Директор университета оказался прав в предположении: мы с Маритой не были близки по происхождению, по воспитанию или по интересам. У нас из общих тем для беседы была только одна – Зохар Рокка, но о нем мы и сами не хотели говорить. Но при всем этом мы с ней сразу срослись самым важным – ощущением общей беды, которая примирит даже самых непримиримых. Мне, не наученной любить и принимать чужое внимание, Марита чрезвычайно понравилась. И резкий громкий хохот над любой мелочью казался самой прекрасной на свете музыкой, поскольку был искренним. Пусть смеется, пусть даже среди ночи будит своим гоготом – и пусть ей боги подарят много такого же смеха впереди. Хотя бы пока она остается в университете. А дальше у нее положение не завиднее моего: жить бездетной, ублажать старика, благодарить его за побои и издевательства и никогда не узнать любви другого мужчины.

Я сама предложила поделиться гардеробом – это был мой порыв, который я не смогла сдержать. Просто заметила, что Марита сидит в потрепанном сарафане: в замке демонов ей выделили всего два наряда, да так и отправили. Здесь студенты наряжались в свое: кто в бархат, расшитый золотом, кто в драный мешок, и Марита оговорилась, что двух платьев ей маловато, чтобы не износились за целый год, потому она переживала о насмешках. Но теперь насмешек не будет – я с собой привезла буквально все свои наряды, поскольку дома их оставлять было уже некому. И весь вечер мы потратили на сплошное веселье: примеряли и заново переодевались. Я, наверное, никогда так здорово не проводила время. Мы смеялись даже над тем, что мои платья обеим узки в груди – вот же досада. Но какие смогли зашнуровать, те в ход и пойдут. А там посмотрим – тут вроде бы можно заказать прислуге, чтобы доставили из города новые вещи. Моих золотых кратов хватит на нас обеих, а потом можно и украшения продавать.

Фигура моя, как и цвет волос, с того утра больше заметно не менялись – или трансформация сделалась настолько медленной, что глаз уже не улавливал. Хотя куда уж женственнее? Я и такой себя никогда не воображала. Но встав с Маритой перед зеркалом, я решила, что больше надумываю – в сравнении с ней я выглядела угловатым подростком, а не породистой красавицей, как она. Зеленоглазая нимфа затмевала меня, даже преображенную. Или у демонской магии просто есть пределы возможностей?

– Слушай, – она грубовато пихнула меня локтем в бок, – а может, ты моя сестренка-потеряшка? Типа мой папуся в ваше княжество заглянул и твоей мамусе-княгине дочурку заделал! Глянь, у тебя тоже глаза зеленые, почти близняшки!

Я засмеялась удачной шутке. В нашей внешности не было вообще ничего общего, а радужки у меня зеленовато-коричневые, издали цвет не определишь. Марита так мне пыталась поднять настроение, как я поднимала настроение ей дележкой гардероба. Но называться ее сестренкой-потеряшкой я была согласна с первой минуты знакомства.

Мы так развеселились, что я едва не пропустила время вечерней молитвы, но вовремя глянула на настенные часы и вмиг успокоилась. Марита присоединиться не захотела, просто забралась с ногами на свою кровать и слушала молча, как я песнопениями прошу богиню подарить мне смирение и терпение ко всем невзгодам. Мне еще ни разу не приходилось молиться при посторонних, потому я ощущала себя неловко, но все же ответственно пропела каждое слово и прочувствовала каждый вдох из трех после обязательной части. Посмотрела на Мариту, как будто ждала ее реплики, но увидела красивые глаза, полные непонятной грусти.

– Ты чего? – спросила я сдавленно, не понимая, чем ее расстроила. – Не веруешь в помощь богов?

– Никогда не веровала, – она ответила так же тихо. – Да вой ты свои песни, мне не мешаешь.

Но я уже завершила. Улеглась в свою постель и почти сразу уснула, не успев снять с губ улыбку.

Программы у нас с Маритой совпадали только в одной дисциплине, самой популярной среди девиц-первокурсниц – «Манеры благородных дам». Ей еще сверху накидали девять видов разных искусств, в том числе учили каллиграфии. Но на первый общий урок мы побежали вместе сразу после завтрака в столовой.

