Высокий, стройный, гибкий, Казарин обладал великолепной натренированной фигурой, имел прекрасный врожденный вкус и собственный стиль в одежде, которому пытались подражать многие светские мужчины. Он предпочитал определенные дизайнерские марки и носил одежду с такой неподражаемой естественностью, что его умоляли-зазывали редакторы глянцевых журналов и известные фотохудожники сделать хоть один снимок. Кстати, камера его любила, как и все остальные женщины, непостижимым образом снимки усиливали его притягательную мужественность и природную неподражаемую харизму самца-вожака. Просто потрясно.

Понятное дело, что шансов не запасть на него Надежде провидение не оставило. Она была уже влюблена-влюблена-влюблена! Удивлялась самой себе, не сопротивлялась и падала в эту любовь.

Восхищалась Казариным и с каждым днем все глубже и глубже тонула в своем очаровывании этим мужчиной. Ее поражала его работоспособность, вызывая неподдельное уважение, добавляясь еще одним плюсом к практически уже идеальному портрету его личности, сложившемуся у Нади в уме. Он мог работать по шестнадцать-двадцать часов в сутки, а после успевал на всяческие светские мероприятия, в клубы, тусовки и – ра-зу-ме-ет-ся! – женщины!

Женщин вокруг него было много. Очень много. Море! Постоянно! За последние годы журналисты «женили» Даниила не меньше раз двадцати на самых известных женщинах бомонда, даже на одной актрисе, которая была старше его лет на тридцать. Он никогда ничего не опровергал, лишь посмеивался – ну, застукали его журналюги за жарким поцелуем или в недвусмысленной ситуации, ну и ладно – и шел себе дальше уже с другой женщиной.

Тридцать первого числа, утром, Надюшка принесла на работу очередную пачку переведенных документов. Никто уже и не работал, все собрались вокруг фуршетного стола с бокалами шампанского поздравить друг друга, получить подарки и поздравления от начальства. Надю сразу же принялась опекать, угощать-кормить Ольга Павловна. И тут к коллективу вышли Казарин с Дружининым.

Даниил Антонович двинул поздравительную речь, вручил всем небольшую внеплановую премию и пожелал хорошего отдыха. А закончив, подозвал к себе Надежду и напомнил, что третьего января они с ней вылетают в Китай и, пока вся страна Россия отдыхает и экспериментирует с выносливостью своей печени десять дней кряду, им предстоит работать.

Билет на самолет и загранпаспорт с визой Ольга Петровна отдала Наде еще на прошлой неделе вместе с расписанием проведения деловых встреч и мероприятий в Китае, искренне посочувствовав такой несправедливости – все отдыхают, празднуют и веселятся, а им работать.

– У меня день рождения третьего, – вздохнула печально Надюха.

– Я помню, – кивнул Казарин и небрежно пообещал: – Вот там и отметим.

И вручил ей сдельную плату за проделанную уже работу и очень-очень солидную премию. Она даже решила, что начальник перепутал что-то.

– Даниил Антонович, здесь что-то неправильно, – поспешила сообщить ему об ошибке Надя.

– Что неправильно? – своей коронной убойной улыбочкой поинтересовался он.

– Здесь очень много, – шепотом сообщила девушка, придвинувшись к нему чуть поближе, чтобы никто не услышал.

– Это компенсация за нанесенную вам травму и благодарность за сверхурочную качественную работу, – тоже заговорщицким шепотом сообщил Казарин. – Главное, за весьма своевременную работу, – и, наклонившись еще ближе, тем же шепотом добавил: – С Новым годом!

Посмотрел на нее насмешливо и ушел. Вот так. А она стояла, как загипнотизированный кролик, и смотрела ему в спину.

– Даже не вздумай! – услышала Надюшка строгий голос Ольги Павловны у себя за плечом.

– Что? – повернулась к ней Надя.

– Влюбляться в него! – сдвинув недовольно брови, пояснила Ольга Павловна. – Ни влюбляться, ни увлекаться им! Ни придумывать себе никаких надежд и ожиданий!

