«Я тобой горжусь». И уж совсем удивительно слышать такое в моем возрасте, да еще от незнакомых людей! Гордящийся с какой-то стати берет на себя право одобрять или не одобрять меня, и в случае одобрения – гордиться.
Мои достоинства и достижения – именно мои, а не продолжение другого человека. Здорóво и здóрово уважать за справедливость, доброту, силу характера, ценить талант, красоту, еще что-то… но нельзя гордиться чужим талантом и красотой! Это какая-то попытка слияния, присвоения себе чужого, оценивания. Чувствуете?
Он быстро перестает проявлять инициативу – все равно ее пресекут. Ведь он еще «сопля зеленая», «слишком мелко плавает», «матери с отцом виднее, они жизнь прожили», «вот когда будешь сам себя содержать, тогда и делай что хочешь». В такой атмосфере ребенок вырабатывает логичную стратегию выживания: молчать и выполнять чужую волю, скрывать свои желания, а лучше вообще не распалять себя мечтами о несбыточном.
Так с детства забивается собственный голос ребенка – еще только зарождающийся. А если он смеет заикаться о своих желаниях, его или едко высмеивают («Где ты видела балерин с такими ляжками?»), или «по-доброму» внушают, что к выбранному делу у него мало способностей. Спросите таких родителей, зачем они это делают? И они вам ответят, что исключительно ради блага ребенка: чтобы не «зазнался», не «разболтался», не стал наркоманом, вырос успешным. Но это рационализация. На самом деле родители хотят, чтобы ребенок был полностью управляемым – и сейчас, и впоследствии. В виде ли «успешного человека», покупающего родителям «майбахи» и обслуживающего все их потребности, в виде ли персонального джинна, всегда готового к услугам.
Ребенка могут растить как «дитя индиго», «второго Моцарта», так и просто как «вещь, полезную в хозяйстве», «добытчика» – а часто одно не противоречит другому, ведь «Моцарта» не из любви к искусству воспитывают!
– После школы бегом домой! (Мыть полы! Играть на скрипке!)
– Выверни карманы! (А ну дыхни!)
– Изостудия? Размечталась! Пойдешь на художественную гимнастику – и точка!
– Мам, можно я пойду погуляю во дворе с ребятами?
– А ты уже почистил картошку, убрался во всех комнатах, сделал уроки, прочел «Войну и мир», сходил за продуктами, вынес мусор, постирал свои вещи, поиграл с младшей сестрой, написал дедушке письмо, помыл окна и вытер пыль, закатал банки с компотом, починил кран в ванной и сшил костюм зайчика братику на Новый год? Нет?! А еще говоришь, что я придираюсь!
Невеселый анекдот
А чтобы поделиться с другими, что к тебе плохо относились мама с папой, – об этом и речи не идет. Никто же не поймет! Укоризненно покачают головой, напустятся с нотацией, вздохнут о черной неблагодарности выросших детей, ткнут носом в недостатки – «а что ты сделал, чтобы тебя не били?»
Сверхчуткое поведение, которое базируется на умалении (и даже отрицании) себя и возвеличивании других, навряд ли может называться повышенной эмпатией. Предсказывая «погоду в доме», вы так или иначе умаляете себя ради другого, который в вашей системе координат – более значим, чем вы.
…Интересный феномен: многие дети, вышедшие из токсичных семей, особенно девочки, наделены специфической чуткостью к чужим вибрациям, желаниям, даже невысказанным. Они умеют «читать по глазам», «чувствовать человека» и считают это повышенной эмпатией.
Меж тем эта «переэмпатия» – адаптивное защитное поведение… да пожалуй, своеобразно вывернутая паранойя, возникшая из-за необходимости постоянно быть начеку.
Но если «настоящий» параноик, видя вокруг сплошные угрозы, нападает на людей, то «сверхэмпатичный» человек по той же причине «понимает и принимает» – превентивно и всякого. Нападать он не может, его тактика другая: предсказать чужую агрессию и погасить ее в зачатке. И таким образом уберечь себя.
Жертв созависимости часто упрекают в отсутствии достоинства. «Как можно позволять так с собой обращаться? Ты себя не уважаешь!» Да, не любит и не уважает, потому что ее не любили и не уважали родители.
О проекте
О подписке