На занятии я с трудом держалась, чтобы не расхохотаться. Манеры благородных дам – роскошно звучит! Но начинала учительница с азов, которые они почему-то не успели освоить еще до моего приезда. Все занятие она учила нас стоять – в прямом смысле! Красиво стоять, не сутулиться, а в конце урока самым продвинутым ученицам уже разрешалось немного походить. Тоже, конечно, красиво и осанисто.

Девчонок на этом курсе собралось много – десятка четыре, не меньше, и занятие проходило в довольно большой комнате. В такой толпе до меня очередь дошла далеко не сразу, но учительница меня каким-то образом узнала и представила остальным:

– Наша новенькая студентка, Айса, княжна Имельская. Как к вам обращаться, сударыня?

Я очень удивилась такому вопросу. До меня учительница всех звала просто, безо всяких там титулов. Или до меня просто титулованные не попались?

– По имени и на ты, если можно, госпожа Таиран, – выбрала я без труда, не желая ничем отличаться от остальных.

– Хорошо, Айса, – она тут же переключилась. – Полагаю, ты сможешь показать остальным, как красиво пройти – ну, допустим, к императорскому трону для реверанса.

– Смогу, конечно, – я пообещала, но тут же задрожала от волнения.

Все девчонки уставились на меня, как на образец для подражания. Уж с осанкой и простыми шагами я никогда проблем не испытывала. Но меня же никогда не экзаменовали под прицелом стольких взглядов! И через три шага я споткнулась на ровном месте, покраснела под смешки, проковыляла до конца зала. Марита посчитала нужным за меня заступиться:

– А шо ржете-то? Не видите, девка стесняется? Она за всю жизнь из своего замка раза три выходила!

Учительница строго поправила:

– Не «шо», а «что», Марита, но в остальном ты права. Вы всерьез считаете смех над чужой неудачей уделом благородных дам?

В общем, этот урок оказался самым запоминающимся за весь учебный день. Остальные я отсидела без особого интереса – в начале триместра объясняли самое простое, а на кулинарной магии вещали о свойствах дрожжей. На географии я только отметила забавную деталь. Учитель рассказывал об имперском устройстве и подати с Окраин в Центрину назвал нелепым словосочетанием «налоги на защиту общих границ». У нас дома их упоминали только как «подати», причем с негативным подтекстом. В остальном – все то же самое, что мне было известно с детства. Окраины – это что-то наподобие государств в государстве, они находятся под вассалитетом, но в каждой устанавливаются свои законы и порядки. И потому жизнь в Первой Окраине может существенно отличаться от жизни в Седьмой. Центрина во внутренние дела Окраин старается не вмешиваться, уважая право великих князей на региональное обустройство. И определенно не мешает их мелким стычкам между собой, пока доходы в имперскую казну не иссякают. Центрине все равно, кому принадлежит мое мелкое приграничное княжество. Абсолютно наплевать, если эту землю будут дергать между собой сильные и устраивать на ней любое беззаконие. На географии я задумалась и о другом: столица империи, Сердцевина, всего в двух днях пути отсюда, но мне вряд ли будет дарован шанс на нее посмотреть, раз даже за стены университета выглянуть запретили.

На садоводстве мне довелось впервые в жизни немного покопаться в земле, и с концом этого урока все интересные события дня и закончились. Я набрала в библиотеке кучу учебников и книг, в том числе романов центринских писателей. Чтение я люблю, ведь это занятие в моей предыдущей жизни было веселее, чем играть с самой собой в мац-хе. Но очень ждала возвращения Мариты. А у нее целых восемь уроков по сегодняшнему расписанию! Не погорячилась ли я, когда ограничилась минимальным набором? Во вторицу у меня всего два занятия в расписании – первое и четвертое, а на третицу – вообще ничего. Пять предметов на триместр предполагают очень расслабленный режим, с правотой директора в этом вопросе не поспоришь. Может, еще не поздно передумать? Но нет, лучше уж я проведу лишнее время за чтением, чем получу диплом раньше, чем через десять лет!