«Поздно», – тут же подумала про себя Надюха и, улыбнувшись, спросила:

– Почему?

– По-очевидному! – отрезала Ольга Павловна, жестко ухватила девушку за локоть, отвела в сторонку от празднующих сослуживцев и принялась строго наставлять: – Потому что Казарин – это погибель всех женщин. Они его интересуют только в одном качестве – для разнообразия в его постели. Никто и никогда не сможет удержать Казарина, как бы женщине ни казалось, что именно с ней он изменится и вот именно ее вдруг он полюбил по-настоящему. Имя таким заблудшим – «легион». Казарин ведет себя с каждой женщиной как с единственной, необыкновенной и исключительной, врубая все свое обаяние, это у него как зубы почистить – естественное состояние. Как бирюльками любуется, не более того. А потом расстается без сожалений – все, «до свидания», отрезает. Правда, прощается красиво, но от этого не менее жестоко, больно, а часто разрушительно для женщин.

– Прямо со всеми? – улыбнулась такой серьезности Надюшка.

– Ну, надо отдать должное, наивным дурочкам он голову не морочит, обходится дамами своего круга, все понимающими и расчетливыми.

– Ну вот, – наигранно «порадовалась» Надюха, – значит, мне ничего не грозит.

– Ребенок! – призвала ее к серьезности Ольга Павловна. – Даже не смотри лишний раз в его сторону! И на Казарина может возникнуть проруха, когда ты своими глазищами вот так сверкать примешься. Сжует тебя, как тортинку на завтрак, и не заметит. Потом сердце по кускам не соберешь. Поняла?

– Поняла-поняла! – усердно кивнула Надежда.

Но предупреждение Ольги Павловны сильно запоздало и было уже бесполезным. Надя безнадежно погрузилась во влюбленность к этому мужчине, и все ее мысли были только о Казарине.

Она ехала на проходящем поезде в районный центр, где встречал ее на машине Максим Кузьмич, чтобы отвезти домой, и всю дорогу смотрела в окно на сменяющиеся пейзажи и думала только о нем – о Казарине, чувствуя, как замирает и холодит на сердце от этих мыслей.

Максим Кузьмич снял ее с подножки поезда, прямо вместе с сумкой в руках так и обнял, прижал к себе и долго держал, не опуская на землю.

– Соскучился ужасно по тебе! – объявил он, не выпуская внучку из объятий.

– Я тоже, па, ужасно-ужасно, – рассмеялась Наденька и расцеловала его в обе щеки.

– Ну, поехали, поехали, – заторопился дед, поставил ее на платформу и забрал сумку. – Пока еще доберемся, а уж Новый год скоро.

– Точно, надо же еще приготовить-накрыть, – заспешила вслед за ним внучка.

– Тут такое дело… – замялся вдруг Максим Кузьмич.

– Что-то случилось? – перепугалась сразу же Надюха.

– Да нет-нет, что ты, – поспешил успокоить он и как-то смутился-стушевался. – Просто хотел предупредить сразу, что Новый год мы будем встречать втроем. Еще один человек с нами.

– Па-а-а, – протянула, поразившись, Надя. – У тебя женщина, что ли, образовалась?

– Ну вот, образовалась, – покаянно вздохнул и развел руками он.

– Так это же здорово! – обрадовалась внучка.

– Считаешь? – с надеждой спросил Максим Кузьмич и предупредил: – Важно, как вы с ней поладите.

– Я постараюсь, па, – торжественно пообещала Надя.

Вот так и получилось, что посидеть посекретничать Надежде с дедом не удалось. Сначала состоялось торопливое и несколько нервное знакомство с визави деда – приятной женщиной где-то в районе сорока, стройной, симпатичной, с умными и веселыми глазами.

– Рива Олеговна, – представилась она и сразу пояснила: – Ривой назвали меня родители в честь какой-то дальней родственницы отца, прожившей больше ста лет в полном здравии, благополучии и счастье.

– И что, вас единственную из родни назвали в ее честь? – искренне заинтересовалась Надя.

– Да, – кивнула женщина.

