америки привезли. Футлярчик, ремешок с застёжкой – очень напоминает собачий поводок и служит, согласно надписи, «для прогулок с малышом в магазине». Прикрепите его одной стороной к запястью мамочки, другой – к ребёнку и спокойно совершайте шопинг.

Променяйте ладошку ребёнка на возможность свободно осматривать товары. А он? Он пусть приобщается к этой наваленности предметов, к обстановке, где среди бананов – сваленные в кучу, не до конца распечатанные, полурассыпанные тома «Гарри Поттера» и что-то ещё, пока не поступившее в полное распоряжение человека.

…Нам давно обещают глобальное потепление, внушают мысль, что ничего постоянного нет. И в сознании людей что-то смещается: дом, семья, дети перестают быть прочной основой жизни. Влечёт супермаркет, где всегда тепло, многолюдно, празднично, где нам всегда рады и мы чувствуем себя уверенно. Были бы деньги. А дети – что?

Не в том ли проблемы подростков, что мир взрослых людей – подростковый?^[1]

– Татьяна Викторовна, я вас знаю как человека с тонким педагогическим слухом, что, по сути, мало отличается от художественного видения или чувства ритма. Обычно одарённость такого рода преследует даже в бытовых мелочах. Какие детали современного подросткового мира вас волнуют?

– Я то и дело ловлю себя на моментах педагогического слышания. Какое у детей сердцебиение – редкое, наполненное, учащённое? Но, пытаясь почувствовать состояние ребёнка, я всегда при этом ощущаю собственную взрослую ответственность за вмешательство в ритм его жизни.

Сегодня подростки окружены тысячами абсурдных советов, исходящих от взрослых. Чего стоит одна только реклама! А как характерна для родителей привычка общаться с детьми в приказном тоне и почему-то в прошедшем времени – «встала, оделась!» – некое повеление неизвестно кому и одновременно акт исполнения.

Наш разговор с ребёнком и жизнь рядом с ним происходит в некой отстранённой форме. Кто с кем общается? Особенно ранит слух риторический вопрос (будто бы оправданный): «Что делать (именно делать!) с современными подростками?». Здесь есть нюанс, выдающий явно рациональное отношение взрослого к ребёнку, какую-то ущербность, а не полноту любви. О том, «что делать с детьми», можно размышлять, только не вмещая в себя детей как некую этическую категорию.

– Этическая категория. Это что-то из философии детства?

– Да, для меня сейчас проблема Детства ближе проблемы Ребёнка, как бы странно это ни звучало. Здесь можно упрекнуть в некой отстранённости от доли конкретного ребёнка. Но скорее это есть проникновение, переосмысление живого каждодневного опыта, накопленного с годами. И если ты взял на себя в этом мире роль не уходящего от детей – взгляд приобретает иную временную пространственность. Такое движение позволяет однажды прийти к точке, с которой можно взглянуть на детство, как на вечное, неумирающее, и услышать собственный голос внутреннего моления о детстве.

Я часто возвращаюсь к Янушу Корчаку и мысленно проживаю вместе с детьми, сделавшими счастливой его жизнь. Мне близка судьба Анны Франк. И совсем недавно я ощутила какие-то реальные по датам временные параллели между нами. Анну Франк нацисты увели из мира её тайной комнаты в тот же день, за несколько лет до моего появления в этом мире. Тогда же, 5 августа были уведены дети Корчака.

Понимаете, не обладая внутренней глубиной сопереживания уже былого, нельзя оценить значимость живущего сегодня. Тогда вообще упускается возможность видения проблемы детства и взросления, осознание перемен.

– Эти перемены тревожат?

– Да, и особенно, если говорить о детях. Дело в том, что наши подростки живут в подростковом мире взрослых людей. И конфликт неисчерпаем.

– Разве так было не всегда? Проблема отцов и детей…

– Да, была всегда, но сегодня она звучит иначе. Я не историк, но, как мне кажется, такое состояние подростковости рождено 20-ми годами. Вместе с волной смертей, репрессий, эмиграций ушло знание корней и вершин человеческого роста. Исчез опыт достижения вершины человеческого Пути, и сама она или приземлилась, или как-то фатально сдвинулась.

Тогда это было только сужение, параллельно существовала ещё не выведенная социумом часть взрослых людей, осознающих и себя, и свою связь с миром. Но они уходят, и «возрастное равновесие», ими удерживаемое посредством величайшего напряжения духовных сил, стремительно нарушается.