Я так ждала Мариту, чтобы вместе прогуляться, но она после ужина сразу засела за домашнее задание. Я немного помогла ей с чистописанием, а потом оставила в покое – пусть умница занимается. У нее голова светлая, память хорошая, ей просто с детства все эти науки не вдалбливали, но сейчас она азартно хватает все новое, поглощая необычную для себя жизнь со свойственной ей жаждой неисправимого оптимиста.

На следующий день в большом перерыве между уроками я написала письмо домой. Кратко: как устроилась, что изучаю, какие здесь условия и быт. Нашла отделение, откуда секретари отправляют послания, но в дверях замялась, развернулась и ушла. Закинула письмо в пустую коробку из-под обуви, задвинула ее вниз шкафа. Зачем отправлять? Никого дома я этими строками не обрадую. Разве что немного няньку, если впишу и для нее привет, но Зиде ведь никто не будет мое письмо вслух читать. Остальным же совсем наплевать. Так не пора ли наплевать и мне?

И вот на четвертом уроке, который у нас с Маритой снова был общим, произошло очень странное событие. Нас прервали как раз в момент, когда госпожа Таиран показывала простой книксен. В зал ворвались несколько мужчин в форме университетской охраны.

– Всем взять свои сумки и отойти к стене! – грозно распорядился старший из них.

– Что происходит? – удивленно спросила учительница.

Но мужчина дождался, когда мы возьмем со специально отведенных для этого полок свои учебные сумки и выстроимся в ряд, лишь затем объяснил:

– Произошла кража, госпожа Таиран. И это вопиющий случай для нашего учебного заведения! Девушки, все содержимое сумок вывалите перед собой, выверните карманы, снимите обувь.

Мы выполняли приказы без вопросов, толком ничего не понимая. Судя по лицам моих одноклассниц, такое происходило впервые и шокировало всех. Охранники начали обход с обоих краев, осматривая вещи каждой и заглядывая в пустые сумки. Главный же остался в центре, глядя внимательно на нас по очереди, как будто взглядом мог вычислить воровку и не терял надежду обнаружить ее именно в нашем классе. Но все же пояснил, чтобы мы себя не накручивали:

– Обыскиваем всех студентов без исключения. После урока в комнаты не возвращайтесь – мои подчиненные сейчас смотрят там. – На этих словах девушка справа охнула, но почему-то заставила главу охраны улыбнуться: – Нет, нас не интересуют ваши секретики, любовные письма и противозачаточные травы, так что выдохните.

– Что же вы ищете? – полюбопытствовала снова учительница, но и всем нам это было интересно.

– Очень дорогой перстень, – объяснил служивый. – Вещь заколдована от поисковых заклинаний, как часто делают с древними родовыми украшениями, чтобы враги не могли отыскать его носителя, если им приспичит. Сейчас эта мера сыграла против нас. Но мы в любом случае рано или поздно колечко найдем. Украли у драк-шелле Ео! Можете себе представить, госпожа Таиран? Мне даже интересно, кто и ради чего пошел на такое самоубийство? Перстень даже силы никакой не дает, просто родовая побрякушка.

Многие вокруг заохали, а я же вообще впала в полный ступор. Мне не послышалось?! Мужчина на самом деле это произнес? Шелле – верховная элита империи, средоточие власти. Выше остальных шелле только один император, который тоже, конечно, шелле. А приставка «драк» может означать только…

– Неужели здесь учится кто-то из драконов?! – я схватила за рукав рядом стоявшую девушку.

– Ну да, – ответила она. – Где же им еще учиться? Точно не знаю, но несколько шелле точно здесь есть, а из них, может, два-три дракона. Здесь десятки факультетов, сотни направлений подготовки, мне о списках не докладывали. Отпусти, Айса, а то еще подумают, что ты мне перстень перекладываешь!