– Тогда я бы засомневалась в этой легенде и предположила нечто более романтическое в решении ваших родителей дать вам такое имя.

– Если честно, – рассмеялась Рива Олеговна, – я тоже всю жизнь подозреваю здесь совсем иную подоплеку, но они не признаются, лишь загадочно переглядываются и улыбаются. А имя мое мне нравится.

Все! Надюшка сразу же приняла женщину и расположилась к ней душой. Пока они втроем с шутками и смехом, весело, на подъеме предпраздничном накрывали на стол, заканчивая последние приготовления, Надя только укрепилась в своей симпатии к новой знакомой.

Да вот только, как бы ни была она симпатична Наде…

Дед никогда не приводил в их дом женщин, видимо, решив оберегать ребенка от таких волнений, и никогда не знакомил Надю ни с одной дамой. Наденька знать не знала, есть ли у него вообще романы или какие-то отношения с женщинами. Честно говоря, даже и не задумывалась об этом раньше.

А ведь, когда они стали жить вместе, деду исполнилось всего сорок четыре года и он был очень интересным мужчиной. Подтянутый, стройный, моложавый, без вредных привычек и внешне привлекательный, к тому же дед всегда хорошо зарабатывал – вот умел, имелось у него такое качество характера и деловая хватка, всегда, в любые времена работал очень много и был при деньгах. Разумеется, он пользовался большим спросом у противоположного пола, а как иначе, но как и где он встречается с дамами и проводит время, Надя никогда не знала.

Максим Кузьмич всегда нанимал помощницу по хозяйству, которая вела не только дом, но и занималась Надюшкой – водила в садик-школу, встречала, кормила, следила за расписанием и уроками. Но неизменно каждый вечер и ночь дед проводил дома с внучкой, порой возвращаясь совсем поздно, и обязательно целовал ее на ночь, даже если надо было ради этого разбудить ребенка. Эта традиция образовалась у них сразу, с первых дней, когда внучка переселилась к нему и несколько ночей подряд просыпалась в слезах от испуга. Дед прибегал, хватал ее на руки, успокаивал, а она спрашивала, глядя на него перепуганными глазищами:

– Ты меня не бросишь? Я для тебя не плохая девочка? Нужная?

– Никогда не брошу, всегда буду с тобой, – клятвенно обещал дед и уверял: – Ты для меня самая лучшая девочка на свете и самая, самая нужная.

И обязательно, каждую ночь стал целовать Наденьку на ночь, чтобы она знала, что он рядом, дома и никуда не денется. И возил ее с собой во все командировки и отпуска, игнорируя занятия в школе, и никогда с ней не расставался.

Видимо, дед не посвящал внучку в свои отношения с женщинами, чтобы она не подумала, что стала ему не так важна. Они никогда об этом не говорили.

А тут вот – Рива Олеговна.

Сидя за праздничным столом, дед с Ривой Олеговной рассказали Наде, как познакомились, поглядывая многозначительно друг на друга, гармонично переплетая слова – один начинал, второй подхватывал, словно знали друг друга всю жизнь и провели много лет вместе.

Рива Олеговна работала заместителем районного главы администрации и курировала сельское хозяйство всего района. По этим самым вопросам и обратился к ней новоприбывший агропромышленник Дронов. Через полчаса делового разговора в ее кабинете они поняли, что лучше продолжить общение на нейтральной полосе, скажем, за чашкой кофе. И проговорили, уже в кафе, несколько часов подряд, не замечая времени, так что пришлось Максиму Кузьмичу остаться ночевать в гостинице, чтобы не ехать совсем уж ночью назад в село. А утром они снова встретились… В село поехали вдвоем в выходные.

Вот так. Чудно и красиво.

– И… – осторожно расспрашивала Надя, – вы будете вот так друг к другу в гости ездить по праздникам и выходным?

– Я сделал Риве Олеговне предложение, – посмотрел прямо в глаза женщине Максим Кузьмич, – и она его приняла. – Он перевел взгляд на Надю и повинился немного: – Прости, что не предупредил. Не обсудил это с тобой.

– Да ничего, – уверила внучка, но почувствовала такой острый укол ревности, что пришлось передохнуть. – Но теперь все у нас поменяется.

– Не все, – твердо заявил дед. – У нас все по-прежнему: любовь, полное доверие и дружба.

– А можно, я с вами тоже буду дружить? – спросила Рива Олеговна, улыбнувшись.

– Можно! – рассмеялась Наденька, заталкивая поглубже горький слезный ком в горле, и спросила: – И что, Рива, вы вот так бросите город, высокую чиновничью должность и сюда переберетесь?

– За Максимом Кузьмичом, – посмотрела женщина в глаза деду, словно клятву давала, – я хоть на ферму, хоть на край света, хоть к черту на рога переберусь.

– Ничего себе, – подивилась Надя.

Но эти двое ее уже не слышали, смотрели в глаза друг другу, обмениваясь чем-то большим, чем слова, понятным только им.

Вот еще и поэтому не получилось у Надюхи признаться деду в своей влюбленности, рассказать про Казарина, повосторгаться этим мужчиной, поделиться самым важным, горячим, происходившим в ее жизни. Потому что, как она ни старалась быть разумной и объективной, но все же пришлось пережить и болезненную ревность, и обиду, хоть и малую, но все же обиду на такую неожиданную перемену в жизни деда, в которую вошла-ворвалась другая женщина, ставшая теперь для него, как казалось Надюхе, гораздо более важной, чем она. Да почему казалось? Так и есть!

Максим Кузьмич мучения внучки просек в момент и позвал пройтись вдвоем по поселку утречком первого января. Пошли. И долго молча шагали до дальнего леса, остановились на пригорке, откуда открывался сказочный вид на заснеженную округу. Стояли. Смотрели.

– Трудно тебе ее принять? – спросил обеспокоенно Максим Кузьмич.

– Не ее, – помолчав-подумав, ответила Надя. – Она мне понравилась. Она хороший человек. Только такое чувство, будто меня подвинули и теперь уже не я самая главная в твоей жизни и уже не так много для тебя значу. Почему-то обидно и даже больно, и плакать хочется, – всхлипнула она по-детски, не удержавшись в конце от признания.

– Я понимаю, – вздохнул глубоко дед. – Я бы так же себя чувствовал, если бы ты, например, привезла вчера с собой парня какого-нибудь неожиданно и объявила, что у вас любовь и вы женитесь. И вроде как я уже и ненужный. Так, да?

– Наверное, – кивнула она.

– И что, я бы стал тебе ненужный, если бы парень образовался? – усмехнулся дед грустно.

– Па, да ты что? – поразилась Надя такому предположению. – Я ж без тебя никуда! – И повторила: – Как же это я без тебя, ты что?

– Вот и я без тебя никуда, Нюшенька, – еще разок вздохнул он, обнял ее одной рукой за плечи, прижал к себе и поцеловал в голову. – Ты же моя деточка и всегда ею останешься. А страшно и обидно тебе потому, что ты привыкла, что я – неизменная величина в твоей жизни и что ты у меня самая-самая главная. Так ничего и не изменилось: ты самая главная. А Риву я полюбил и точно знаю, что будет она тебе как мать, насколько возможно стать матерью для взрослой девушки. Иначе бы вряд ли полюбил и с тобой не стал бы знакомить. Только хочу тебе сказать, в твоем случае все иначе.

– В каком смысле? – не поняла Надя, украдкой смахнув с щеки предательскую слезинку.

– В том смысле, что, когда женщина любит и выходит замуж, она создает свою семью и уходит от родителей. И тогда уже муж становится для нее самым главным человеком на земле и дети за ним, а уж только потом где-то там родители. Реальность жизни.

– Ну я же от тебя не уйду? – не утвердила, а вроде как попросила заверения Наденька.

– Уйдешь, – вздохнул нерадостно дед. – Обязательно когда-нибудь уйдешь. Видишь, ты уже не со мной живешь, а самостоятельно в Москве. А влюбишься, так и вовсе забудешь лишний раз позвонить.