У меня по всему телу прошел озноб, но он не был неприятным. Мы с нянькой говорили о том, что есть кто-то выше великого князя Окраины. Намного, намного выше! Тот, кто может от великого князя спасти, тот, кто может даровать от него помилование или прикончить тебя без каких-либо княжеских санкций. И любой из драк-шелле в этом небольшом списке. Мне всегда казалось, что они существуют в каких-то других мирах, а не вот прямо тут, через стенку или в соседнем здании! А если я его отыщу, если упаду к нему в ноги и попрошу о свободе для меня и Мариты, то не станет ли это тем самым поворотом судьбы, о котором я и мечтать раньше боялась? Ведь мы с ней можем отправиться в услужение к ним! Это должно быть лучше, чем до конца дней ублажать старика, пока ему не надоешь или он не захочет послушать твои крики… Но лучше ли? Я почти ничего не знаю о правящей власти в Центрине, на учебники в этом деле полагаться нельзя – про Седьмую Окраину тоже много чего пишут, но сухие факты никогда не отражают реальность. Да и станут ли шелле вообще слушать? Но я не могла уже остановить эту фантазию – как будто в голове моя мечта уже начала сбываться, и ее волей уже было не удержать.

Ни у кого из студенток в вещах украденного не нашли, потому глава охраны закончил:

– Если преступница здесь, то послушай внимательно. Перстенек в любом случае обнаружится, даже если ты его в землю зароешь, а дракон уж определенно сможет понять, кто держал предмет последним. Это означает, что приговор тебе уже подписан, и не так важно, свершится он сегодня или завтра. Но драк-шелле Ео готов простить тебя за чистосердечное признание и если вернешь кольцо, принадлежавшее еще его деду и дорогое исключительно в качестве семейной памяти. Подумай хорошенько! Признаешься – лишишься только кисти левой руки за воровство у шелле, на том и вся твоя беда. Не признаешься – пеняй на себя, потом еще умолять о смерти будешь. Теперь для остальных: выход из университета запрещен до того момента, когда перстень окажется в руках владельца.

Я сглотнула. Это такая у шелле расправа за обычное воровство, да еще и с признанием? Кажется, мне следует повременить взывать к их милосердию. Не прикончат ли меня только за вопрос, могу ли я о чем-то их просить? Развернувшаяся фантазия без труда скрутилась обратно в тугой черный комок безнадеги.

Но теперь я присоединилась к недоумению охраны. Кто же, любопытно, тот самый идиот? И сколько может стоит драконий перстень, если вор рискнул ради него буквально всем? Все равно он идиот – когда отправится к богам на суд, деньги перестанут иметь значение.

Марита тоже удивлялась за ужином. Да в столовой вообще все только о громкой краже у самого драк-шелле и говорили. Все спальни уже обыскали – и пропажу все еще не нашли. Тот дурак, если у него есть хоть одна извилина, должен попытаться от перстня избавиться любым способом. Может, и впрямь в землю зароет, пока не придумает, как из этой катастрофы выбраться. Воришка с висящим над его головой приговором оказался настолько глуп, что его чисто по-человечески даже жалко!

В нашей спальне царил совсем небольшой беспорядок – по всей видимости, охранники обыскали полки и матрасы, могли еще магически осмотреть стены на предмет тайников. Нам с соседкой скрывать было нечего, потому мы даже не подумали раздражаться или напрягаться от вмешательства в личное пространство.

После ужина Марита снова засела за домашние задания, а я опять не знала, куда приткнуться. Все же решила отправить письмо домой. То, что ко мне родственники холодны, не означает, что и я должна быть холодна в ответ. Хотя, наверное, это и означает, но в том всегда была моя слабость: я искала тепла у тех, кто никогда его мне не давал. И зачем-то продолжала надеяться на чудо. Почтовый отдел еще должен быть открыт, если поспешу. А мне обязательно надо было поспешить, иначе завтра снова буду мучиться дилеммой: отправлять конверт или отпустить прошлые связи, как будто их никогда не было.

Я села на колени перед шкафом, нащупала коробку внизу, вытянула ближе к себе. Открыла, взяла свое письмо и замерла, почувствовав себя в ледяной проруби с нарастающим над головой льдом. Я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. На дне коробки лежало массивное кольцо с камнем оранжево-желтого цвета с тонкой полоской посередине, как зрачок у хищников. Бездумно взяла его в руки, не в силах поверить. Мне не говорили, как выглядит пропавший перстень, я вообще раньше не трогала древнее золото, обладающее красноватым оттенком, но, как под дурманом рассматривая вензеля с потертостями, сразу поверила, что именно его держала в руках. Я уверовала в этот липкий, необъяснимый факт даже отчаяннее, чем всегда верила в богов.