И тут Надюхе стало стыдно. Даже щеки покраснели, как стыдно! Она на самом деле за последние дни деду практически не звонила. А раньше-то каждый день да по нескольку раз, просто болтала, делилась новостями. Можно было бы отговориться безумной занятостью, но никогда раньше занятость не мешала Наде поговорить с Максимом Кузьмичом. А тут все Казарин затмил своей личностью.

Вообще все! Вот так.

И не поделилась Надя своим первым в жизни сильным увлечением, и не сказала, что влюбилась-зажглась мужчиной. Похвасталась заработком и премией полученной, много говорила о новой работе, сообщила, что третьего улетает в Китай на несколько дней в командировку. Максим Кузьмич ужасно расстроился:

– А я надеялся, что твой день рождения все вместе отметим. Мы с Ривой целый план мероприятий праздничных составили.

– Ничего, я вернусь, и мы все наверстаем! – бодро пообещала Надюшка.

Праздник они все равно здорово отметили, но дед ворчал все три дня:

– Совсем мне не нравится, что ты работать пошла. Совершенно это незачем. Я прекрасно справляюсь, и нужды в деньгах мы не испытываем, а тебе учиться надо, первый год самый сложный, а ты себя еще какой-то работой непомерной перегружаешь. – И распорядился: – Давай-ка прекращай это.

Но и его недовольство и ворчание уже запоздало, как и предупреждение Ольги Павловны – все было поздно.

Они договорились встретиться в аэропорту, куда каждый добирался самостоятельно. Надюшка стояла в условленном месте и все вытягивала шею, высматривая Даниила, ужасно волновалась и поглядывала в зеркальную поверхность затемненного стекла стены здания – хорошо ли выглядит. Когда увидела его, замахала рукой, чувствуя, как заколотилось-зашлось сердце и кровь прилила к щекам.

Казарин подошел неспешной походкой уверенного в себе человека, которому принадлежит весь мир, сияя своей убойной улыбочкой.

– Здравствуйте, Наденька, – поприветствовал он. – С Новым годом. С новым счастьем.

– Да, – подтвердила она серьезно, глядя ему в глаза, – со всем новым.

Она смотрела на Казарина и тонула, как в зыбучих песках, пропадая безысходно. От него пахло тонким дорогим мужским парфюмом.

– Ну что, пойдемте, – распорядился Даниил и пояснил: – Нам в VIP-зал. Мы летим бизнес-классом.

И, согнув в локте, предложил Наде руку.

С момента, когда они устроились в невероятно удобных, мягких креслах бизнес-класса, и до самого приземления Наденька Петрова совершенно потерялась во времени и пространстве и заметить не успела, как они долетели, и ужасно расстроилась, что долетели так быстро!

Она пропала, растворилась в их разговорах, в близости этого мужчины, в окутавшей, словно накрывшей ее облаком, его сильнейшей мужской привлекательности и сексуальности. Надя чувствовала себя невесомой, с ней происходило что-то прекрасное, волшебное – сердце то стучало, то пропускало удары, а внутри что-то сжималось, замирая, и распускалось прекрасным пионом от модуляций его голоса, от многозначительного взгляда его глаз цвета молочного шоколада.

И она неслась в неизвестность, добровольно пропадая…

Казарин заказал у стюардессы шампанское и, приподняв свой бокал, произнес такими эротическими тонами и вибрациями голоса, что у Надюшки мурашки побежали по позвоночнику и кровь прилила к щекам:

– С Новым годом, Наденька, еще раз. И с днем рождения вас. Но мы отметим его позже, вечером, когда прилетим.

– Спасибо, – еле пролепетала она, утонув в этом обещающем все тайны мира взгляде.

– Скажите, Надюша, вы были в этой части Китая, куда мы летим? – отпив шампанского, спросил Казарин.

– Да, несколько раз, – перевела она дыхание и принялась с удовольствием рассказывать: – Это непростое место. Впрочем, в Китае все места уникальные. Вы знаете, я посмотрела по карте, где собираются производить строительство, в финансировании которого вы участвуете.

– И что? – по-настоящему заинтересованно спросил он.